Рассказы фанатов

Ведьмин век: история третья.

Автор: Ephemere Spirit

История третья: Homo hominis lupus est.

И треснул мир напополам -
Дымит разлом.
И льется кровь, идет война
Добра со Злом…

«Уматурман»

Пролог.

Длинноволосый человек в очках, более известный, как Якоб Хеллнер, беспокойно мерил шагами квартиру. Временами он снимал с носа очки и принимался яростно тереть лиловые точки на переносице. Также изредка он поглядывал в окно, но его состояния это не улучшало – осень, столь радовавшая всех вначале, решила вдоволь поогорчать и щедрой рукой отсыпала дожди, перемешанные со снегом, стремительно съезжающую температуру и плохую погоду вообще. Поэтому Якоб надевал очки и снова начинал свои беспокойные хождения.
Беспокоиться ему было от чего. Во-первых, известие, что вся съемочная группа пропала без вести, единственное, что известно – их отъезд из той деревни. Хорошо хоть, материал успели отснять. Тут Якоб вспоминал, что пропали люди и беспокоиться о чем-то другом, наверняка, полное свинство – это открытие только усиливало его смятение. Окончательно его добивала мысль о самой группе. В его памяти было слишком живо еще воспоминание о том, как они приехали, мрачные, как тучи над городом, и Рихард в ультимативной форме затребовал отпуск тоном, исключавшим вероятность отрицательного ответа. Сейчас Якоб досадовал и думал, что надо было громогласно заявить что-то вроде «у меня нет времени на капризы!», а не удивленно пропищать согласие. Словом, много навалилось на акулу шоу-бизнеса (Якоб предпочитал думать о себе именно так, не будем же мы отказывать человеку в маленьких удовольствиях?).
Устав от ходьбы, он присел на диван и подумал, что его не поднимет даже ядерный взрыв. Эти мысли сразу же опроверг дверной звонок, при звуке которого Якоб рефлекторно подскочил и бросился открывать дверь, коря себя за отсутствие выдержки. Впрочем, перед тем, как открыть дверь, он пристойно поглядел в глазок. Попытка осмотра с треском провалилась – то ли на площадке отключили все лампы, то ли глазок чем-то залепили. Из-за двери раздался мягкий баритон:
- Откройте, Якоб. Нам нужно поговорить.
Якоб озадачился, но открыл. На площадке царил неприятный полумрак, из-за которого Якоб успел заметить только очертания закутанной в плащ субтильной и невысокой фигуры незнакомца, к тому же на его лицо падала тень от капюшона. Тут же тонкая рука схватила его за воротник, и продюсер был без особых церемоний вытащен на площадку. Дверь за ним захлопнулась сама собой. Пока Якоб подбирал слова, достойные выразить его возмущение, незнакомец провел в воздухе рукой, словно натягивая невидимую пленку. Пару секунд он созерцал пустое пространство перед собой, удовлетворенно хмыкнул и развернулся к Якобу, глубже надвинув капюшон. Якоб решился заговорить, стараясь, чтобы его голос звучал грозно:
- И о чем же вы хотели поговорить?
- О группе, которую вы продюссируете, - с крохотным смешком ответил пришелец. – Кстати, позвольте представиться. Меня зовут Рейн.
- Как река? – Непроизвольно спросил Якоб. – Или как игра?
Рейн снова хихикнул. Смех у него был неприятный и визгливый - странный контраст с красивым голосом.
- Поверьте, это не важно. В миру мы носим иные имена, эти же нам сообщили. Но перейдем к делу.
- Вы хотели что-то мне сказать о…
- Да-да, о музыкантах.
- И что же вы мне сообщите такого, о чем я не знаю?
- Об их, так скажем, сущности. Душе, если вам угодно.
Якоб недоуменно воззрился на Рейна. Он мало понимал, о чем тот говорит, и решился сказать об этом прямо:
- Я не понимаю.
- Я охотно поясню позже. Для начала скажите мне – вы не замечали в них ничего необычного?
- В смысле?
- Как бы это сказать? Паранормального.
- Н-нет. Если хотите знать, я вообще не верю в существование каких-то паранормальных явлений, вопреки сериалам.
- Очень жаль. Тогда вам придется поверить.
- Почему же?
- Потому что ваши музыканты – прямые представители, как вы сказали, паранормальных явлений.
В мыслях Якоба сами собой возникли космические корабли и прочая чепуха.
- Как понимать – представители?
Рейн подобрался, но капюшона не снял.
- Прошу простить, я неверно выразился. Они обычные люди. Но душа у них как бы немного наизнанку, понимаете?
Якоб не понимал и окончательно запутался. Рейн об этом как-то догадался и продолжил:
- Вы запутались. Тогда все окончательно проясним. Они – ведьмаки.
Якоб тяжело привалился к стене. Сдернул очки и принялся тереть отметины на переносице с таким рвением, будто собирался стереть их напрочь. Ущипнул себя за кончик носа, надел очки и серьезно посмотрел на неясную фигуру Рейна. Одновременно он отметил, что кто-то занавесил площадочные окна черной тканью. Ткань странно и непрерывно колебалось, словно была живым существом. Она изворачивалась, закручивалась в спираль, но постоянно закрывала дневной свет из окна. Якоб серьезно посмотрел на своего собеседника: - Уважаемый…Рейн, полагаю, мы оба взрослые люди, и рассказывать сказки как-то несолидно, не находите?
Рейн хлопнул в ладоши:
- Помилуйте, какие сказки? Я говорю более чем серьезно и хочу сказать вам правду, ничего более. Я говорю правду.
- Ладно. Допустим. Допустим, я поверил. Они ведь добрые волшебники, да?
Якоб сразу устыдился своего наивного вопроса. Но, не видя, а как-то чувствуя, ему показалось, что глаза Рейна хищно вспыхнули.
- Почему вы так думаете?
- Ну… - Якоб запнулся. Вопрос был довольно простой и не каверзный, но он не знал, как на него ответить. Рейн с торжеством (опять- таки Якоб не видел, но чувствовал) смотрел на него.
- Как вы можете определить, кто светел, кто темен? Есть какие-то критерии? – Рейн презрительно хохотнул, подразумевая, что таких критериев не существует.
- Э… поступки…
- Конечно, - Рейн закивал с таким энтузиазмом, что у Якоба возникло желание придержать ему голову. – Вот одна девушка обратилась за приворотным зельем к одному ведьмаку. Ее бросил любимый человек, и она страстно желает вернуть его. Бедняжка, она так любит его, а он ушел. Колдун дал ей это зелье. Парень вернулся к девушке не по своей воле – раз, бросив другую любящую его девушку – два. Вернув его, девчушка вышла за него замуж, а через полгода бросила, потому что действие зелья кончилось.
- И кто же этот ведьмак, который творит такие дела?
- Ваш хороший знакомый Христиан Лоренц, - спокойно ответил Рейн.
- Но… он не мог знать, что зелье перестанет действовать…
- И опять ошибка. Как же он не мог знать, если сам его приготовил? Он прекрасно знал, что приворот не вечен и, отдавая зелье девушке, ничего не сказал ей. Добрый он волшебник? Это ведь не единичный случай, вам нужно просто вспомнить и вы сами все увидите. Неужели вы никогда не задумывались, почему они никогда не ходят в церковь? Неужели вы не припомните ни одного случая, когда ваше отношение к ним за день резко менялось? Особенно к Линдеманну. Только что вы готовы были его убить, а через пять минут – расцеловать. О, поверьте – было бы у него настроение, и он легко заставил бы вас раскапывать асфальт голыми руками. Вы для него, и для всех них – открытая книга. Кстати, вы ни разу не замечали в окрестностях гепарда? Вы ведь не верите в оборотней, а между тем практически ежедневно общаетесь с Паулем Ландерсом.
- Перестань! – Якоб тряхнул головой, откидывая воспоминания. Черт, все же это он помнил! Были и перепады настроения, и в новостях передавали, что где-то в окрестностях видели дикую кошку… – Что я узнаю… Кровь они, надеюсь, не пьют?
- Пока нет… но если ведьмак очень голоден, то может съесть человека, поскольку не причисляет себя к людям. Вот оно – вы даже не замечаете их истинное отношение к вам! Они презирают вас – для них вы низшее существо, примитивное, бестолковое, но приносящее определенную пользу. Не возражайте. Люди для них – всего лишь предыдущая ступень эволюции.
- А ты-то откуда знаешь?
- Мне положено знать, - с нажимом на второе слово сказал Рейн.
- Кем положено? Кто ты вообще такой? Какого ты вообще к ним прицепился? Какая тебе разница? – Якоб неожиданно для самого себе сильно разозлился.
Рейн выпрямился. В тени капюшона глаза сверкнули злым желтым светом.
- А тебе нет разницы? Ты не видишь различий между добром и злом? А его видели даже в Среднековье, которое все называют диким!
- Кто же его видел? – Переспросил Якоб. – Инквизиция, которая казнила людей за то, в чем сама заставляла признаться?
Якоб сам не понял, что заставило его так взорваться. Но зато он сообразил, что попал в точку, но чем именно… Рейн оправил одежду, смиряясь с поражением:
- Ты рано делаешь выводы. Даже после того, что я сказал… но скоро ты поймешь, кто они на самом деле…и кем они были всегда. Non fructificat autumno arbor, quae vere non floruit.
На латинской фразе Рейн кивнул, резко развернулся и словно растворился в воздухе. В глаза Якобу ударил свет. Он зажмурился, и только через несколько секунд открыл глаза. Сквозь выступившие слезы он увидел, что исчезла черная ткань с окна. Пожав плечами, Якоб в легкой прострации открыл дверь в квартиру (она открывалась свободно) и вошел.
Продюсеру посчастливилось закрыть глаза и не увидеть, как, почуяв отсутствие Рейна, ткань упала с окна и превратилась в плоскую, словно тень, змейку. Змейка за считанные секунды скользнула по лестнице и проползла под дверь квартиры Якоба.
Сам же Якоб, ничего не подозревающий, плюхнулся на тот же диван и подумал, что лучше бы тогда он с него не вставал.
Он признался себе, что соврал, когда сказал, что не замечал ничего необычного. Якоб прикрыл глаза и с ходу вспомнил несколько странных случаев.

Съемки клипа Sonne, 2001 год.

Шестеро музыкантов уныло взирали на необъятных размеров гроб. Вес наверняка соответствовал объемам, стекло тоже не добавляло оптимизма. Ведь случись его уронить…
- Я в грузчики еще не переквалифицировался! – не переминул качнуть права Пауль. Он еще раз окинул взглядом гроб и в раздумье щелкнул пальцами. Раздался треск, и посыпались искры, как от удара током. Это простенькая иллюзия (всего-то один соматический компонент плюс формирование в сознании визуального образа плюс мысленный вербальный компонент для создания звукового образа, - «Справочник для любителей эффектных безделок», Белли Берды, издание второе, дополненное.) уже вошла у подавляющего большинства в привычку. Кристоф поперхнулся собственным возмущением, но, покосившись на крутившегося неподалеку оператора, предпочел перейти на телепатический канал:
- Совсем на голову скорбный? Тебя что, уронили в детстве из люльки, а она стояла на крыше небоскреба?
- С какой стати такие дешевые наезды на уши?... на мысли, то есть?
- А с такой! Про Магический Совет забыл?
Тиль фыркнул и хотел сказать, что он думает о Совете, но ограничился ехидными мыслями. В основном про дом престарелых и залеченный магией геморрой. Кристоф продолжал:
- Иллюзии нельзя использовать в людных местах!
- Как будто кто-то заметил…

Якоб тревожно косился в сторону музыкантов, столпившихся вокруг гроба. Он был уверен, что видел нечто, похожее на короткое замыкание, но тут же вспомнил, что в том месте проводов нет. Якоб потер затылок и вздохнул, решив, что если начались, как говорится, глюки, пора на отдых. Он потянулся по привычке к лицу, чтобы поправить очки, но чертыхнулся и вспомнил, что оставил их в маленькой комнатке непонятного назначения. При желании ее можно было назвать кладовой для реквизита. Ущипнув себя за переносицу, Якоб отравился туда.
С трудом закрыв за собой дверь – мешали мешки с непонятным содержимым, валявшиеся на полу – Якоб увидел свою цель. Очки покоились на кривоватом столике, окруженном столь же кривоватыми стульями. На одном из них Якоб увидел сумку Оливера, которую он зачем-то принес с собой. Якоб взял со стола свое имущество и торжественно, точно корону, стал подносить очки к лицу. Но не успел он надеть их, как из сумки Оливера послышалось невнятное бормотание. Якоб удивленно покосился на нее, быстро нацепил окуляры и внимательно посмотрел по сторонам, надеясь отыскать таинственное звукопроизводящее устройство. Таковых не оказалось. Глуховатый голос снова что-то неодобрительно пробормотал и Якоб убедился, что «говорит» сумка Оливера. Поколебавшись, он все же расстегнул молнию и заглянул внутрь. В сумке лежал только небольшой прямоугольный предмет, завернутый в нечто, напоминающее пеленки. «Книжка это, что ли?»- подумал Якоб. Пеленки шевельнулись, и что-то сердито буркнули. Якоб подпрыгнул от неожиданности. Как всегда в трудные моменты жизни, он сдернул с носа очки и тут же одел их обратно. Потом осторожно потянул за край ткани и резко ее сдернул.
Это действительно была книга. В бледно-коричневой кожаной обложке, твердой и холодной, несмотря на то, что в помещении довольно-таки тепло. В середине был выдавлен (а не написан) неприятный на вид символ, похожий на раздавленного жука. Почему-то Якобу стало не по себе, но он с мужеством идиота попытался открыть книгу. Тонкие страницы, резиновые на ощупь, сжались, как живые, и защемили Якобу палец. Не больно, но… когда Якоб попытался их вытащить, книга сжалась сильнее, и он ойкнул, почувствовав, как что-то вроде иголки проткнуло ему палец и осталось там. Может, ему показалось, но Якоб слышал, как книга жадно причмокивает, словно ребенок, сосущий молоко матери. Он еще раз дернул руку и, не получив результата, ударил книгу о стол, раз, еще раз. Она неохотно разжала капкан страниц, и Якоб почувствовал, как вышла из пальца невидимая игла. Он дико уставился на ручеек крови, текущий по ладони и скрывающийся под манжетой рубашки. На указательном пальце был небольшой порез, слишком маленький для такого количества крови. Якоб посмотрел на книгу-вампира – она лежала на том же месте, но знак на обложке потемнел и налился багровым. Продюсер последовательно подумал о собственной усталости, дурацких шутках и психиатрических клиниках, но не нашел приемлемого варианта. За пределами комнаты послышалась частая дробь шагов. Якоб вздрогнул, преодолевая брезгливость, схватил книгу, кое - как замотал ее в «пеленку» и сунул в сумку. Дверь открылась, сопровождаемая возмущениями о количестве блокирующего проход барахла, и в комнату заглянул Пауль:
- Чем ты тут бросаешься?
- Ничем. Очки вот зашел взять, – Якоб покосился на сумку Оливера и убедился, что она находится на прежнем месте.
- А мы слышали, как ты тут чем-то вроде стучал…
- Да спотыкался просто о мешки эти, - Якоб изобразил улыбку, которая вышла довольно-таки нервозной. Пауль слегка нахмурился и Якоб почувствовал, как его снова кольнуло, но на этот раз совсем слабо и не в палец, а в лоб. Он удивленно тряхнул головой. Пауль вздохнул, словно от досады, еще раз удостоверился, что все в порядке вышел.
А Якоб остался там же, растерянный и напуганный. Последнее он теперь сознавал в полной мере.
Уже выходя, он услышал, как книга что-то тихо пробормотала ему вслед.

1998 год.

В полутемной, несмотря на позднее время, квартире Рихарда царил покой и умиротворение. Царил бы он и дальше, кабы Паулю не вздумалось переключить канал. И Христиан так же возился бы на кухне со своими травами, источавшими при варке аромат зеленого чая с пряностями. И Кристоф, вполголоса переругиваясь с несговорчивым духом, пытался бы соединиться с Онегиным. И Оливер читал бы дальше свое пособие по магии Вуду, а Тиль так же неприязненно смотрел бы на ее обложку, где красовалась руна крови, похожая на жирного жука, которого переехала машина. Сейчас руна была пуста, и книга уныло шевелила страницами.
Короче, все было бы так же, если бы Пауль не извлек из-под своего бренного (с точки зрения Рихарда) тела пульт и не нажал бы наобум цифру восемь. Бессмысленный, но спокойный фильм сменился заставкой MTV и нахально лыбящейся физиономией Бернарда Ратьена: - Вот хорошо-то как! И сегодня в новостях нет ни слова о Rammstein!
- Пауль, переключай, не зли меня! – громко возвестил Тиль. – Или сразу скидывайся Рихарду на ремонт!
- В самом деле, лучше это убрать с экрана, - пробормотал Кристоф. – А то на Тиля никакие декокты, будь они сто раз успокаивающие, не действуют.
Пауль мечтательно сказал:
- Как думаете, обрадуется он, если обнаружит у себя дома гепарда, а?
- Еще раз вздумаешь перекинуться – и будешь с Онегиным переучиваться на травника, - не глядя на него, пообещал Тиль. – Достал уже. Сам же потом ноешь, что у тебя лапы ломит и хвост отваливается… и вообще, маги-полиморфы сейчас маловостребованы.
- Ну конечно, знаешь как это больно…
Рихард перебил их диалог, высказав идею о найме киллера, но Оливер его невежливо оборвал:
- Да ну тебя с твоими киллерами! Дешевле будет вот, - он потряс своей книжкой. – Всего-то трат: какое-нибудь его барахло или прядь волос, накаленная иголка, свечи…
- Стеариновые? – Христиан заинтересованно заглянул в комнату. Оливер застонал от хохота:
- Сказал бы еще – из церковного воска! Ты ведьмак или кто? Черные свечи, из мертвецкого жира!
- У меня вроде были где-то, - припомнил Тиль. – Только мало. Мне их на день рождения дарили.
Рихард задумчиво потер переносицу – привычка, позаимствованная у Якоба. Видно было, что к идее Оливера он отнесся серьезно:
- Да, пожалуй, это мысль хорошая, - Оливер, ожидавший стойкого сопротивления и успевший подготовить достаточно аргументов, удивленно воззорился на него. Остальные тоже стали одобрительно переглядываться. Только Христиан не согласился:
- Лучше не надо! Из-за такого вот и формируется книжный образ колдунов – злодеи, садисты, изверги… Ну достал он нас, конечно, но зачем его мучить?
- А кто собирается-то? – Тиль пожал плечами. – Воткнем иголку в ногу, ходить не сможет и на работу в том числе. Не инфаркт же собираемся устроить. Хотя не мешало бы…
- Вот этого точно не надо. Такое даже маразматики из Совета почувствуют, - высказался Пауль. Христиан хотел еще раз возразить, но тут Ратьен по ту сторону экрана отпустил на его счет едкое замечание, и он замолк, поджав губы. Оливер счел это окончательным согласием и деловито сказал:
- Ну, теперь давайте подумаем, где нам достать его вещь…

Якоб страстно хотел бы остаться дома, в совхозе имени Ленина, на необитаемом острове, где угодно, лишь бы не тащится на вечеринку, устроенную этим сволочным Ратьеном. Мало того, что он в каждом выпуске поливает грязью его подопечных, мало того, что он то и дело прохаживается и по нему, не упоминая, впрочем, имени… так у него хватило наглости и цинизма пригласить их к себе! Сами музыканты вежливо, но сухо отказались. А вот Якоба и слушать никто не стал. Приезжай – и все. Всю неделю он пытался отказаться от приглашения, но, как и следовало ожидать, ничего не вышло.
Впрочем, войдя в здание, он сразу ощутил, что настроение у всех не праздничное. Кое-кто пытался улыбаться, но смотрелось это слишком наигранно. Поймав за руку ближайшего человека, а им оказался помощник Ратьена, Якоб спросил, где, собственно, сам хозяин тусовки и почему у всех такое минорное настроение. Парень несколько минут колебался, но все - таки ответил:
- Мистер Ратьен в больнице. Уже неделю.
Якоб остолбенел. А помощник тем временем продолжил:
- Когда мистер Ратьен обзванивал своих гостей, он вдруг зачем-то вышел и побежал по лестнице. К несчастью, он поскользнулся и сломал левую ногу, причем так неудачно, - парень неискренне вздохнул, - открытый перелом. Разумеется, его сразу же отвезли в госпиталь, но там он чем-то порезался, ужасно, было много крови, и ее никак не могли остановить…
Якоб не стал выслушивать триллер местного сплетника до конца и кинулся прочь. Садясь обратно в машину, он недоумевал, как можно заработать открытый перелом, упав с лестницы, и каким образом можно чем-то порезаться со сломанной ногой?! Словом, все казалось Якобу очень странным, и машину он вел почти на автомате. Очнувшись от раздумий, Якоб увидел, что приехал к дому Рихарда. Пожав плечами, он решил зайти и сообщить ему, что в ближайшее время эфиров с участием Ратьена не предвидится. Но, позвонив в звонок и подергав дверную ручку, Якоб сообразил, что дома никого нет. Он порылся в карманах и достал ключ от квартиры. Время шло к полуночи, а Рихард всегда любил засыпать пораньше, так что, надо думать, он скоро вернется.
В квартире было темно, и огонек из гостиной Якоб заметил сходу. Открыв пошире дверь, он увидел, что на столике перед телевизором горят пять странных черных свечей, поставленных в круг. Подойдя ближе, Якоб заметил в середине нечто, похожее на грязную тряпку, но, приглядевшись, распознал в ней галстук Ратьена. Этот омерзительный галстук с карикатурой на американского президента он узнал бы всегда. Галстук был обернут вокруг восковой фигурки, в точности напоминающей самого Ратьена. В левую ногу и руку фигурки были воткнуты закопченные иголки. В неровном синеватом свете свечей казалось, что фигурка морщится от боли.
Якоб, холодея, вспоминал неприязнь группы к Ратьену, их отказ, загадочные ранения Бернарда. Повинуясь инстинкту, он схватил его восковую копию и выдернул иголки.
Через пару дней все газеты писали о том, что «участники группы Rammstein привязали продюсера молодежного канала к стулу скотчем, запалили у него между ног дымовую шашку и пошли отыгрывать концерт». Уже оправившийся Ратьен попытался даже пригрозить группе судебным иском, но вновь при загадочных обстоятельствах угодил в больницу и махнул рукой на все законные (и незаконные) дела. А Якоб с тяжелым сердцем наблюдал за тем, как группа принимает награду за «Лучшее концертное шоу».

Осень 2005 года. Незадолго до съемок Rosenrot.

Очень немногие остаются в городе летом. Подавляющее большинство жалуется на жару, пыль и еще черт знает на что, свинья ведь везде грязь найдет. А Якоб вот был одним из тех немногих избранных, что любят летние города. При этом затруднялся объяснить, чем именно ему нравится времяпровождение среди накаленных августовским солнцем домов. Если бы Якоб хоть немного увлекался буддистской религией, он непременно бы ответил, что среди окружающей духоты обретает непрестанно теряемое душевное равновесие.
Якоб прогуливался по парку, ловя последние лучи летнего солнца и надеясь хоть немножечко загореть. Не то что Сабрин, которого Тиль расплывчато назвал знакомым, тот вообще на солнце старается не показываться. Белозубо улыбается, говорит, что предпочитает «интересную бледность», и проходит мимо, обдавая Якоба ароматом дорогого одеколона. Голос у Сабрина мягкий и вкрадчивый, как у Лестата из «Интервью с вампиром». Да и весь его вид вызывал у продюсера смутное и странное желание разжевать дольку чеснока и запастись распятием в ближайшей религиозной лавочке.
Размышления Якоба прервали окриком сзади. Почему-то стараясь держаться в тени деревьев, по дорожке семенил Генрих, его знакомый оператор. Знаком он был с момента съемки видео «America». Выглядел он странновато, словно утром нацепил на себя то, что попало под руку. На нем были вытертые добела джинсы, дорогой на вид пиджак, из-под которого выглядывала желтая майка, игриво вопрошавшая: «Who the fuck is D & G?» и печального вида «мартенсы». Увидев, что Якоб оглянулся, он почему-то застыл на месте, покачиваясь то назад, то вперед. Потом неуверенно подошел к нему, стараясь, однако держаться подальше, словно подозревая Якоба в нахождении в его карманах ручной гранаты.
- День добрый, Генрих, - вежливо поприветствовал оператора Якоб. – Ты чего сегодня робкий такой?
- Да так, - промямлил Генрих, втянув голову в плечи.
- С моими не хочешь поближе познакомиться? – Якоб кивнул на окно, за которым скрывалась квартира Кристофа. – Они сегодня все там.
С Генриха вдруг слетела вся неуверенность. Сощурившись, будто ему описывают вскрытие в каком-нибудь морге, он бросил:
- Конечно. Только… - Генрих так пристально и старательно уставился мимо Якоба, что тот удивленно оглянулся, ожидая увидеть сзади по крайней мере летающую тарелку. Оной не оказалось. Просто Кристоф распахнул окно в наивной надежде проветрить квартиру. - Да, кстати, - словно только что об этом вспомнил, сказал Генрих. Вытащил из нагрудного кармана плоскую бутылочку без этикетки, наполненную чем-то кристально прозрачным. Странно улыбнулся. – Вы ведь хотели познакомить меня со своими музыкантами? Так пойдемте, выпьем за встречу.
Якоб риторически уронил в воздух, что в такую жару пить что-то крепче 0,5 % - чистое безумие. Генрих заверил его, что надо просто уметь пить.
Когда Кристоф открыл дверь, Якоб отметил, что сегодня весь мир помешался на идиотских майках. В частности, у Кристофа с нее самой подозрительно смотрели вездесущие агенты ФБР Малдер и Скалли, прикрываясь простыней. Над их головами шла надпись «XXX Files». С ума можно спятить.
- У тебя тоже ничего, - оценил Кристоф безумный наряд Генриха. Тот вежливо склонил голову к груди и скромно промолчал.

Не заговорил он и на кухне. Хозяин сначала хотел провести их в комнату, но, когда заглянул туда, сразу изменил свое мнение. Рихард, Тиль и Пауль играли в карты. Воздух вокруг них потрескивал от магии – все трое отчаянно мошенничали, и ничего вокруг не замечали. Игроки поверх вееров из карт хмуро глядели на туза, лежащего посередине стола. Карта хаотически дергалась, то и дело меняя масть и достоинство. Кристоф мысленно попрощался со своей колодой (любители азартных игр заметно смутились, но занятия не прервали), извинился и пригласил гостей на кухню.
Там Генрих сразу извлек свою фляжку, наполнил подвернувшийся под руку стакан и протянул Кристофу. Тот почему-то нахмурился, но стакан взял. Генрих налил себе, залихватски опрокинул и крякнул. Якоб тоже осторожно отпил – неизвестный напиток слегка вязал и имел странный сладковатый привкус. А вот Кристоф пить не торопился, словно подозревая наличие в стакане серной кислоты. Генрих выжидательно уставился на него. Кристоф пожал плечами и собрался было отхлебнуть, как из комнаты раздался чей-то победный вопль, и два других – негодующие. Кристоф вздрогнул и пролил на себя содержимое стакана.
… наверное, это все-таки была кислота. Кристоф прижал к груди руку, на которой расползался самый настоящий химический ожог, как от щелочи – влажный грязно-серый струп. Генрих что-то неразборчиво сказал о медицинской помощи и выскочил с кухни. Якоб просто впал в ступор, а потом зачем-то побежал за ним.
По идее, Генрих должен был выйти на лестничную клетку, о чем свидетельствовала вновь распахнутая входная дверь. Только его там не было. Зато присутствовали быстро удаляющиеся шаги. Якоб хотел, было побежать следом, но, преодолев три ступеньки, махнул на это рукой. Повернув назад, он наткнулся на закрытую дверь. Якоб стучал, звонил, ругался, но Кристоф упорно не открывал.
Уже при выходе из подъезда Якоба посетила кощунственная мысль об отдыхе за городом. Видимо, он таки перегрелся в летнем городе, раз мерещится такая чертовщина… что ж там во фляжке было, а? «С ума сойдешь, пока разберешься, вот здесь бы и пригодились эти Малдер и Скалдер… Скалли, то есть, - мрачно подумал Якоб. - Вот так, видимо, люди и сталкиваются с необъяснимым… живешь спокойно и раз – встречаешь в темном переулке йети… или видишь возникающий из ниоткуда ожог… »

* * *

Я встрепенулся и отбросил воспоминания только тогда, когда зелье возмущенно зашипело и полилось из кастрюльки на ни в чем не повинную плиту. А запах при этом действе был способен поднять из гроба даже скромное умертвие, не то что вполне живого и местами здорового ведьмака. Меня то есть. Торопливо схватив ближайшую салфетку, я убрал кастрюльку с плиты и заглянул внутрь. Так и знал. Внутри болталось нечто, похожее на грязную тряпку вперемешку со стружкой. Прощайте, столь дорогие (не моему сердцу, а по цене) и труднодоступные травы вроде синего борца, аконита полевого и волчьего лыка. Не видать Паулю своей смеси от мигрени. Впрочем, давно подозреваю, что нет у него никакой мигрени, просто ему нравится сама смесь.
Испорченное зелье я, нимало не смущаясь, спустил в унитаз. У кого-то будет прорыв канализации. Но не в окно же мне его выливать! И вообще, соседям еще повезло, что я не поддался на уговоры Оливера завести себе личного демона, или на крайний случай упыря. Их же кормить надо, а кем? Верно, все теми же соседями…
Засунув кастрюльку подальше, я подошел к окну. В вечернем сумраке город был тусклым и на положительный градус настроения не настраивал. Это можно запросто исправить. Я слегка прищурился, настраиваясь на ведьмовское зрение. Расплылись иллюзии, хранившие психику людей в относительно спокойном состоянии, и магия забила ключом.
Всегда любил смотреть на такой город. Он становился разным, в зависимости от того, какой знак Зодиака был на небе. Если над городом мерцал выложенный рубинами Лев, дома озарялись бесчисленными фейерверками и пьянящей истомой карнавалов гирлянд, с которыми кружились сполохи – духи огня. Весы, небрежно рассыпавшись по небосклону горстью бриллиантов, делали супермаркеты и пятиэтажки заснеженными скатами и холмами, между которыми гулял ветер. Телец, выложенный агатовой мозаикой, превращал город в неприступные горные гряды, заманчиво поблескивающие прожилками золота и плебейски крупными драгоценными камнями. Сейчас высоко в небе скромно поблескивали сапфирами Рыбы. Навязчиво маячившее перед глазами здание налоговой полиции стало водопадом, наполняющим бездонное озеро, в которое превратился неработающий городской фонтан. В нем между белых кувшинок и художественно выложенных узоров из ряски (сделанные каким-то шаловливым водяным, они представляли собой вырезанные цензурой эпизоды из фильмов «Эммануэль», «Основной инстинкт» и «9 ? недель») плескались экзотические рыбы, включая тех, что занесены в Красную Книгу. Из водостоков, обвитых штокрозами и водорослями, выглядывали лукавые мордочки маленьких водяных. В текущей неподалеку реке, чьи берега украсились вьюном, плавали русалки. Они подплывали к берегу, тянули к прохожим гибкие руки и шептали слова, долетавшие до людей дуновением ветра или плеском волны:
- Прыгай сюда, молодчик! Прыгай сюда, молодка! Братом будешь, сестрой будешь!
И прохожие останавливались, недоуменно смотрели на реку, пытаясь что-то разглядеть, увидеть говорящего. Зря. Все равно им не дано это видеть. Они созданы для солнечного света, для дневных, обыденных человеческих радостей.
Я прикрыл глаза, настраиваясь на обычное зрение. Нетерпеливый стук в окно заставил меня их открыть. Пытаясь удержаться перепончатыми лапами на скользком металле, за стеклом бил крыльями крупный черный лебедь. Я укоризненно вздохнул, но открыл раму: - Пауль, разве так можно? Ночи еще нет, а ты так легкомысленно летаешь! Здесь же лебедей сроду не водилось! А как же конспирация, а сохранение безопасности сознания простых граждан?!
Лебедь издал клокочущий звук, как будто хихикнул, и перелетел на пол кухни. Несколько секунд я наблюдал, как изменяют форму кости, втягиваются перья, укорачивается шея. Пауль сдул с носа прилипший пух и отрезал:
- Чепуха! Вот ты в небо часто смотришь?
- Смотрю. Когда знак Зодиака меняется.
- А обычный человек не смотрит вообще, потому что всякие проблемы планетарного масштаба его к земле клонят. И вообще, сегодня низкая облачность, - он осмотрелся и спросил:
- А где мое лекарство?
- И без него выживешь! Буду из принципа сокращать в нем дозу этилового спирта. Белая горячка уже ничем не лечится.
- Как? А то…
- А то для шизиков, - я усмехнулся. – Ты как-то пока на него не тянешь. Зачем пришел?
- В отсутствие зелья могу сказать, что поговорить.
Я кивнул и потянулся за заварочным чайником и душистыми травами, завернутыми в холщовые мешочки. Чай у меня получается намного лучше, чем в каком-нибудь Китае. Нет, это не бахвальство. Это заслуженное признание собственных достоинств. Без особой надобности помешивая чай ложечкой, Пауль завел разговор:
- Якоб какой-то странный стал.
- Он всегда такой был.
- Да нет. Сегодня я его на улице видел, хотел подойти; он, как меня заметил, в автобус нырнул, не глядя на номер. Рихард говорит, Якоб на его звонки не отвечает…
- А это мы сейчас проверим, - я снял трубку и набрал номер Якоба. Прозвучало несколько томительных гудков, и на другом конце провода спросили:
- Это кто?
- Привет, это я, Хрис…- продолжать не имело смысла. Все равно трубку повесили. Пауль развел руками:
- Я же говорю, его как подменили.
- Да, - согласился я. – Да, чудно…
Мы помолчали. Пауль медленно высказал идею:
- Вряд ли Гончие стали бы так сразу к нему…
- Почему нет? Наоборот. Им будет так гораздо выгоднее – привлечь его на свою сторону. Ведь мы никуда не денемся – на работе все равно так или иначе будем встречаться.
- А если пойти к нему, попробовать разубедить…
- Так ведь это тоже будет Гончим на руку. Якоб вполне может подумать, что мы оправдываемся, - я пристально посмотрел на Пауля. – А об этом даже не думай! Изменять сейчас ему память - все равно что колдовать при всем народе, когда тебя хотят сжечь за колдовство. Только усугубим ситуацию.
Пауль согласился и снова уныло замолк. Левое плечо слабенько кольнуло, и я машинально по нему хлопнул, греша на комаров, которых, впрочем, там не обнаружилось. Только я удивленно глянул на него, как в то же самое место как будто погрузили раскаленное добела жало паяльника. Я согнулся на стуле пополам, повторив классическую сентенцию «фэйсом об тэйбл, и пипл в дауне». Судя по тому, как охнул Пауль, он испытывал те же незабываемые ощущения.
Могу с уверенностью сказать, что скрутило всех колдунов и ведьм в округе.
Гончие добрались и сюда.
На левом плече болезненно пульсировала, набирая краски, руна воды на фоне лунного шара, наполовину закрытого резным кленовым листом – знаком травника. На плече Пауля было то же самое, только с руной земли и четырьмя головами различных животных, в которых он мог превращаться – гепарда, лебедя, мантикора и снежного дракона – вокруг луны. Такие символы на кожу наносились на втором году обучения, и когда кто-то умирал, оповещали всех в округе.
- За налоговую полицию. Быстрее! – С трудом узнавая свой севший голос, сказал я. У самой двери я поколебался, но хлопнул в ладоши, надеясь, что хоть в критические моменты жизни мне должна удаваться мгновенная телепортация предметов. Уф, ура! Выше, чем надо, но все же передо мной появилась собственная шпага. Мы все прошли отличную школу ближнего боя у одного вампира. Его звали Сабрин, и он был жуткий дуэлянт, владеющий всем мыслимым и немыслимым холодным оружием. «Молодые люди, - говорил он нам. – Бриллианты – лучшие друзья девушек. А лучший друг мужчины – рапира. Или шпага. Или катана, в зависимости от того, что вам подходит. Поверьте, вам пригодится. Нельзя надеяться на одну магию». И мы, кроме Пауля, которому в принципе это не было нужно, не стали отказываться от его уроков. Мы фехтовали с ним по очереди в небольшой шверинской рощице, проносясь сквозь стволы, кусты и просто дикие заросли, как стремительные тени. Через год тренировок Сабрин выдал нам, как он выразился, «реквизит», заговоренный одним его знакомым гномом. Мне досталась уже упомянутая шпага, Рихарду – рапира, Тилю – катана, Оливеру – сабля, смахивающая на абордажную, а Кристофу – обоюдоострый меч. Правда, пока наше умение владеть клинком не было востребовано…
За то время, пока я вспоминал уроки Сабрина, мы успели забежать за нужное здание, оглядеться и понять, что никого нет.
- Портал надо было открывать, а не на своих двоих чапать, - с сожалением произнес Пауль. В ответ я молча кольнул его шпагой и кивнул на переулок между домами. В нем явно наблюдалось малозаметное, но все-таки движение. Пауль, судя по всему, перестроился на тепловое зрение – зрелище не для слабонервных, учитывая то, что при этом глаза становятся желтыми и теряют радужку вместе со зрачками. Он кивнул и сказал как можно тише:
- Там двое.
- А…
- Уже мертв, - символы наших стихий снова болезненно дернуло – показатель, что Гончие насторожились. Пауль слегка выступил вперед, потянулся – запястья стали менять форму, обрастать шерстью, вовлекая в трансформацию все тело. Клочья одежды, шерсти, здравого смысла и прочие непременные атрибуты превращения остались на совести дряхленького эпистолярного жанра – к сорока годам жизни Пауль научился перекидываться так быстро и плавно, что это было почти неуловимо глазом. Несколько секунд назад рядом со мной был вполне обычный человек – а теперь там же стоял мантикор – кошка около метра в холке с золотисто-коричневым окрасом. Мантикор был опасен как спереди, так и сзади – к стандартному набору клыков и когтей прибавлялся скорпионий хвост с поблескивающими на заостренном конце ядовитыми железами. Пауль-мантикор скользнул в тень, а я поспешил наложить на себя чары водного тела – чтобы любое оружие или заклинание проходило сквозь меня. Выглядел я теперь экстравагантно – как статуя из жидкого стекла. Надолго их, правда, не хватит, но Гончие уже двинулись в мою сторону. Теперь уже хорошо было видно их жертву – молоденькую и крайне неумелую чародейку, только и умеющую, что добавлять себе привлекательности с помощи магии. Рядом с ее телом валялся бесполезный газовый баллончик…
Один из Гончих, тот, что пониже, остановился, поднес к лицу ладонь и подул. Что-то вроде искорки неярко блеснуло. Я автоматически создал ментальную защиту от огня – и вовремя, поскольку искорка стремительно увеличивалась в размерах, превращаясь в шаровую молнию – и тоскливо подумал, каким калачом Гончие заманивают к себе магов. Молния отклонилась в сторону и взорвалась у меня под боком, только слегка опалив щеку. Судя по образовавшейся воронке, все могло быть хуже. Да, взорвалась она беззвучно – видимо, Гончие поставили звуковой экран. Не удивлюсь, если еще и зрительный.
Я расслабился и представил, как асфальт покрывается ледяной коркой – блестящей и идеально гладкой. Судя по довольно эмоциональным возгласам, Гончие забыли сегодня надеть коньки. Я начертил на льду острием шпаги обездвиживающую руну, вознося благодарность зануде Онегину, заставлявшему нас сотни и тысячи раз зубрить одно и то же. Новоявленные инквизиторы перестали барахтаться и замерли в довольно глупых позах. Я хотел уже позвать Пауля, но тут чья-то рука с такой силой врезала мне по затылку, что я шагнул прямо на собственный лед, поскользнулся и безбожно расквасил себе нос. И уже лежа сообразил, что вся моя неосязаемость успела развеяться.
Почувствовав неладное, я перекатился на спину, увернувшись от стремившегося впечатать меня в лед еще раз тяжелого ботинка. Я наугад сделал прямой выпад шпагой – и проткнул плотную ткань куртки. Зато еще один Гончий, рассчитывавший на безоружного противника, несколько растерялся, но поудобнее перехватил короткий нож с зазубренной рукоятью. Я попытался выбить его из руки, но Гончий отступил под свет фонаря. Он был этаким детиной под два с половиной метра ростом, косая сажень в плечах, белая майка подчеркивала рельеф мышц. Общее впечатление несколько портила разрезанная мной куртка. Детина принял боевую стойку, выставив вертикально руку с ножом. Я оттолкнулся ото льда ладонью, встал на ноги, отбросил с лица длинные волосы и сделал несколько пробных колющих выпадов. Гончий защищался крайне неумело и неуклюже. Я для отвода глаз еще раз взмахнул шпагой, а другой рукой быстро сформировал слабенькую молнию и послал ее в Гончего.
Да, хорошо, что она была слабенькой… Молния, не долетев до моего оппонента, ударилась о невидимую стену и полетела в меня. Я легко ее развеял. Так-так, кажется, это те самые отклоняющие магию амулеты, про которые Тиль рассказывал. Гончий осклабился:
- Меня защищает святая вода, молитва наставника и Божье благословление! Твое мерзкое колдовство бессильно против меня, ведьмак!
Я пожал плечами и ударил шпагой наискосок, оцарапав ему запястье. Все-таки реакция у меня лучше. Гончий неуклюже взмахнул ножом, блокировать я этот удар не стал, а просто увернулся, сделав в ответ рубящий выпад, оставив ему на память глубокий порез на груди. В худшем случае он остался бы без уха, но мне не это было надо. Гончий развернулся спиной к ледяной дорожке, и я хлестким ударом шпаги выбил у него из руки нож, и ударил ногой по колену. Парень потерял равновесие и здорово приложился затылком. На лицо ему капнула капля моей крови, все еще текущей из носа. Гончий попытался пнуть меня, но я предупреждающе ударил плоской стороной клинка ему по лодыжке. Тот не внял, да еще и захотел сесть. Я ударил ему по виску эфесом и Гончий откинулся на исходную позицию. Эх, хорошо бы над ним еще сонные чары развеять, но не судьба. Кстати, а куда Пауль пропал? Я вышел за пределы звукового экрана и услышал вдали звуки, один из которых нельзя было ни с чем спутать – пронзительное мяуканье раненой кошки. Я застыл на пару мгновений, нужных для создания универсального щита. С ним нельзя было колдовать, но мне это, судя по всему, и не предвиделось. Завернув по наитию в первый же переулок, я увидел круг из трех Гончих, внутри которого метался и делал выпады хвостом мантикор. На шкуре его виднелось несколько царапин, но четвертый Гончий зажимал рваную рану на лодыжке, рука другого болталась, как плеть, на лице еще одного виднелась отметина из четырех царапин, уверенно действовал только третий. Кстати, только сейчас заметил, что у Гончих, похоже, униформа какая-то – белые майки, плотные серые куртки и тяжелая обувь – это обязательно. Ах да, и у каждого еще крест на шее. Об этом обо всем я думал, перепрыгнув через лежащего Гончего и с ходу уколов в бедро чересчур активного. Мантикор благодарно рыкнул и хвостом подсек лодыжки оцарапанного, свалив его аккурат под ноги типа с вывихнутой рукой. Тот не поддался на провокацию и отскочил назад, позволив встать оцарапанному. Он в свою очередь чуть не отхватил мне кончик носа ножом (кстати, ножи у них у всех тоже аналогичные, никакого разнообразия). Я отбил этот удар, следующий, развернулся на сто восемьдесят градусов и парировал третий. Мантикор ударом когтистой лапы отбросил назад одного из Гончих – тот врезался в мусорный бак и затих. Второго я полоснул шпагой по ребрам вертикально, а потом наискось – получилось подобие цифры семь – и мстительно ударил эфесом в нос. Парень попятился, и мантикор завершил атаку, боднув его промеж ног. Тот взвыл и осел на землю, выпустив из рук нож, который я отбросил подальше.
Оставался один. Самый молодой и смазливый Гончий полез за пазуху и извлек небольшой пузырек. Дождавшись, когда мантикор разберется с его товарищем и повернется к нему, он сорвал крышку и плеснул содержимое в его сторону.
Я машинально шагнул назад, закрываясь руками от брызг святой воды. Пронзительно закричал-замяукал мантикор, я и сам сдавленно застонал, когда кожа начала расползаться там, куда попали смертельные капли. В нос ударило озоном – верный признак телепортации. Когда я отнял от лица руки, в переулке никого не было, кроме нас. Мантикор с прожженной местами шкурой неуклюже сел и прикрыл глаза, готовясь к обратной трансформации. Секунда – и снова рядом со мной был Пауль, куртка которого была украшена дырами, сквозь которые виднелась лопнувшая кожа и порезы от ножей, края которых тоже начинали воспаляться. Мы ничего не говорили, ограничиваясь вялыми мыслями. Наверное, надо связаться с Советом, сообщить об убийстве… хотя они, скорее всего, и так все знают, у них полно осведомителей. Ага, вон там, в трещину асфальта возле обездвиженных Гончих (ими тоже займутся) скользнул сполох. Он-то точно побыстрее нас будет. А нам надо поскорее лечиться. Как говорил кто-то великий и умный «промедление смерти подобно!», причем в нашем случае фразу следует воспринимать буквально…

* * *

Рейн второй час торчал около осточертевшей ему семиэтажки. Да, порой он бы, Гончий (sic!), не отказался бы от хорошего предсказателя. Как непредвиденны бывают повороты судьбы! Еще совсем недавно он, Рейн, был на весьма почетной должности разведчика-партизана – не вступать в открытое противостояние, а ослаблять их врагов изнутри, в этом ему помогали внешность и хорошо подвешенный язык. А после успешной операции с мнительным Якобом его возвысили до командира небольшой группы, но все же командира! Рейн повертел на пальце серебряный ободок кольца, украшенного нелепо крупным черным камнем овальной формы. В середине камня непрерывно извивалась черная дымчатая масса, меняя очертания.
Все было просто идеально – они обезвредили ведьму, разлучницу и сводницу, мерзкое, иррациональное воплощение праматери Евы. Все было бы так же, если бы не появились двое из этого инфернального Rammstein. Они, вдвоем, сорвали им все последующие действия, ранили лучших бойцов его отряда, наверняка сообщили остальным… и Рейн всего лишился, был разжалован в простые солдаты. И все из-за кого!
- Уродские колдуны, - не в силах держать злость в себе, прошипел Рейн. – Мерзавцы… - не сдержавшись, он пнул вишневый «БМВ», стоявший рядом. Машина угрожающе пискнула сигнализацией, но замолкла. Рейн хотел было успокоится, но воспоминание, как Отец-настоятель, качнув головой, сурово сказал, что он, похоже, в нем разочаровался, снова разбередило ему душу. Рейн ненавидяще покосился на дом и обернулся, ища глазами своего напарника. Звали его, кажется, Зоран. Тот с какой-то стати крутился около машины, на которой Рейн вымещал свою досаду, и подозрительно ее осматривал. Рядом с ним скучающе оглядывался здоровенный детина, типа «сила есть, а продолжение забыл…»
- Чего смотришь? – мрачно осведомился у него Рейн. – Машин не видел? Была б она подороже, я может, тебя и понял бы. А тут…
Зоран качнул головой и спросил:
- А кого мы тут, собственно, караулим?
- Твоего хорошего знакомого, - отозвался Гончий. – Как его… Тиль, что ли?
Зоран на провокацию не поддался, только хмыкнул. Кивнул на машину:
- Это его, что ли? – он оглядел машину. – Что-то он на противоугонную систему поскупился. Ее запросто открыть мо… - Зоран хотел схватиться за ручку, как его опередил здоровяк.
Тот только коснулся дверцы и издал нечеловеческий вопль. Потом он дернулся, как от удара током, неестественно выпрямился и сполз на землю, так и держась за ручку.

Рихард, оседлав табуретку, с непроницаемым лицом слушал прогноз погоды на завтра. Когда пронырливые синоптики добрались до дождей с грозами, он вздохнул:
- Живут же люди – врут и не краснеют, и вообще цвет лица не меняют! Где тут они дожди с грозами увидели – ветер же юго-восточный, циклон с прошлого месяца тоже не менялся…
Тиль, производивший ревизорский досмотр холодильника, попросил не грузить его метеомагическими изысками. Мол, все равно он в них понимает, как кореец в блинах, зато обнаружилась миска с салатом. Пусть и вчерашним. Кстати, Тиль все готовил сам, недолюбливая магические продукты. «Нет, вы подумайте только: магическое молоко! Пятый день стоит – и ни фига. Скисло бы, что ли, для приличия!» - говорил он. В общем, когда Тиль таки извлек вожделенный салат и собирался водрузить его на стол, левое плечо неприятно дернуло. Многострадальный салат распластался по полу, а Тиль глянул на плечо, где на фоне лунного диска расползалась руна огня. Луну обвивала змея, высунувшая раздвоенный язык. Рихард тоже поморщился и подошел к окну:
- А вот и Гончие явились, абсолютной ночи дожидаться не стали…
- Время они, что ли, специально высчитывают? – риторически спросил Тиль. – Я сейчас в плохой форме.
- С чего это?
- Так какой знак Зодиака, знаешь? Рыбы – водяной знак! Вот когда Овен будет, тогда я хоть легион этих Гончих смогу вокруг орбиты отправить круги наматывать…
Спич Тиля прервал чей-то истошный вопль с улицы.
- А кто там, собственно, так орет? – Рихард опасно (с точки зрения остальных людей) перевесился через подоконник.
- А кто там, собственно, оставил на виду свой «БМВ»? – укоризненно спросил Тиль.
- А кто, собственно, просил его вообще трогать? Мне тут на днях как раз установил новую противоугонную систему очень хороший механик, садомазохист…
- Занятно. Опять электрошок?
- С дополнительной парализацией нервной системы! – нежно добавил Рихард. – Чего это они не торопятся сваливать, «отряд не заметил потери бойца» - пропел он неведомо откуда взятую строчку из песни.
- Может, угодишь синоптикам? – хитро предложил Тиль. Рихард сосредоточенно посмотрел на небо и нахмурился. Стали стремительно собираться тучи, судя по ревматическому скрипу деревьев, поднялся ветер. Тиль с усмешкой припомнил, что в далеком отрочестве, стоило настроению Рихарда поползти вниз, как мигом начинался ливень. Если настроение, наоборот, было выше нормы, все градусники, вне зависимости от времени года, зашкаливали за предел июльской температуры. А сейчас, дождавшись нужной конденсации туч, Рихард слегка расслабился и мазнул воздух указательным пальцем. Жест вышел таким витиеватым, туманным и красивым, что Тилю невольно захотелось его повторить. За окном высокохудожественно громыхнул гром – в тембре меццо-сопрано – и начался дождь. В районе машины что-то заискрило…
Вскоре, минут через …дцать, приятелям надоело торчать у окна и любоваться на дождь – Гончие решили сидеть до упора!
- Пошли, что ли?
Рихард пожал плечами и не спеша извлек из воздуха рапиру, слегка согнул ее, чтобы лучше прочувствовать и изрек:
- «Давненько не брал я в руки шашки!» - сегодня его что-то потянуло на русскую классику.
- Ну-ка, кто там ? – недоверчиво спросил Тиль. – О! – вдруг подивился он. – Это же Зоран!
- Зоран?! Это невозможно есть! – перепутал все на свете Рихард.
- Согласен, есть его невозможно – желчи больно много! – поощрительно сказал Тиль. – Говорил тебе Пауль – читай Достоевского! Простую фразу построить не можешь! И дождь свой убери, а то плащ мне новый испортишь…

Чересчур близко ознакомившийся с новыми технологиями Гончий так и лежал неподвижно на асфальте. Зоран уже успел вытащить из припрятанной в кустах спортивной сумки пошлую бейсбольную биту. Рейн извлек порядком уже поднадоевший автору нож. Тиль звонко щелкнул по своей катане и кровожадно процитировал сам себя:
- Du hast kein Kopfchen mehr, das seh ich durch die Schwaden… - Зоран презрительно хмыкнул, демонстративно поправил на запястье антимагический браслет. Как показали дальнейшие события, зря он выпендрился…
- Что, не хочешь обижать одинокого и беззащитного вьюношу? – с легким возмущением поинтересовался у Зорана Тиль, чуть сгибая руку. – Понимаю, ты ж у нас Великий Инквизитор, а? Или так, самомнение на тонких ножках?
Зоран встряхнул головой:
- Мы проходили отличную подготовку! Сам подумай, ты же потом – ха-ха! – половину зарплаты на косметологов потратишь? Что, так нужны неприятности?
- А есть лишние? Халява, сам тоже подумай, всегда остается халявой! – раздвоенным змеиным языком Тиль облизал губы. Зоран на пару секунд изумленно распахнул рот, но быстро опомнился и бросился вперед, вздев над головой биту. Тиль перерубил ее легко и изящно, чувствовалось большое желание вспомнить юность и вновь перепиливать дерево. Пока Зоран непонимающе смотрел на оставшийся у него в руках обрубок, Тиль сделал катаной секущее движение. Браслет, отклоняющий магию, с веселым звоном упал на асфальт. Зоран метнулся было за ним, но Тиль щелчком пальцев сразу обездвижил его:
- Цигель-цигель, ай лю-лю! Шаг влево, шаг вправо – приравнивается к побегу! Я мстю и мстя моя страшна! - явно играя на публику (читай – на Зорана), произнес Тиль, которого в сложные моменты жизни тянуло юморить. Он подошел поближе к незадачливому Гончему и задумчиво провел ногтем по шее:
- Не поверишь ведь, дружочек! В школе я плохо учил анатомию – до сих пор путаю, где вены, где артерии. В венах кровь невкусная, а в арте-е-ериях… - Тиль мечтательно улыбнулся, выдвинув клыки. Этому нехитрому вампирскому приемчику его научил Сабрин, и он всегда производил впечатление на слабонервных.
Пока Тиль развлекался, Рихард особо не бедствовал, самозабвенно фехтуя с Рейном. Тот, непрерывно теснимый, не мог использовать магию и был вынужден беспрерывно парировать ловкие атаки Рихарда.
- Удар! Отбив! – комментировал происходящее ведьмак. – Удар! Куда лезешь?! Сейчас моя очередь атаковать! Удар! Отбив! Ай, как все плохо! – Рапира Рихарда взметнулась, как кнут работорговца и оставила на щеке Рейна красный шрам. – А кто тут нас пугал косметологами? Удар! Отбив! – после очередного выпада лезвие чувствительно укололо Рейна в предплечье, и он чуть не выронил нож. – Плохо защищаешься, салага! Удар! Книжечки магические почитал, магию себе хапнул, думаешь, что крутее всех крутых? Отбив! Ничего подобного! Ты как магнитола на батарейках – пока их меняют, все отлично, а как забудут или денег только на кефир останется… Удар! Накроется все медным тазом! Нет у тебя ничего своего, все взаймы взято! Отбив! Чего шипишь-то? Фехтуй!.. Думаешь, я тебе до вечера сказочки буду рассказывать? – вконец осатаневший Рейн необдуманно широко размахнулся – и Рихард не преминул этим воспользоваться, проткнув насквозь чужое запястье. Нож выпал из руки Гончего и Рихард хозяйственно его подобрал, сунув за голенище сапога, благо на этот раз сюрпризов вроде святой воды не было.
- А ножик мне пригодится, значит… Эй, далеко собрался? – Рейн с приличной скоростью бросился бежать. Рихард что-то небрежно пробормотал и рапира, вытянувшись, как кнут, мастерски захлестнула Гончему шею. Рейн рванулся вперед, все еще надеясь удрать, но Рихард дернул его, как псину за поводок, и тот застыл на месте.
Тиль тем временем старательно, как хороший таможенник, обшаривал карманы Зорана. Пока поиски не увенчались успехом, и Тиль вслух сетовал:
- Полное хамство! Утащил у меня половину амулетов и даже не потрудился принести их на встречу! Куда ты их все дел, куда вот? Ни одного нет… а, нет, есть! – Тиль извлек из внутреннего кармана Зорановой куртки небольшую прозрачную пробирку, заткнутую пробкой в виде барана с рыбьим хвостом, в которой плескалось что-то темно-красное, с зеленым отливом, какой можно видеть на брюшке у мухи. Кровь женщины, что умерла, рожая оборотня, - сильный источник для некромагии. Тиль повесил пробирку на пустую цепочку с шеи и поинтересовался у Рихарда:
- Ну и что дальше? Может, съедим? (задумчивый взгляд на шею Зорана)
- Сам же говорил, что желчи много. Предлагаю просто стереть память и…
Дальнейший диагноз повис в воздухе. Рейн, хитро дернувшись в железной удавке, разрезал кожу на шее. Обездвиженный Зоран при виде такого количества крови в ужасе замычал. Рейн кашлянул и слабеющим голосом произнес:
- Может, мы просто уйдем? Или вы нам поймаете такси и скажете, куда нас везти? Честное слово, заплатить за проезд мы сможем!
Тиль и Рихард явственно заколебались. Рейн, сжимавший в кармане потной ладонью так называемый «амулет доброжелательности», терпеливо ждал. Тиль с сомнением произнес:
- Ну, вариант с такси мне нравится… можно и так.
Рейну потребовалось все актерское мастерство, чтобы скрыть ликование. Рихард привел рапиру в нормальное состояние, а Тиль постучал Зорана по носу, пробормотав: «Возвращаю тебе твое тело!». Вся разношерстная компания отправилась к перекрестку. Когда же дошла, Рейн резко выпустил из руки амулет и прокричал петушиным фальцетом:
- Они здесь!..
С Тиля и Рихарда мигом спало помутнение, а тем временем другие прятавшиеся доселе Гончие посыпались, как горох, отовсюду: из кустов, из-за углов, один энтузиаст вылез из-под лавочки на автобусной остановке – в общей сложности вместе с Зораном и Рейном их набралось пятнадцать штук. Тиль скрежетнул зубами и пообещал себе навести на подленького охотника небольшую, но действенную порчу…
Рихард действовал конкретнее – оценив численное превосходство противника, он залихватски свистнул, вложив два пальца в рот. Вставшие кольцом Гончие недоуменно заоглядывались, ища источник угрожающего гудения, как из-за поворота прорезали вечернюю мглу два зеленых луча, и за ними вслед лихо вырулил «БМВ». Раскидав по пути четырех нерасторопных Гончих, он притормозил около двух приятелей и гостеприимно распахнул одну дверцу. Потом, заметив, как на хозяина замахнулся кто-то из оставшихся, припечатал его в пах другой. Тиль с Рихардом скользнули внутрь верного автомобильчика, и Рихард только ободряюще дотронулся до руля, как «БМВ» с угрожающим ревом мотора газанул и устремился вперед – Гончие только и успели, что отпрыгнуть. Вслед набирающей скорость машине богохульственно полетели несколько распятий и пара бутылок святой воды.
- Пора им переходить на передовые технологии, как считаешь? – спросил Рихард, продевая рапиру сквозь ремень безопасности. Он пошарил по панели, дважды наткнулся на колено Тиля, нашел магнитолу и щелкнул кнопкой. Магнитола мигнула синим цветом и запела печальным женским голосом:

Посмотри и сделай шаги,
Туда, где мы и где мы не были.
Поцелуй и руку возьми, и посмотри,
Что мы наделали.
Кто-то стал,
А кто-то никак
Не может стать,
Когда захочется.
Кто-то спал, а кто-то не мог,
Когда беда и одиночество.
Северный ветер…

- Куда мы едем-то? – спросил Тиль.
- К Оливеру. К нему ближе всего, вон уже его дом видно, - Рихард кивнул на высокий дом, стыдливо прятавший макушку в облаках. – Якоб, кстати, там напротив живет… - неизвестно зачем еще добавил он. Певица возвысила голос:

Мир встал на колени, встал на колени
После удара!
Этот мир тает под снегом, тает под снегом,
Плачет дождями, слабыми…

- А и правда плачет, - Тиль кивнул на катившиеся по стеклу капли, принадлежавшие дождю, который пошел уже по собственной инициативе.

Посмотри и сделай шаги,
Туда, где мы и где мы не были.
Поцелуй и руку возьми, и посмотри,
Что мы наделали.
Северный ветер…

- Ветер поменялся, - вдруг сказал Тиль. Он беспокойно завозился, потянул носом воздух.
- Чего это ты?
- Ночь пахнет кровью! – четко произнес он.

Мир встал на колени, встал на колени
После удара!
Этот мир тает под снегом, тает под снегом,
Плачет дождями, слабыми…

Капли настоящего дождя скатывались по стеклу, в глазах Тиля окрашиваясь в красный.

* * *

Оливер и пришедший на помощь Кристоф разгребали в квартире у первого гору жутко старых и бесполезных книг, некоторые из которых имели самое шокирующее содержание. Пролистывая некоторые, Кристоф лишь хмыкал. Сейчас никто уже не варил сложные зелья из конского пота или крысиных ресниц пополам с пыльцой иланг-иланга. Всем здравомыслящим колдунам было элементарно лень выдалбливать руны на стальных пластинках, когда Венера находилась во втором доме. И уж точно никакая нормальная современная ведьма не станет совать благоверному (или благоневерному – кому как повезет) под подушку глаз молодого филина – чтобы тот (супруг, а не филин) признавался во сне во всех своих прегрешениях и раскаивался, куда спрятал заначку. А чудовищный по своей похотливости трактат «О соитии с духами, бродящими по Санкт-Морицу» поверг бы в шок любого самого бывалого эротомана.
- Зачем они вообще тебе? – поинтересовался Кристоф у хозяина квартиры.
- Ну, как, история все-таки. А ты давай не отвлекайся, во-о-он ту стопочку еще разгреби. Работай – мерзни…
Кристоф от правого дела отказался и вместо этого начал искать у некурящего Оливера сигареты.
- Я же давно бросил – намотай это себе на склероз!
- Пещерный ты человек, Оливер… современный человек – это кофе и сигареты!
Оливер изобразил на лице вежливое сомнение и тишком сунул «О соитии…» в верхний ящик стола. Кристоф так же вежливо изобразил, что ничего не видел, и отправился на прогулку до ближайшего ларька.

Оливер успел рассортировать книги по трем категориям – старые, очень старые, отдельные выдранные листочки – а Кристоф все покупал свое вожделенное курево.
- Он что, решил все запасы скупить оптом? – недоуменно пробормотал Оливер себе под нос. Он взял лежавшие на столе гадальные карты Кристофа и вздрогнул – настолько они были холодными. Выработанная за годы и временно отключившаяся интуиция снова резко включилась в работу. Не надевая куртки, Оливер выбежал на улицу. В ведьмачьем зрении следы Кристофа мерцали светло-голубым цветом. То есть должны были мерцать. Сейчас же они нервно и остро вспыхивали колючими отблесками, временами окрашиваясь в грязно-багровый. Заныл, запульсировал на левом плече знак – руна воздуха на луне, заключенные в гексаграмму. Оливер побежал. Сумеречный мир дробился в глазах. Урны, свежепосаженные липы, неоновые огни реклам – все кружилось, прыгало в глазах суетливыми и беспечными пятнами. Из-за угла вспыхнули зеленые огни фар, осветившие темную фигуру на земле. Еще две, в которых Оливер признал Тиля и Рихарда, вышли из машины и склонились над третьей. Оливер нетвердо подошел к ним. Руна обожгла кожу.
Кристоф лежал, неловко подвернув под себя руку. Лицо казалось бледным даже в изумрудном свете фар. Дыхание почти не угадывалось, однако внешне никаких ран не было видно. Только когда Рихард перевернул его на спину, обнаружился тонкий порез на свитере напротив сердца. И небольшая ранка под ним – тонкий шрам, как от удара стилетом.
А еще – почти незаметное глазу свечение святой воды по краям шрама.
- Опять освященное оружие, - голосом, от которого завяла и пожухла герань на соседнем подоконнике, сказал Тиль. Такая вода медленно сжигает плоть ведьм и колдунов…
- Я звоню Христиану, - отрешенный Рихард вытащил из кармана сотовый. – А его… а Кристофа… отнесите в дом. И быстрее…

Я не стал мучится с транспортировкой – просто открыл заранее заготовленный портал. Пауль прицепился ко мне, как клещ, сколько я не уверял его, что там он будет лишним. Потом устал спорить и просто отмахнулся, вместо этого я начал быстро обшаривать свои гербарии, ища нужные травы. Раны от святой воды очень плохо заживают, я знаю, что говорю, мне достаточно взглянуть на собственные руки, которые украшают красные пятна слезшей кожи. Пауль зачем-то полез в холодильник и вытащил три ампулы с адреналином – подарок одного моего однокурсника из медицинского. Разумно, нельзя полагаться на одну магию… а я уже чувствовал, как горит руна на моем плече, неясно обрисовываясь. Пока не ясно. Это хорошо. Ведь чем четче она проявится – тем хуже будет состояние Кристофа.
Портал – это мгновенный переход. И я уже не в своей квартире, а в комнате-библиотеке Оливера. Сам он стоял у одной из полок, потирая обожженную ладонь – видимо, пытался вылечить наложением рук, но святая вода не позволила.
Гончие считают себя посланцами Бога. Призванные уничтожать зло, они сами стали темнее всякой тьмы, что поощряет хладнокровно рассчитывать удар, несущий смерть.
Кристоф лежал навзничь на кушетке, бледный даже для покойника. Плотно сомкнутые веки казались восковыми. Сердце билось замедленно, как бы нехотя.
- Ну, - сказал я, надеясь разогнать гнетущее молчание, но заткнулся. Оно было так осязаемо, что давило на каждую клеточку тела. Даже уши заломило, как от ледяного ветра. Рихард, смотревшийся не лучше Кристофа, сидел на подоконнике, подобрав ноги. Тиль, неестественно выпрямившись, сидел в кресле, и с первого взгляда казался угрюмым и подавленным. Но человек умер бы, заглянув ему в глаза, отсвечивающие на стаканы нестерпимым красным светом. Ненависть в них была такой лютой и материальной, что ее можно было разливать по бутылкам, как вино. Я не отвернулся, не способный еще раз взглянуть на него. Разбирая свои травы, я припомнил историю, которую Тиль когда-то рассказывал мне.

… понял наконец? – Онегин выжидательно уставился на сидящего перед ним Тиля.
- Что именно? – машинально переспросил он, больше увлеченный смеющейся стайкой девушек на противоположной стороне улицы, чем нудными объяснениями старого колдуна. Онегин с треском захлопнул талмуд, подняв облачко пыли, запутавшейся в его нарочито седой, для солидности, бородке. Тиль привычно опустил голову, ожидая, что, как всегда, Онегин разворчится, что лучше бы он занимался учеными колдунами, чем ими, одаренными природой лентяями. Вместо этого Онегин решительно взял Тиля за руку, поднял со стула и потащил к неприметного вида буфету в углу. Выглядело это так, словно небольшой велосипедик тянет за собой на прицепе стремянку, ибо Тиль уже в шестнадцать лет был выше своего наставника примерно на три головы. Распахнув дверцу буфета, Онегин спросил его:
- Что ты здесь видишь?
- Ничего. Пустые полки. Пыли много… - вдруг Онегин легонько толкнул Тиля сзади, но этого хватило, чтобы тот покачнулся и упал вперед… прямо на твердый пол. Несколько секунд, пока рядом не появился Онегин, Тиль, не особо удивляясь, разглядывал узор на паркете. Потом поднял голову и огляделся. Помещение выглядело как гибрид холла и кабака. В смысле, что с одной стороны – вешалки с верхней одеждой, а с другой – стойка, уставленная бутылками. Между ними обреталась дверь, из-за которой доносился шум толпы.
- Пошли! – Онегин резко поднял его за воротник и подтолкнул как раз в сторону двери.
- А что за ней?
- Сейчас увидишь! – довольно резко сказал колдун. Он не делал ни одного движения, но они как-то сразу оказались около двери.
Когда она открылась, Тиль зажал уши. Тяжелая металлическая музыка, приправленная криком толпы – это страшная сила. Особенно в зале с такой хорошей акустикой. Онегин повел Тиля по кромке этого зала, обходя стороной беснующуюся толпу. Тиль приметил, что большинство людей в толпе было одето в черные майки с незнакомой надписью «Rammstein». «Странное какое-то слово, - подумал он. – Если таран, то почему каменный? Тараны делают из дерева. А каменный рыцари просто не поднимут». Тиль хихикнул – воображение мигом нарисовало ему картинку: рыцари в полной амуниции, с двуручными мечами, уныло взирают то на необъятных размеров глыбину, то на солидные ворота из мореного дуба, закрывающие вход в неприступную крепость. Онегин сердито его одернул и кивком показал на сцену. На сцене стояло пять человек – трое с гитарами, один за барабанами, один с какой-то странной конструкцией, напоминающей скелет рояля. Все отчаянно трясли головами, и вообще чем придется, а тот, что за «скелетом», вообще вытворял руками и ногами нечто запредельное. В середине сцены стояла стойка с микрофоном. Место перед ним пустовало. Онегин влез туда сам и вытащил Тиля:
- Зачем? Чтобы я надрывался с этими придурками?
Онегин как-то странно усмехнулся. Тиль проследил за его взглядом, повнимательнее вгляделся в одного из гитаристов и ахнул – это был Рихард, только гораздо старше, как-то странно одетый и почему-то еще и накрашенный. Оглядевшись, он признал в остальных Пауля, Оливера, Кристофа и недоверчиво уставился на тихого Христиана, выделывающего коленца наподобие канкана. Онегин бесцеремонно выдвинул Тиля прямиком перед микрофонной стойкой и указал на толпу - кто-то выкрикивал нечленораздельные фразы, кто-то скандировал слово «Rammstein»:
- Знаешь, что это? Это власть. Власть над одной душой, власть над таким человеческим стадом, власть над целым миром! Вот о чем я говорил тебе полтора часа. Ты – это огонь. Огонь не может создавать, но он может подчинять себе через разрушение. Тебе дарована власть. Смотри! Сейчас вся эта толпа сойдет с ума от одного твоего слова, так скажи им что-нибудь!
- Э… здрасте, - неловко произнес Тиль.
Что тут началось… Все полезли к сцене, давя и топча друг друга, крича, что любят его… Кто-то взмахом руки сбросил на землю девушку, сидевшую на плечах своего парня, еще одна залилась истерическими слезами, размахивая зажигалкой…. У Тиля помутилось в глазах, стало тошно.
- Такова моя сила? – тихо спросил он Онегина.
- Да. Тебе не нравится?
- Это страшно.
- А разве ты не должен внушать страх своим врагам? Ты – ведьмак. Ты – такой же… Весь мир жаждет власти, так бери ее! Ты владеешь всеми ими!..
Очертания сцены и людского скопища расплылись перед глазами Тиля. И вот – он снова сидит на том же стуле, перед ним Онегин, переворачивая страницу, произносит те же слова, но с абсолютно другой интонацией: - Понял, наконец?..

Я торопливо размешивал в попавшейся под руку кастрюльке корень ревеня, «вороний глаз», бересклет и прочее, впрочем, мало надеясь на положительный результат. Если бы рана была нанесена обычным ножом – можно было обойтись бы наложением рук, или обычными лекарствами, или даже просто подождать – мы обладаем небольшими способностями к регенерации, несравнимые, конечно, с возможностями вампиров. А сейчас, наверное, надо надеяться на чудо. Тиль как-то странно на меня глянул, обжег глазами: - Чудо, говоришь? Без него можно обойтись. Не зря же я некромагией пять лет занимался.
Я уже успел сообразить, что он задумал и покачал головой, даже не собираясь пытаться его отговорить. Оттянуть боль – не значит вылечить, но Кристофу станет намного лучше.
Зато очень плохо будет тому, кто ранил его.
Тиль поставил на стол небольшой хрустальный кувшин со сколотым краем, бесцеремонно вылив из него воду на ковер. Вытащил из амулета пробку в форме барана с рыбьим хвостом, капнул на палец крови и начертил на боку кувшина неизвестную мне руну. Положил ладони по обе стороны от кувшина и начал шептать, впрочем, вряд ли это было шепотом, чем угодно: дуновением ветра, стуком дождя, но не человеческой речью. Я краем уха уловил быстрый тихий говор Тиля:
- Si ferrum non sanat, ignis sanat. Sic vos non vobis vellera fertis, oves. Sic vos non vobis mellificatis, apes. Sic vos non vobis fertis aratra , boves. Моя кровь – за его кровь, мой дар – за его тело, моя сила – за его душу, - у Тиля, как мне показалось, дрогнула рука, и он глубоко разрезал себе запястье о сколотый край кувшина. Когда первая капля крови упала на его дно, кувшин начал заполняться мутной пенящейся жидкостью. – Пусть его боль станет болью того, кто ее причинил… - тут голос Тиля стал совсем глухим и неразборчивым, и я услышал только конец фразы. - Si fata sinant.
Жидкость в кувшине вскипела, меняя цвет на грязно-серый, потом стала черной и, наконец, окрасилась в алый и стала медленно исчезать из кувшина, как будто кто-то тянул ее через соломинку. Кувшин вновь стал девственно пустым и Кристоф впервые за час глубоко вдохнул. Я очнулся, смочил бинты в замешанном ранее снадобье и туго перевязал ими рану, чувствуя, что биение сердца стало ощущаться лучше. И знак на плече – руна воды на луне, отражавшиеся в хрустальном шаре – доселе яркий, стал бледнеть. Тиль, шагнув назад от стола, качнулся и упал в подставленное Оливером кресло. До завтрашнего утра наверняка из него не встанет – он потерял очень много сил, как душевных, так и физических.
Я услышал сирену «скорой помощи» и заметил темный силуэт машины, освещаемой временами голубыми вспышками, которая подъехала к дому напротив.

Светало медленно. Мы ничего вокруг не замечали – просто задумчиво сидели вокруг стола. Пауль деловито орудовал ложкой в жестянке со сгущенкой. Слегка порозовевший, но пока не приходящий в сознание, Кристоф по-прежнему единственную кровать в доме. Общую сонливость нарушил телефонный звонок.
- У тебя что, определителя даже нет? – поинтересовался Тиль у Оливера.
- Да нет, зачем? Я и так знаю, кто звонит, у меня, между прочим…
- Между чем? – любознательно осведомился Пауль, облизывая с ложки сгущенку. Я погасил назревающий конфликт, сняв трубку. Из нее спокойно поздоровались:
- Привет, Христиан.
- Доброе утро, Сабрин, - все заинтересованно повернулись ко мне.
- Как себя чувствует Кристоф?
Надо ли говорить, какова была моя реакция?
- Откуда…
- Просто знаю, - и так он всегда, сплошные загадки. Дельфийский оракул прямо. – Вопрос в том, знаете ли вы нападавшего? – мне не очень понравилось, как он выделил местоимение.
- Можем и узнать. Достаточно обзвонить ближайшие больницы и спросить, кого вчера привезли с сердечным приступом.
- Не надо себя утруждать, я уже звонил. В это время года в больницах не очень много людей и еще меньше тех, кто лег недавно. В частности, в N вчера доставили только одного.
Утомленный предисловием, я спросил:
- Ну и кого?
- Якоба Хеллнера.
Пожалуй, я не упал со стула только потому, что сзади была его спинка…
- Если это о чем-нибудь вам говорит. Так, кажется, сказал все, что хотел. Позвольте мне откланяться, - в ухо полетели короткие гудки.
Столбняк охватил не одного меня – Пауль так и застыл с ложкой во рту, Тиль неестественно выпрямился на табуретке, как будто новость вбила ему в спину железный штырь.
- Что они ему наговорили? – Пауль выплюнул ложку и запустил пальцы в шевелюру, словно вытягивал сам себя из прострации.
- Судя по всему, у них в сторонниках те, кто доносы налоговикам пишет, - мрачно заключил Рихард. А мне как-то не верилось. Ни один человек в мире, что бы ему не пели, не смог бы за несколько дней возненавидеть кого-то настолько, чтобы пойти на убийство. И что тогда остается?
- Может, ему изменили память? Или использовали какие-то одуряющие травы? – предположил Оливер. Я обиделся:
- Ну почему сразу травы? Может, амулет, вроде того, про который рассказывали Тиль с Рихардом. Он настраивал на доброжелательность, а наверняка есть те, что вызывают ненависть.
- Вряд ли. Амулеты очень редкие, самому их делать – только зря силы переводить, а так они стоят очень дорого. Поэтому мы тогда его и не распознали, - высказался Тиль, которого до сих пор жгло недовольство от стычки с Гончими. Я вспомнил, что видел у Оливера в шкафу со старыми книгами справочник про магические болезни. Уверен, там должно найтись что-то подходящее. Решив так для себя, я оставил товарищей на кухне строить версии и отправился в комнату.
Справочник явно был толще, чем сейчас. Скорее всего, он просто развалился от старости – когда я извлек его из шкафа, из тома, как осенние листья, повалились ветхие листы. Кое-как рассовав их обратно, я устроился в кресле и открыл оглавление. Главы никоим образом не были связаны друг с другом и размещались как попало – справочник явно составлялся вручную.
Предисловие.............5
Болезни, вызванные сглазом или порчей.............27
Отравление целебными снадобьями.............81
Остеохондроз и прочие костяные недуги.............123
Отравление ядом мантикор, гарпий и пр. .............168
Одержимость духами.............234
Я пролистал справочник дальше, не нашел больше ничего более-менее подходящего и открыл страницу 234, перед этим загнув уголок 168-ой. Мало ли, что Паулю в голову взбредет…
Так, и что там? Сначала идет определение, вот «Одержимость – превосходство чужого духа над собственным, захват разума и тела чужой волей. Вселить духа может сильный колдун или ведьма без согласия того, в кого хотят этого духа вселить. Колдун или ведьма насылают духов через пищу, воду, амулеты, снадобья и мужское семя. Внешние признаки – искажение черт лица, немилосердие, презрение к прошлой жизни, поступки, противные воле Божьей. Вселяясь в тело, дух дает ему новые возможности, в т.ч. магические. Дух выполняет определенное ему предназначение, после чего покидает тело, оставляя его хозяину потерю памяти и разума». М-да, нерадостная картина получается. Это как-нибудь лечится? «Духа можно прогнать из тела раньше предназначенного времени, но последующее за его исчезновением помутнение убрать невозможно». Дальше шло описание, как можно провести ритуал изгнания, и все. Я отыскал на форзаце дату написания книги – 1694 год. Надеюсь, с тех пор способ вернуть одержимому разум все-таки нашелся…
В коридоре раздалась частая дробь шагов, и в комнату заглянул Оливер:
- Нашел что-нибудь? – за ним потянулись остальные. Я пересказал, что только что прочел и выразил слабую надежду, что кто-нибудь знает способ лечения. Отрицательные кивки меня не удивили, но и не обрадовали. Да уж, вроде бы и узнали, что надо, но пользы от этого никакой. В порядке компромисса я отправился за снадобьем на кухню, чтобы сменить Кристофу повязку. Он медленно, но верно шел на поправку, еще один раз оттянуть боль – и он придет в сознание. Но… чего нельзя, того нельзя, в том числе вернуть Якобу здравый рассудок. Вообще-то, стыд мне и позор, что со званием травника я умею лечить только физические болезни. Есть специалисты, которые могут исцелять и душевнобольных, но я не из их числа. Найти бы одного такого, проконсультироваться. Как назло, большинство хороших травников в последние годы разъехалось в «горячие точки», и единственное место, где можно застать их на родине – шабаш. Я чуть не пролил снадобье. А что, это идея!
Практически во всех средневековых и современных трактатах упоминаются исключительно шабаши для ведьм. Нет, может, и про колдунов где-то проскочило, но лично я ни разу не видел. На деле шабаши устраивали и те, и другие, просто отдельно друг от друга. В том смысле, что на ведьминский шабаш не пускались колдуны, и наоборот. Но наибольшую популярность получили именно первые… Начет ведьм, не знаю, но «наши» шабаши проходят три раза в год: 22 октября, 22 апреля и 22 июля. Устраивает их Магический Совет. Вопреки всем канонам, проходят они не только на какой-то определенной горе, но также и в лесах, в отдаленных парках и брошенных домах, может, еще где-то, мы-то были только на двух. Шабаш – это не оргия и не пьянка, в смысле, не только. Это скорее способ отдохнуть, а кто как отдыхает – его дело. Можно обмениваться новостями, хвастаться достижениями, жаловаться и просто ничего не делать. Жаль только, что конференции с интересными докладами проходят на них не так часто, как хотелось бы…
Одним словом, я уверился в мысли, что лучшего и удобного способа узнать необходимые сведения нам не найти. Не давать же объявление в газету и не носиться по городу, в самом деле. Отыскав календарь, я заключил, что до 22 октября нам осталось жить всего дней пять. Ну и отлично, может, даже Кристоф успеет оклематься. Подхватив бинты, я отправился в комнату.

* * *

К вечеру сакрального 22 октября в небольшой квартире Оливера вскипела бурная деятельность, в которой самое непосредственное участие пытался принимать очнувшийся Кристоф. Несмотря на то, что левая рука у него бездействовала, он так и рвался всем помогать. Кристофа удерживали и грозились оставить дома, хотя исполнять угрозу никто не собирался. Ясно было, что оставлять его одного небезопасно. К слову, некоторые энтузиасты действительно посещают шабаши в костюмчике Адама, но мы оделись как обычно. Сейчас все-таки не лето…
- А как мы туда доберемся? – с явным намеком сказал Рихард, поигрывая ключами от машины.
- Уж точно не на твоей телеге, - схамил Пауль, потянувшись к телефону. – Такси закажем.
- Зачем деньги-то лишние тратить? Мы что, миллионеры?
- Допустим. Ты знаешь, где в этом году шабаш? – резонно возразил Пауль.
Так уж вышло, что последнее десятилетие мы не следили, где и как проводятся шабаши. Дела-с…Рихард сразу скис, но попытался бороться: - Ну, такси, а что мы скажем? «Везите нас на шабаш»? Они привезут – в дурдом…
Пауль небрежно усмехнулся:
- Так и, скажем, представь себе. И привезут нас, куда надо. Я же не обычное такси заказываю, а наше. Называется «Алые Паруса», - он быстро набрал на телефоне три раза по четыре шестерки, а потом обычный номер заказа такси. – Надеюсь, другие еще не успели, - пробормотал Пауль.
- У них что, одно такси на всю компанию? – поинтересовался Тиль.
- Ты что, с луны низвергся? – поэтично удивился Пауль. – Нет, конечно, просто очень много желающих, к тому же сегодня скидки прилагаются непосредственным участникам, - тут трубку наконец-то сняли, и Пауль продиктовал адрес. – Все, - объявил он. – Пора выходить, они обычно быстро добираются.
- Лично я про эти паруса ни разу не слышал, - прокомментировал происходящее я. – У тебя что, там знакомые?
Пауль подозрительно на меня глянул и спросил:
- Мысли не читал, нет? Ну, да есть знакомые… знакомая, Ассоль.
- Логично. Где «Алые Паруса», там и Ассоль, - согласился Оливер. – Она кто, таксист? – Пауль утвердительно покивал.
Я готов был поклясться, что ровно секунду назад под окнами ничего не было, но теперь мои глаза утверждали обратное. На асфальте полыхнул убойным красным цветом «Феррари» с нарисованными по бокам языками пламени и оскаленной мордой дракона на капоте. Пламя на дверцах периодически разбавлялось дурацкими шашечками, как на такси. На заднем стекле шла надпись готическим шрифтом: «Алые Паруса».
- Да уж, алые, хоть очки одевай, - согласился Рихард, пряча глаза за темными стеклами. Машина недвусмысленно посигналила, и мы сочли за лучшее не заставлять ждать, тем более что уже темнело.
Как только мы подошли к «Феррари» (называть спортивный автомобиль такси у меня язык не поворачивался), передняя дверца распахнулась, и из машины наполовину высунулась женщина атлетического телосложения с львиной гривой рыжих волос. Насколько я мог видеть, ее одежда состояла из бархатного камзола в тон ее средству передвижения, блузки с вышитой надписью «Brokken – forever!», потертых джинсов и ботфортах на длинной шпильке, которой при желании можно было орудовать, как стилетом. Рукава камзола подчеркивали внушительные бицепсы, трицепсы и прочие квадрицепсы. Аристократическое лицо портили выступающие желваки. Затянувшись сигаретой и обдав тонированное стекло дымом, валькирия прогудела звучным басом с хрипотцой:
- Пауль! Сколько лет, сколько выпавших волос!
- Здорово, Ассоль! – Пауль шагнул вперед и пожал протянутую ему крупную мужскую длань. – Ты теперь на «Феррари»? Раньше, помню, у тебя была «Волга».
- Наращиваем авторитет! – прогрохотала таксистка. – А это с тобой кто? А, коллеги… На шабаш, небось? – слегка придавленные ее напором, мы покивали. Рихард пробормотал в сторону:
- И чем думал создатель поговорки «хорошего должно быть много»?
К счастью, Ассоль его не слышала. Она последовательно затушила сигарету, сжав ее в могучем кулаке, гордо выпрямилась, колыхнув внушительным бюстом, и зычно объявила:
- Ну, тогда двинули! Пауль, ради Бога, захвати с собой пакетик, я твои приколы знаю, - Ассоль захохотала так, что окно на первом этаже пошло трещинами. Тиль завистливо вскинул бровь. Пауль исподтишка показал подруге детства кулак, все-таки влез на переднее сидение. Мы стали размещаться на заднем сиденье. Ассоль задумчиво глянула на меня:
- Что-то вид у тебя больно непраздничный! Момент… - она слегка нахмурилась, и тут меня как будто кто-то дернул сзади за волосы. Я встряхнулся, не поняв, что произошло. Кристоф, дергавший доселе повязку на руке, с интересом глянул на меня:
- А что, оригинально! И что мы раньше не додумались? – я наконец-то додумался ощупать голову, да так и застыл с рукой на затылке. Мои волосы за несколько секунд успели заплестись в тысячи мелких косичек разной длины.
- Это что?!
- Чего раскричался-то? – Ассоль, смешно сморщив нос, коснулась уха длинным ногтем. – Всего-навсего укладка третьей степени экстремальности. Я одно время в парикмахерской работала, - пояснила она в ответ на недоуменный взгляд Пауля.
- И на сколько это безобразие рассчитано? – обреченно поинтересовался я, разглядывая сложный узор плетения.
- Три месяца, - небрежно пожала плечами таксистка. – Ты давай заходи, уже пол-одиннадцатого, - она глянула на вделанные в зеркало заднего вида часы. Я, смиряясь со сменой имиджа, устроился на заднем сидении и захлопнул дверцу. Валькирия треснула ладонью по коробке передач, автомобиль с пулеметным выстрелом завелся и так резко сорвался с места, что у меня возникло ощущение, как будто мой желудок остался позади. Вписываясь в поворот, Ассоль крутанула руль, и нас прижало к дверце. Ручка неприятно впилась мне в бок. Взвизгнув тормозами, таксистка избежала столкновения с фонарным столбом и, сбавляя скорость, покатила по дороге. Впрочем, тут же ее прибавила, увильнув от робкого «Пежо». Проехав чуть дальше, валькирия обернулась, опустила стекло и завопила:
- Еще раз попробуешь меня подрезать, я тебе, козлу… - от продолжения у видавшего виды Пауля даже затылок покраснел. Ассоль застенчиво хихикнула (точь- в- точь «Трабант» заводится) и еще прибавила газу, не щадя покрышек, заскрежетавших о «лежачего полицейского».

Еще двадцать минут езды, подкреплявшихся сочными выражениями из уст рыжей валькирии – и впереди замаячили сначала невзрачные березки, а потом – дубы в три обхвата. Между двумя такими, стоявшими наподобие ворот, терялся намек на тропинку. Ассоль затормозила, залихватски крутанув руль на все триста шестьдесят градусов, и повернулась к нам:
- Ну, вот и приехали, вовремя, одиннадцать уже, - она похлопала по карманам камзола и извлекла блестящий прямоугольничек жесткой бумаги. – Оплата, значит, по этой карточке, - Ассоль что-то черкнула на ней ногтем. – Ввиду времени – скидка непосредственным участникам, вам, то есть, - таксистка вручила мне карточку, хлопнула по плечу так, что в нем что-то хрустнуло и махнула рукой, выходите, мол.
Поддерживая Пауля, мы махнули уезжающей Ассоли и развернулись к предполагаемому входу. Пауль, глубоко вдохнув, высказался:
- Что стоим? Кого ждем?
Вопрос был явно риторический, поэтому мы цепочкой потянулись между деревьями: Рихард, упорно не желавший снимать темные очки; я, все время откидывавший назад элементы своей авангардной прически; Тиль, то и дело шипевший ругательства в адрес многочисленных кустиков, упорно цеплявшихся за его плащ; Пауль, похожий на маяк в своей флюроосцентной оранжевой майке; Кристоф, которому рука на перевязи придавала вид ветерана какой-нибудь войны и, наконец, Оливер, расслабленно покачивавший сумкой, в которой что-то намекающее позванивало.
Через четверть часа послышались голоса и нестройное хоровое пение, между деревьями замелькали разноцветные огоньки, и мы вышли на огромную поляну, которую с одной стороны ограничивал лес, с другой – неведомо откуда взявшаяся скала. Тут и там горели костры, от которых шел тяжелый пряный аромат. В воздухе порхали крохотные светящиеся разными цветами мотыльки. Временами они составляли в воздухе фигуры змей, драконов и танцовщиц. Из отверстий скалы текли небольшие водопады, заполнявшие озерца внизу. Судя по цвету, водопады были из коньяка и кагора.
- Да уж, вдохновил Булгаков наш Совет! – вздохнул Рихард, вытаскивая из сумки Оливера бокал и подставляя его под струи водопада. – Надеюсь, сегодня они не какой-нибудь «Gosser» сюда налили?
- Это еще что, вот я помню, раз «Клинское» было… - поддержал его Пауль, тоже вооружаясь бокалом. Я огляделся. Со стороны следующего водопада раздавались взрывы хохота - там в озере нагишом плескалась стайка юных чародеев и парочка русалок. Захмелевшие русалки срывали покрывающий скалу вьюн и, заливаясь нетрезвым смехом, кокетливо колотили им парней. Неподалеку старые степенные колдуны в дорогих костюмах, сидя в захваченных из дома крутящихся креслах, прихлебывали вино и неторопливо обсуждали проблемы нынешней молодежи. Вокруг одного из ароматных костерков японцы проводили чайную церемонию, передавая по кругу расписную фарфоровую пиалу, отпивали из нее и ритуально восхищались качеством чая. В лесу раздавались веселые возгласы, визг и смех, между деревьями мелькали тени. В лесу, кстати, свободно уживались пальмы и клены, лианы и вьюнок, огромные тропические цветы и скромные ромашки. С веток берез гротескно свешивались тигровые питоны, шипевшие выдержки из книг Стивена Кинга. На поляну то и дело забредали мороки – львы, бенгальские тигры и пантеры, рассеивавшиеся серебристым дымком, стоило пройти сквозь них и вновь восстанавливавшиеся.
Мы устроились у полюбившегося водопада, в тени раскидистого клена. На его ветвях сидела птица – вроде и соловей, но с панковским ирокезом – и задушевно выводила что-то из Blackmore’s Night. Рихард напевал на тот же мотив:

Should auld acquaintance be forgot,
And never brought to mind...
Should auld acquaintance be forgot
And days o’auld lang syne...
For auld lang syne, my dear,
For auld lang syne.
We’ll tak’ a cup o’kidness yet
For auld lang syne.

Иллюстрируя текст песни, слегка порозовевший Пауль махнул в воздухе бокалом, вылив на меня половину содержимого. Глядя, как я стираю с лица коньяк, он нетрезво хихикнул:
- О! Будем пить текилу с мексиканской девушки… - от моего взгляда испарился маячивший за спинами Тиля и Кристофа перевозбужденный инкуб, но Пауль и ухом не повел.

And here’s a hand, my trusty friend,
And gie’s a hand o’thine,
We’ll tak’ a cup o’kidness yet
For auld lang syne.

- Это кто? – поинтересовался Оливер?
- Роберт Бернс, поэт шотландский.
- А то я думаю, язык странный какой-то…
Я прислушивался к их неторопливому разговору, пытаясь определить в толпе своих коллег по специальности. Ощущалась явная нехватка Золушки – искать просо в мешке с ячменем. Или она чего-то другое искала? Не важно, в общем.
Я моргнул. В противоположной рощице мелькнул подозрительно знакомый орлиный профиль, и к костру шагнула фигура высокого мужчины. Его длинные волосы в отблесках пламени непрерывно меняли цвет от иссиня-черного до алого.
Я потряс новообретенными косичками. Неужели Онегину опять не сидится в собственном теле?! Рассудив, что большинство сотоварищей дошло до консистенции, когда Юпитеру уже не наливают, я встал и направился к единственному одинокому силуэту на поляне. Подойдя к нему со спины, я дернул Онегина за рукав плаща (плащ, к слову, тот же самый…):
- Слушай, мог бы и не прикидываться! Как будто мы бы что-то сказали…
Теоретический Онегин медленно обернулся и вперился в меня тяжелым взглядом. Мне стало несколько неуютно. Он пожевал губами и высокомерно сказал:
- Вы меня с кем-то путаете!
Я подумал, что конспирация превыше всего, но все же уточнил:
- Так вы не Онегин?
- Нет, конечно! Во-первых, моя фамилия Крюгев, а во-вторых…
- … я не Евгений, - закончил я и помолчал. На лице моего собеседника возникло такое выражение, какое, наверное, бывало у ученых, сделавших открытие:
- Все понятно. Этот аферист Корнет опять притворялся мной!
Я ничего не понял. Видимо, это слишком хорошо читалось на моем лице, поэтому Феодор счел нужным объяснить:
- Когда он хочет быть незаметным, - Крюгев поднес к своим глазам прядь меняющихся волос и нервно хмыкнул, - он всегда выбирает мою внешность. Лично я считал такую привязанность крайне нездоровой, о чем всегда ему сообщал…
Я представил себе лицо Онегина, выслушивающего такое, и прыснул. Фео тем временем невозмутимо продолжал:
- Но Корнет так не считал. А недавно внаглую занял мой пост в одной деревеньке, пользуясь моим отсутствиям…
Я перебил его:
- А почему вы все время называете Онегина Корнетом?
Крюгев поглядел на меня с видом оскорбленной невинности, но все-таки счел нужным ответить:
- Потому что это его звание.
- А дальше дело не пошло? – честное слово, Феодор в исполнении Онегина был на порядок лучше. Поэтому я поспешил перейти к делу и поинтересовался:
- Вы, случаем, не травник?
Из-за резкой смены темы (ничего не попишешь – надо!) Крюгев покосился на меня, как на человека с полупридурью, но кивнул. Я обрадовался:
- Нам как раз нужна помощь. Дело вот в чем…
После получаса разговоров и объяснений я, проталкиваясь между нелюдями и не слишком людьми, отправился к облюбованному нами уголку. Все сидели на своих местах, не было только Пауля.
- Где это он? – поинтересовался я, усаживаясь в траву. И сразу же заметил, что многие на поляне с чего-то удивленно смотрят в небо. Я решил последовать их примеру, и сначала мне показалось, что перед глазами мелькнул высоко летящий в небе самолет. С крыльями и хвостом. Хм-м. Небольшой, изящный, как стеклянная статуэтка, дракон парил в небе, отражая серебристой шкурой разноцветные огоньки поляны.
- Каждый отдыхает по-своему… - пробормотал я.
Под аплодисменты сделав красивый вираж – правое крыло вверх и вперед, а левым двойной толчок вниз – Пауль-дракон плавно опустился рядом с нами, задев хвостом питона, который, возмущенно бормоча цитаты из Бодлера, уполз подальше. Дракон сощурил слюдяные глаза, высматривая кого-то, и вдруг зашипел, обдавая ледяным дыханием деревья, которые тут же почернели и покрылись инеем. Пока я соображал, что не так, Оливер ткнул меня острым локтем в бок. Неподалеку от нас, вальяжно развалившись в кресле времен какого-нибудь Людовика, восседал тот самый колдун - Гончий, с которым мы встречались уже не раз и не два. Кажется, его звали Рейн. Он курил тонкую сигарету на длинном мундштуке, художественно выпуская в воздух колечки дыма. На его пальце было аляповатое кольцо с чрезмерно большим камнем. Гончий вырядился в черный кожаный френч, хромовые галифе и высокие сапоги. Эффектно, конечно, но при каждом жесте его амуниция скрипит, как старая кровать под ошалевшей от секса парочкой. По-моему, больше всех его появление на шабаше возмутило Тиля. Готов поклясться, что он не делал ни шага, вообще не двигался с места, но как-то сразу оказался около Рейна.
- Какого черта ты здесь делаешь? – сумрачно спросил Тиль у Гончего. Тот в ответ нагло выдохнул дым ему в лицо. Я видел Тиля со спины, но был уверен, что лицо его побледнело – Тиль, когда сильно злится, не краснеет, а совсем наоборот.
- Я спрашиваю, что здесь делает Гончий? – нарочито громко сказал он. Голоса на поляне мигом стихли. В тишине только потрескивали костры да нервно били хвостами русалки. Рейн скомкал в кулаке платиновый портсигар, как клочок бумаги, вскочил и пинком отбросил кресло:
- Слышали?! – крикнул он. На лице Гончего смешались злость и возмущение. – По какому праву он бросает мне такое обвинение?
Я прижал пальцы к губам. Со стороны Тиля было явной ошибкой заявлять об этом во всеуслышанье. Теперь…
- У вас какие-то проблемы? – поигрывая точеным бокалом, к Тилю и Рейну подошел один из старых колдунов, сидевших в креслах.
- Нет! – звонко крикнул Рейн. – Просто я вызываю этого человека на магический поединок! – он кивнул на Тиля. - Пусть он докажет, что его обвинение справедливо!
- Что ж, это твое право, - согласился старик, направляясь к своему месту. – Можете начать прямо сейчас.
Никто даже не предполагал, что Тиль откажется. Да он и не собирался:
- Тринадцатый час после полуночи, - громко и твердо сказал Тиль. Это означало, что вызов принят. Рейн презрительно бросил:
- Оставляю тебе, природный, право выбора места и времени.
- Время я уже назвал, ты плохо слушаешь. Если ты еще хуже соображаешь – двадцать пятое октября, тринадцатый час после полуночи. А встретимся там, где я раньше жил. Попробуй отыскать меня, ученый! – Тиль резко развернулся и кусты пугливо расползлись в стороны, освобождая ему дорогу.

* * *

Мы в крайне подавленном состоянии собрались на кухне у Оливера. Согласен, что мы не слишком оригинальны в выборе места, но дом Оливера был ближе всех. Так что мы впятером предавались самым мрачным мыслям, и никто не решался заговорить первым. Да, впятером. Тиль, скорее всего, отправился к себе. Лучше его не отвлекать, а советы наши ему все равно не нужны. Тьфу, только нашли решение одной проблемы (спасибо Фео!), как сразу же возникла другая. Дуэли запрещены Магическим Советом. Если о ней узнают, наказание ждет как победителя, так и проигравшего. Неужели кто-то сознательно жертвует пешкой Рейном?
- Знаете, - вдруг нарушил тягостную тишину Кристоф. – Заметили у него кольцо?..
- Его не заметишь, - пробормотал Рихард. Кристоф укоризненно глянул на него:
- Я имел в виду не то, как оно выглядит. Хотя и это тоже… по-моему, никому, кроме меня, оно не напомнило рисунок из того справочника по амулетам. Если мне не изменяет память, именно так выглядят медальоны, которые используются при вселении духов и контроле за ними. Нашу сонливость как рукой сняло.
- Так ты думаешь, - медленно начал Пауль, - что…
- Что это удерживает духа в Якобе, - закончил я. – Надо, наверное, сказать об этом Тилю…
- Я думаю, он сам догадался, - вмешался в разговор Оливер. – По-моему, сейчас связываться с ним, все равно что стоять у пещеры дракона и кричать ему, чтобы он вышел, - Пауль усмехнулся. Мы все, как один, глянули в окно, словно надеясь что-то разглядеть.

Придя домой, Тиль первым делом отключил телефон. Если ему сейчас начнут названивать с просьбами быть осторожнее, он просто повесится…
Если бы не это… ему ничего не стоит справиться с тем, чья сила – заемная. Если даже допустить, что Тиль истратит весь свой арсенал, даже амулеты (те, до которых не добрались ручонки Зорана) у него всегда останется каркас, основа, то, что было дано от рождения и от чего никогда не избавится. У Рейна нет этих душевных сил, его просто накачали магией, как пустой баллон. Если он потратит все, то станет самым обычным человеком. Каким, в сущности, и является. Но на шабаше Тиль заметил у него на пальце кольцо – такими управляют духами, которых вселяют в человека. Через такие амулеты одержимый человек связывается с колдуном, который наслал духов. Нет, лучше сказать не связывается, - жизнь этого человека завязывается на колдуна. А это значит, что если он, Тиль, ударит Рейна, синяк появится у Якоба… о прочем лучше и не думать. Но пусть эта тварь не думает, что он его и пальцем не тронет.
Тиль окинул взглядом свои запасы и не стал ничего брать. Он справится и так. Тем более – в своем доме. Рейн сделал глупость, дав ему выбрать место самому. Ему же хуже. Тиль на секунду прикрыл глаза и душный воздух комнаты вдруг пахнул сиренью. Дома за окном стали ниже и превратились в приземистые деревянные домики. Деревня явно пустовала. Это хорошо. Не будет лишних свидетелей. Как и жертв. Тиль отыскал глазами свой домик и направился к нему. Он отметил, что давнишние охранные заклинания еще имеют место быть, но их надо укрепить. Чем он, собственно, и будет заниматься оставшиеся два дня. Держись, Рейн. «Надеюсь, ты понимаешь, что я не буду показывать тебе, как умею превращать чайник в летучую мышь», - с мрачным удовлетворением подумал Тиль, закрывая за собой дверь. – «Тем более что трансфигурация у меня никогда не получалась…»
В ночь с двадцать четвертого на двадцать пятое октября Тиль стоял посреди опустевшей залы своего дома. Луна, хоть и не полная, светила ослепительно ярко. Темнота испуганно расступалась, словно боясь чего-то.
- Я жду.
Окружающее Тиля пространство изменилось, перестало быть только материальным. Луна обреченно мигнула в последний раз и угасла, оставив место бархатистому полумраку. Вот оно. Тринадцатый час после полуночи. И из пустого книжного шкафа выступил, как в балете, ученый колдун – Гончий.
- Все-таки я нашел тебя, - самодовольно улыбаясь, произнес Гончий.
- Значит, нашел, - подтвердил Тиль, передернув плечами. – Перейдем к основному вопросу?
Рейн театрально рассмеялся и милостиво кивнул головой. Тиль, не обращая внимания на его ужимки, спросил:
- Объяснил бы для начала, зачем так стремишься со мной разделаться. Не ври! Ты прекрасно знаешь, что мог бы не устраивать этот концерт на шабаше. Неужто ты так разнюнился после того?..
- Я тебе покажу, разнюнился! – с Рейна мигом слетело его прекраснодушие. – Я объясню тебе все, когда убью, обещаю!
- Как угодно, - хмыкнул Тиль. Рейн стоял на середине комнаты, между двух теней. Он их не видел. Тиль прищурился, и из его глаз в перекрестье темных полос ударила маленькая, но горячая молния. Это напоминало то, если бы из доменной печи хлестнул расплавленный металл. Рейн не попал в центр вспышки, но досталось ему здорово: одежда повисла тлеющими лохмотьями, а руки, которые он вытянул вперед, творя защитное заклинание, покрылись вздувшимися волдырями. Он завизжал, как резаный, но удержался на ногах. Тиль, словно опомнившись, посмотрел на него совершенно другими глазами. Он не хотел причинять ему такой боли! К черту дуэль, пусть катиться, куда хочет! Рейн, словно желая причинить себе еще большую боль, медленно отдирал от себя лоскутья одежды вместе с кожей. Он тихо и торжествующе сказал:
- Ты думаешь, что сделал больно мне? Ты забыл, что наши жизни связаны, и моя боль передается ему!
Тиль, сжав зубы, посмотрел на стоявшего перед ним человека с розовой, здоровой кожей. А где-то далеко на Якоба обрушилась неизвестно откуда взявшаяся волна боли.
- Сволочь. Это не поединок. Это убийство!
- Правильно. Это и будет убийство. Тебя, - у Рейна в руках появился меч. Судя по ценнику – из ближайшего оружейного магазина.
Тиль материализовал свой – и тут Гончий выхватил из кармана брюк пузырек со святой водой и взмахнул им. Тиль шагнул назад, выронив катану, зажимая левой рукой ожог на правой. Рейн рубанул мечом, располосовав Тилю ключицу. Размахнулся еще раз и еще, не давая ему сосредоточиться, придумать, как отразить атаку. Еще выпад – и внешняя сторона правого бедра украсилась длинной кровоточащей раной. Рейн победно захохотал:
- Вот в чем ты слаб! Ты боишься за него и не смеешь больше ударить меня! – вжжх! удар! – Тебе не идет жалость, это твоя личная ошибка! Твоя жизнь тоже ошибка, которую я сейчас исправлю!
Рейн занес меч для последнего удара, а Тиль, оступившийся и лежащий на полу, взглянул ему в глаза. Он видел. Залитая огнями сцена. Беснующаяся толпа. И холод вокруг. Это сила.
И у него – даже загнанного в угол – есть эта сила. Власть. Над целым миром. Над человеческим стадом. Над одной душой. И эта сила заставила Тиля встать и даже не дрогнуть, когда меч Рейна сломался о его плечо с посмертным звоном. И Рейн увидел его взгляд. Он рванулся к двери, словно хотел убежать.
- Остановись, - прошептала Власть ледяными губами Тиля.
- Ты не убьешь меня! Он тоже умрет!
- Ты отдашь мне кольцо.
- Нет! Не-е-е-ет!
Тиль не трогал Рейна ни пальцем, но тот кричал и корчился под его взглядом. Тиль вспомнил, что сам испытывал, стоя на сцене, и посочувствовал своему сопернику.
- Отдай кольцо. Ты проиграл.
Рейн без сил упал на пол и с усилием стащил тонкий серебряный ободок с нелепо огромным черным камнем. Бросил его и камень, едва коснувшись пола, разлетелся вдребезги, рассыпавшись синим стеклом. И Якобу стало лучше, и сердце, раздумывавшее, биться ему, или нет, сделало выбор в пользу первого варианта. Рейн сделал неуклюжую попытку встать, но его колени дрогнули, и он снова упал. За окном мелькнул огонек, и к стеклу прижалась любопытная мордочка сполоха с искорками глазок. Тиль вяло махнул ему здоровой рукой и тот сразу исчез.
Как же болит эта рана на бедре, но это ненадолго, - Христиан вылечит ее за две секунды. Куда более страшная рана в душе Якоба. Дух покинул его разум, оставив после себя пустоту и разруху. Остается только постараться его вылечить.
Не глядя на Гончего, Тиль вышел из дома.

Я вошел в больницу, где, предположительно, лежал Якоб. Поймав за рукав пробегавшую мимо медсестру, я спросил у нее о пациенте под фамилией Хеллнер. Та как-то смутилась и куда-то убежала, оставив меня в полном недоумении. Впрочем, скоро она вернулась с врачом, который вел за руку Якоба. Я глянул на него, и тут же отвел глаза. Его лицо было каким-то пустым, словно ничейным. Абсолютно бесцветный взгляд и замедленные движения, то ли он в дремоте, то ли в ступоре.
- Видимо, повлияли транквилизаторы, - извиняясь, сказал врач. – Мы бы обошлись без них, но… - я кивнул, подразумевая, что хватит, я сам разберусь. Врач виновато развел руками и удалился. Я задумчиво посмотрел на Якоба:
- Ничего. Вылечим тебя. Только ты сейчас в полном неадеквате, надеюсь, никто не помешает…
Пора бы мне в предсказатели наниматься, вместо Кристофа… хотя об этом и заикаться не стоит, он мигом начнет бубнить: «кто у вас штатный предсказатель, а? Я! Вот и нечего тут биржу труда устраивать…»
Ох, что-то я отвлекся. В общем, по пути к машине путь нам перегородил десяток молодчиков в милицейской форме с внушительными крестами на шее. Улица загадочным образом опустела. Я невежливо поинтересовался:
- Чего надо?
Один из Гончих (а у кого-то были сомнения, что это они?) с лицом, выразительным, как трансформаторная будка, молча указал на Якоба. Остальные тоже зашевелились и шагнули ближе.
- Данный запрос невозможен, обратитесь к своему системному оператору! – отрезал я. Что-то у меня настроение какое-то легкомысленное. Видимо, оттого, что мне вся эта партизанская деятельность надоела хуже горькой редьки. И что мне с ними со всеми делать, что вот, а? Ага.
Я повнимательнее присмотрелся к ним. Это же не люди!
Это крысы.
И все они, оставляя на асфальте одежду и кресты, с противным писком разбегались в стороны, когда река вышла из берегов, заливая шоссе. Забавно. Гончие уже вербуют в сторонники оборотней? Весь мир сошел с ума. Не зря, видимо, Пауль их недолюбливает, упрекая за неадекватность в зверином облике. На что же они могли купиться?
Вернув прежний уровень воды взмахом руки, я посмотрел на Якоба, надеясь увидеть хоть какую-то реакцию на произошедшее. Пустое. В смысле, пустые, его глаза. Ничего, это ненадолго. Спасибо Феодору, еще раз. Большое спа… так, стоп.
В конце улицы опять наметилось какое-то движение. Не какое-то, то есть, а вполне узнаваемое (снова крысиные оборотни!) и вполне целенаправленное. Оборотни, как я приметил, все были на одно лицо – острый нос с нервными ноздрями, непременная щетина, крохотные тупые глазки и тусклые жидкие волосенки. Упыри, которых не лишенный юмора Сабрин называл «ходячей рекламой Стиморол», и то приличнее выглядят, о них я как-нибудь потом расскажу…
Я устало огляделся. Можно открыть портал. Но делать его на пустом месте и в таких условиях – все равно, что копать лопатой асфальт, всегда нужна основа. Погодите-ка, а на другой стороне что? Вот вам и заготовка, герр Лоренц!
Крысиный строй сбил шаг, и оборотни недоуменно завертели морд… лицами, ища неизвестно куда пропавших людей. А мы в это время спускались по лесенке к мутноватым речным водам. Я покрепче взял Якоба за руку и ступил на поверхность воды. Ощущение, как будто идешь по тонкому льду. Якоб безразлично шагал рядом со мной. Приходилось изредка поглядывать на оборотней, но вообще я надеялся, что они не заметят круги на воде.
Портал призывно замерцал, откликаясь на вызов. Как в кривом зеркале, обрисовалась комната, пока трудно определить чья. Подождав, пока все вокруг перестанет колебаться, я безошибочно опознал квартиру Рихарда. В комнату заглянул Пауль, отчего-то с выражением тихой радости на лице.
- Чего такое?
- Да так… Рихард решил суп сварить… - Пауль мечтательно закатил глаза. – Кому пришло в голову заявить, что он умеет готовить?
- Ну и что?
- Тиль сказал, что это обойный клей.
- Много он понимает, - Рихард, потеснив Пауля, вошел следом, держа в руках кастрюлю со злополучным блюдом. – Можно подумать, Тиль пробовал обойный клей! – Рихард продегустировал дело рук своих.
Гм-м. Я и сам развеселился, глядя на выражение его лица в безуспешной попытке разжать челюсти, намертво склеенные супом, доведенным до консистенции киселя. Да уж, кулинар из Рихарда, как из утконоса фламинго. Ему легче телепортировать без зазрения совести чей-нибудь обед, чем приготовить самому, проверенный факт.
Наши взоры обратились на Якоба. Тот также беспомощно стоял на месте, глядя в пустоту.
- Исцелить его сможешь? – невнятно из-за стиснутых зубов спросил Рихард. Я покачал головой. Смогу, иначе нельзя. И сейчас надо за дело браться, уже достаточно откладывали. Я легонько подтолкнул Якоба к Паулю:
- Раздень его и уложи. Ты, Рихард, очерти круг из соли – на всякий пожарный. А я сейчас… - я стал раскладывать на столике заранее приготовленные атрибуты – стакан, пучки сухих трав, свечи, белый платок и три яйца. Щелчком пальцев материализовал тазик с чистой водой и отослал Рихарда на кухню – продолжать войну с супом. Пауль пошептал что-то над теменем Якоба – и тот закрыл глаза. Войдя внутрь круга, я первым делом зажег одну свечу. Травы мы положили Якобу на лоб, плечи, живот и лобок и я второй свечой поджег их. Пауль ойкнул, но, как только травы сгорели, Якоб с закрытыми глазами поднялся с дивана и встал напротив нас.
- Бери свечу и трижды обходи вокруг него, - почему-то шепотом сказал я. Пауль послушался, я в это время достал блокнотик и стал нараспев читать то, что написал Феодор, пытаясь избавится от ощущения, что Якоб смотрит на нас сквозь закрытые веки.
- Дай мне свечу, - попросил я. Пауль протянул мне ее и Якоб открыл глаза – зрачки у него растянулись в вертикальные щелки. Я быстро разбил яйцо над горящей свечой, и из него на Якоба брызнула кровь. Тот сморгнул и уставился на нас уже человеческими глазами и тут его начало рвать. Пауль едва успел подставить таз с водой, сдернув с него платок. Мы увидели, как изо рта Якоба выскользнула плоская, будто тень, змейка, упала в воду, и та закипела. Я быстро накрыл таз платком. Якоб дрожал, но вполне осмысленно прошептал: «Мне плохо». Пауль быстренько усадил его на диван. Я разбил второе яйцо в стакан, взболтал огарком свечи и протянул Якобу:
- Пей залпом!
Якоб испуганно смотрел то на меня, то на Пауля. Тот выхватил у меня стакан и сунул ему под нос:
- Пей, это лекарство!
Якоб повиновался. Потом поморщился и сказал:
- Как у меня болит голова! Скажите, кто вы такие и как я сюда попал?
Мы перешли на телепатический канал:
- Что это ты с ним сделал?
- Темнота ты, Пауль! Яйцо – символ жизни и очищения! Первым я ему разум вернул, вторым – нечисть изгнал. А третьим – память верну. Я сказал Якобу:
- Мы врачи. У тебя болезнь была плохая, а мы ее почти вылечили. Возьми яйцо правой рукой и поводи им по всему телу. Аккуратнее, не разбей…
Это самый важный этап исцеления, если яйцо разобьется, к нему никогда не вернется прежняя память, и все наши усилия пойдут прахом. Все обошлось. Я взял из рук Якоба яйцо, подул на него, - и оно рассыпалось пеплом. Якоб совершенно по-другому глянул на нас:
- Христиан? Пауль? Что это вы на меня так уставились? А… - Якоб опустил глаза вниз и сообразил, что стоит совершенно голый. Он залился краской:
- Какой ужас! Кто-нибудь объяснит мне, что происходит?! – тут он глянул на меня и заново потерял дар речи.
Пауль накинул ему на плечи откуда-то взявшийся халат и повел на кухню. Я не волновался о предстоящем разговоре – что-что, а сочинять Пауль умеет… хотя я почему-то не сомневался, что в этот раз он скажет правду.
Якоб сидел за столом и нервно выжимал в чашку лимон. У меня аж скулы свело – вот извращенец!
- Неужели все настолько кисло? – спросил я. Якоб недрогнувшей рукой подлил в чашку услужливо подсунутую Тилем водку, поболтал и одним махом выпил термоядерную смесь. Несколько минут он просто не дышал, открыв рот и выпучив глаза. Дождавшись, когда он придет в нормальное состояние, я повторил вопрос. Якоб, плюнув на все приличия, отхлебнул из горлышка, простонародно утер губы рукавом и совершенно трезвым голосом сказал:
- Не знаю. Хочу просто напиться и… и заснуть, - он задумчиво глянул на полупустую бутылку. – Обычно меня такая доза с ног сшибала моментально. А сейчас чего-то…
Я неизвестно почему вспомнил, что когда-то говорил нам Онегин (или Корнет, как же его зовут на самом деле?). Что в колдовстве можно найти немало минусов. Один из них – практически полная невосприимчивость к алкоголю. Я сосредоточился – и позволил зрению проникнуть сквозь материальное пространство. Посмотрел на Якоба.
И увидел то, что мы привыкли видеть друг в друге.
На плече Якоба ясно вырисовывался неоформленный еще, без стихийной руны и символа, лунный диск.

* * *

- Вытяжку из ягод остролиста, Якоб! Не гранатовый сок! – в который раз уже простонал я, отталкивая его руку с неправильным ингредиентом от кастрюли. Якоб пристыжено сунул склянку с соком на место, подхватил темный пузырек и, низко склонившись над кастрюлей, аккуратно уронил туда темно-красную капельку. Зелья откровенности, в народе проходящее под названием «Как - на - духу», угрожающе зашипело, сменило прозрачный цвет на грязно-бурый с примесью серого и загустело до консистенции расплавленной резины, источая сильный запах горелого пластика.
- … и не кровь саламандры! – со вздохом добавил я. Да уж, преподаватель из меня, как из Якоба травник – пока что все мои попытки обучить его готовке хоть каких-нибудь отваров заканчивались полными провалами. Радовало только, что в процессе его обучения не преуспели также ни Оливер, ни Рихард. Оливер отказался от этой идеи, когда Якоб начертил пентакль с помощью циркуля и линейки карандашом на бумаге, а Рихард – когда у Якоба вместо дождя с неба посыпались какие-то посторонние лягушки. Причем откуда они взялись, оставалось загадкой для всех нас. Очевидно, такая же судьба ждет и меня – пока у Якоба получалось только портить мне посуду. Следующим решил попробовать себя Пауль. Но мне кажется, смена формы – это не для Якоба. Может, потому что это довольно болезненно, - вначале. Помню, Пауль рассказывал, что перекидываться в животное не больно, больно – обратно в человека. Ну и вообще процесс обучения не слишком приятный, у Пауля чем-то напоминал токсикоз – его все время тошнило, кровь шла из носа постоянно, он почти ничего не ел… не думаю, что Якобу это придется по душе. Судя по его мрачному лицу – ему не по душе и карьера травника. В общем-то, как говорил Онегин, это на любителя. Не каждому колдуну или ведьме охота тщательно взвешивать порции того или иного ингредиента, причем их часто дают в совершенно идиотских пропорциях, например, 152,0096 граммов. Может, у него лучше выйдет с гаданием, вот я до сих пор не в состоянии упомнить значения всех карт Таро.
- Совсем не нравится? – спросил я Якоба. Тот уставился в кастрюлю с тоскливым выражением человека, не желающего коробить собеседника правдой, но и не желающего врать. Потом все-таки покачал головой.
- Тогда дай я Кристофу, что ли, позвоню, пусть попробует тебя научить гаданию… - я набрал его номер.
Конечно, лекари нужнее, чем предсказатели, но говорить же об этом Якобу? И Кристофу… пусть даже он будет одним настоящим предсказателем на тысячу банальных воров. Пока Якоб пытался отодрать неудавшееся зелье от кастрюли, я, решив не прерывать этого процесса, дозвонился до Кристофа с целью утвердить дату их встречи. Разговор периодически прерывался кошачьим мяуканьем. Интересно, откуда пошла информация, что кошка – у меня? Я себе и рыбок не заводил, лень было даже думать о том, что за ними придется ухаживать. А Кристоф, видимо, для поддержания имиджа. Одно время, еще до кошки, у него был говорящий ворон. За неделю жизни у Кристофа он наговорил такого, что пришлось в срочном порядке сдавать его в зоомагазин.
- Радуйся, - сказал я Якобу, – гадать будете в полночь, - на его лице ясно отразилась мысль, что лучше пободрствовать ночью, чем оттирать следы своих неудачных экспериментов. Прямо как в песне поется – «даром преподаватели время со мною тратили, даром со мною мучался самый искусный маг…». Стоп. Пожалуй, до самого искусного мага дело пока не доходило. Онегин как-то очень резко пропал неведомо куда. Скорее всего, связано это с Гончими.
Те тоже притихли на время. Но это, скорее, означало затишье перед грозой – иногда очень хочется не верить интуиции, а приходится. Насколько я знаю о судьбе того подсадного колдуна, Рейна, Совет решил ограничиться изъятием магии и особым контролем за ним – по-моему, маловато. А может, и к лучшему – в случае его казни непременно нашлись бы какие-нибудь неуловимые мстители, желающие праведного возмездия. Хотя этого самого возмездия, совершенно безосновательного, хотят абсолютно все Гончие…
Я сидел за столом и смотрел на ночное небо. Контуры Рыб размывались, уступая место Овну, сверкающему красной яшмой. И среди этих драгоценных камней особенно ярко выделялся Марс – предвестник войны.

В тексте использованы отрывки: из песен Линды, Роберта Бернс; стихотворения Тиля Линдеманна «Absicht?».

Homo hominis lupus est - Человек человеку волк.
Non fructificat autumno arbor,quae vere non floruit - Не приносит осенью плодов то дерево, которое не цвело весной (Петрарка)
Si ferrum non sanat, ignis sanat - Если не излечивает железо, излечивает огонь.
Sic vos non vobis vellera fertis, oves. Sic vos non vobis mellificatis, aves. Sic vos non vobis fertis aratra, boves - Так вы не для себя приносите шерсть,овцы.Так вы не для себя мед собираете,пчелы.Так вы не для себя плуг тащите,волы (Вергилий)
Si fata sinant - Если бы угодно было судьбе.

  Количество комментариев: 9

[ добавить комментарий ]    [ распечатать ]    [ в начало ]