 |
Затаившийся страх
Толпа журналистов штурмовала сверкающую многоэтажную громаду отеля. Размахивая удостоверениями, гавкаясь друг с другом и вступая в драку микрофонами, блокнотами и диктофонами, все это сборище рвалось в конференц-зал. В запасе было час времени, и этот час следовало потратить на то, чтобы отхватить себе удобное место, с которого будет так же удобно задавать провокационные вопросы. Глазенки сверкали, выделялся желудочный сок, а с мелких зубок капал яд. Причина такого неистовства крылась в ярких афишах, развешанных по всему городу. Афиши гласили о приезде некоей таинственной группы, название которой начиналось с буквы "R"… Журналисты были приглашены продюсером этой загадочной группы.
Музыканты, составляющие секстет, по словам все того же продюсера, окончательно обнаглели. Теперь они затребовали каждому отдельный персональный номер со всеми возможными и невозможными удобствами. Доводя несчастного продюсера до истерического состояния, негодяи выбирали себе расцветку стен, сочетание ковра с мебелью, наличие занавесок с цветочками или ромбиками, ванну, выложенную зеленым или сиреневым кафелем... Наконец, когда продюсер уже икал от злости, кусал пальцы и истекал зеленой слюной, раммштайновцы выбрали себе гнездовья.
Отирая со лба пот, продюсер созвал всех на "дежурное совещание". Обговорив мелкие детали, во время чего все бессовестно занимались своими делами, продюсер пришел к выводу, что аудитория созрела для исторического объявления.
- Прошу внимания! - Не вылезая из кресла, продюсер постучал карандашом по подлокотнику.
Реакция была даже не то чтобы нулевая, а просто с каким-то отрицательным знаком. Предчувствуя недоброе, все поспешно зашевелились, собираясь уходить. Даже Тилль, в чьем номере, собственно, и устраивалось заседание, срочно засобирался в гости к кому-нибудь.
- Сидеть! - Рявкнул продюсер, приподнявшись из кресла. - Я только начал! - Для убедительности, он топнул ногой, хотя это было абсолютно незачем. Во-первых, все и так послушались его крика, а во-вторых, толстый ковер не пропускал звуки. - Значит так! Продолжим! Вон там, - последовал тычок вниз, - вас ждут журналисты, которым не терпится взять у вас интервью!
- Ты хочешь сказать, что мы страдаем провалами в памяти и не помним, есть ли у нас в планах интервью? - Пауль продемонстрировал выдающееся количество сарказма на единицу речи. - Так вот, у нас там его нет!
- Не было. - Парировал продюсер. - А теперь есть. И это дополнительная выгода! Так что не смейте отказываться! Альтернативы у вас нет. - Торжественно закончил он.
Одарив его уничижительными взорами, раммштайновцы некоторое время молчали. Первым не выдержал ударник.
- Ох! Опять журналисты! - Он со стоном схватился за голову.
- Опять эти вопросы... - Добавил свою порцию стонов Оливер.
- А что вы почувствовали после распада Берлинской Стены? - Пауль усердно изображал из себя некую звезду печатного слова
- А вы фашисты? - Подхватил вокалист, делая руками такое движение, как будто что-то кому-то откручивал
- А почему вы поете на немецком языке? - Нудно затянул Флейк
- А вы любите свою жену? - Приторным голоском вопросил Рихард сам себя
- И ПОЧЕМУ ВЫ ТАК НАЗЫВАЕТЕСЬ??? - Хором закончили все вместе и зарычали.
Продюсер тихо хохотал, забившись в кресло. Однако даже такой тихий смех не пошел ему на пользу. Хотя ученые и уверяют, что пять минут смеха заменяют стакан сметаны, однако они не сталкивались с другой точкой зрения. Продюсер на своем опыте выяснил, что одна минута смеха (тихого!) по эффекту равняется попаданию под поезд. Укушенный, побитый, слегка попиннатый, слегка одеждопорватый, обруганный и немного оплеванный, бедняга с неподобающей поспешностью удалился в коридор, уворачиваясь от летевших вслед тяжелых (и не очень) предметов. После него осталась гора инструкций о том, как надо себя вести, что говорить, о чем молчать, когда улыбаться, а когда грозить немедленной расправой. Следом за ним расползлись и музыканты, сорвавшие злость, но все-таки недостаточно. С собой они несли груды бумаг инструктивного содержания. Времени оставалось всего ничего, однако каждый из них назло всему миру занялся какими-то посторонними вещами. В частности, Пауль принялся опустошать запасы спиртосодержащей жидкости в своей "берлоге", Тилль завалился спать, Флейк начал изучать З. Фрейда (как никак, почти тезка - на одну букву начинается… пусть и фамилия, а не имя), Рихард ждал, когда о нем начнут заботиться, Шнайдер успокаивал нервы, а Оливер… Оливер спешно распаковывал багаж лекаря-шарлатана. Сбившись со счета, он частично похватал пузырьки, частично разлил странноватую жидкость по стаканам и… Пошел пакостить!
С трудом проснувшись и на автомате совершив дозаправку пищевым топливом, Тилль решил приступить к главному разделу подготовки. Он уткнулся носом в подробную инструкцию, составленную стилистом и начал одеваться, постоянно бормоча себе что-то под нос и периодически сверяясь с заветной бумажкой. Через час усиленного пыхтения, ругани и попыток разобраться в сложной системе завязочек, пуговиц, запонок, галстучных узлов и шнурков от ботинок, Тилль Линдеманн, так сказать лицо всей группы, был готов. При этом само лицо было разъяренным и напоминало своими очертаниями более морду, нежели что-то другое. Тут, совершенно некстати, раздалось осторожное поскребывание в дверь. Топча ковер, Тилль неотвратимо проследовал к двери и от всей души распахнул ее. На пороге возникло сияющее праведным покоем лицо Оливера, а потом и все тело, до того предусмотрительно спрятанное за косяком. Лицо поднялось с порога и оказалось где-то сантиметров на 10 выше такого же лица Тилля.
- Чего надо? - Буркнул вокалист, медленно, но верно удушаемый элегантным галстуком. Смотреть в глаза Оливеру он упорно избегал, не желая смириться с лишними сантиметрами последнего. Поэтому Оливер всегда нервничал, когда сверлящий взгляд упирался ему в грудь. Басисту физически хотелось схватиться за сердце и заорать об ущемлении прав человека методом гипноза и внушения. Но это так, лирическое отступление...
- Это укрепляющее средство. - Сообщил Оливер, помахивая небольшим пузырьком коричневого стекла под носом у вокалиста.
- Какое такое средство? - Тилль безуспешно пытался сфокусировать взгляд на мельтешаших руках Оливера, жонглировавших пузырьком, словно мячиком. - Дай сюда! - Наконец разозлился Тилль и отобрал разрекламированный предмет у басиста.
- Ну, сейчас мы все так обеспокоены. У нас впереди трудная встреча. Нужно подкрепить здоровье... Заодно оно успокаивает нервы. - Медовым голосом вещал Оливер. - Снимает усталость и духовное напряжение...
- Да? - Тилль встряхнул головой, отгоняя видение толпы жаждущих сенсаций журналистов. - Пожалуй, я это выпью.
Вокалист залпом осушил пузырек и бросил Оливеру уже пустую склянку. Тот ловко поймал стеклотару и, почему-то кланяясь на японский манер, тихо удалился из номера. За дверью басист перестал кланяться, потер руки, зловеще посмеиваясь, и что-то нацарапал карандашиком в невесть откуда извлеченном потрепанном блокноте. На обложке блокнота каллиографическим почерком было выведено: "Заметки, опыты и наблюдения потомственного алхимика Оливера Ларса Риеделя"
Вокалист потоптался возле двери, нервным движением оттянул галстук и пришел к оригинальной мысли о том, что надо бы освежиться. По пути к графину это желание неожиданно трансформировалось в настоятельную необходимость зарыться в сухой песок пустыни Сахары по самую маковку и, желательно, не вылазить оттуда никогда.
"Нервы..." - обреченно подумал Тилль, и решил смирить непокорные мозги походом в ванну. Поход был похож на передвижение с препятствиями по пересеченной местности. Все мышцы явно подняли бунт против хозяина, а внутренний голос визжал что-то неопределенно-паническое. Садистски придушив внутренний голос и диктаторски захватив власть над собственным телом, новоявленный герой вломился в заветное помещение. На полу что-то блеснуло. Вонзившись туда обвиняющим взглядом, Тилль идентифицировал поблескивание, как небольшую лужицу. Внутренний голос взвыл как сирена на Чернобыльской АЭС. Тилль тоже заголосил дурным вокалом и вылетел из комнаты задом наперед, сшибив дверь. На него нахлынули воспоминания прошлого, когда несчастного маленького Тилля злобные родители отдали в бассейн, и мальчик все время тонул на мелком месте, пока не научился плавать. Все его спортивные достижения объяснялись великим страхом, испытываемым перед водой. Так что скорость плавания обеспечивалась бешеным молочением по воде всеми конечностями в попытках выбраться из холодной субстанции и поскорее оказаться на твердой поверхности. В один прекрасный день пловец все-таки решился и твердо заявил, что рисковать своей жизнью больше не желает, для чего весьма убедительно изобразил травму, после чего его отпустили на все четыре стороны, и обрадованный несостоявшийся чемпион Олимпийских игр убежал обустраивать свою музыкальную жизнь прямо в плавках, прямо в купальной шапочке.
Так вот, после этого уже взрослый Тилль воды бояться перестал и даже с удовольствием принимал ванны. Но сейчас... Сейчас у него возникла жуткая водобоязнь, сравнимая лишь с той, которая возникает у бешеных собак. Вокалисту даже захотелось нестерпимо укусить кого-нибудь. Оскалившись в неприличной гримасе, Тилль обвел комнату безумным взглядом, не нашел подходящей жертвы и грозной поступью Терминатора вышел в коридор. На выбор перед сузившимися зрачками предстали несколько дверей. Все они были одинаковы внешне, и только одна выделялась из общего массива. На ручке болталась табличка "Не беспокоить". Наличие этой таблички привело вокалиста в такую ярость, что он стартовал с места в карьер и вломился прямо в номер Рихарда. Тот стоял около зеркала и в страхе пытался убедиться, что отражение не является живым человеком и не претендует на жилплощадь. Появление щелкающего зубами Тилля повергло его в такой ужас, что он умчался в ванную со скоростью порядка 310 тыс км в секунду. Поскольку это было явно больше скорости света, отражение за ним не успело и теперь стояло, глупо хлопая глазами. Тилль шагнул к зеркалу с ясно читающемся во взгляде желанием закусать насмерть. Отражение беззвучно ахнуло, всплеснуло руками и убежало вместе с зеркалом.
Бешенство с вокалиста как рукой сняло. Тем временем гитарист на полную мощность включил воду и готовился отстаивать свое убежище до последнего. Его история была коротка и трагична.
Всем было известно, что Рихард нервничает перед большим количеством народа... Поэтому перед интервью его изо всех сил старались успокоить, заботились о нем, подсовывали всякую вкуснятину, и вели себя просто как наседки. Рихард на почве всеобщего преклонения вконец охамел и изображал из себя как минимум персидского хана. Поэтому явление Оливера с "витаминками" было принято им как должное. Благосклонно приняв сей знак внимания, гитарист королевским жестом позволил Оливеру удалиться. А через 15 минут началось самое интересное. Неожиданно, при одной только мысли о встрече с кучей журналистов, Рихард затрясся как осиновый сухой листик. Всеобъемлющее чувство страха выползло откуда-то из селезенки и прочно поселилось в спинном и головном мозгах, злобно хихикая. Оно подсовывало живописные картины того, как озверевшие писаки накидываются на него с кучей провокационных вопросов. В голове зазвучали разные страшные голоса. За дверью будто бы кто-то начал стучаться и скрестись. Вытаращив глаза, гитарист уставился на ненадежно-хлипковатую преграду между собой и окружающим миром. Скрежет не повторился, и Рихард временно успокоился. Здравый рассудок вещал о необходимости воссоединиться со своим коллективом, но спинной мозг крючился и сгибался в попытке спрятать хозяина куда подальше. Далекий шум города внизу воспринимался как рычание голодного динозавра, который охотится исключительно на немецких гитаристов, исключительно с именами "Рихард". Теоретическая жертва голодного динозавра вцепилась в кресло, будто желала в него завернуться с головой. В номере этажом ниже кто-то скандалил с истинно итальянским темпераментом. Рихард подкрался к батарее и изо всех сил двинул по неповинной железяке такой же неповинной настольной лампой, сделанной в стиле "ампир", а потому весьма тяжелой и прочной. Грохот пронесся по всему стояку. Внизу отчетливо произнесли: "Псих!", однако, далее развивать выяснение отношений не стали. На цыпочках, Рихард прокрался к двери, чтобы запереть ее, однако был остановлен подозрительным движением сбоку. Застыв на одной ноге, будто цапля посреди болота, гитарист медленно обернулся. Из зеркала на него смотрело взъерошенное нечто с глазами, явно не помещающимися на лице. Это нечто очень плохо ассоциировалось у Рихарда с собственной персоной, поэтому было им принято за чужого человека. Как следствие, гитарист начал подозрительно-испуганно тыкать в него пальцем, за коим занятием и застал его Тилль. У гитариста сработал инстинкт самосохранения, приказавший ногам бежать куда подальше. Ноги убежали в первом попавшемся направлении, а руки закрыли дверь убежища на защелку.
Так вот, Рихард заперся в ванной и включил воду на полную мощность. Вокалист перестал скалиться вслед сбежавшему зеркалу и слегка устыдился, а потом даже забеспокоился. Перед его глазами встала страшная картина того, как Рихард умышленно засовывает себе в рот душ по локоть и захлебывается всем назло. Реальное видение хлещущей воды оказало крайне отрицательное действие на нервы вокалиста. Он с болезненным любопытством развернул ушной локатор в сторону ванны и стал ждать захлебывающихся криков. Вместо этого из ванны доносилось бодрая распевка следующего типа; "Как славно одному на свете! Чтобы никто вас не заметил! Чтобы никто и никогда.. тра-ля.. Один я буду навсегда!" - Распевка сопровождалась металлическим звяканьем. Внутри черепного аппарата Тилля возникло видение окровавленной опасной бритвы. В ванне что-то зашуршало. Вокалист увидел намыленную веревку. Что-то тренькнуло. Склянка с цианистым калием. Треснуло. Удар тока... Тилль так увлекся болезненным разглядыванием сих объектов, что не заметил, как открылась входная дверь, в нее вползло _нечто_ и уткнулось шмыгающим носом в чистые ботинки...
Шнайдер хорошо устроился в своем номере. Было тихо, никто не требовал еды, не искал пропавшую помаду и не подкладывал никуда кнопки. Ударник выглянул в окно, слегка вздрогнув. Как-никак 30-ый этаж. К счастью, былые времена, когда коллеги загоняли его на дерево, а потом стряхивали оттуда словно грушу, миновали. Шнайдер практически вытравил в себе страх высоты. Окончательный мир и покой организму принесло доброе баночное пиво. Ударник уже находился в полной прострации, с предполагаемым переходом в астральные сферы, когда раздался вежлиый стук в дверь. "Оливер" - Проплыло в голове ударника. Ибо только Оливер был столь деликатен. Не пинал дверь, не плевал на нее, не колотил кулаками и не обзывался. Шнайдер вялым окриком пригласил Оливера войти. Тот вплыл в помещение, словно звезда балета.
- О, я вижу ты тут устроился, расслабился, это очень хорошо, но нужно сделать так, чтобы окончательно успокоиться и приготовиться к сегодняшней встрече, поэтому я принес немного укрепляющего средства, которое несомненно поможет уравновесить общее состояние здоровья...
Длинная и монотонная фраза, журчавшая со стороны Оливера настолько усыпила ударника, что тот даже не заметил, как выпил какую-то неизвестную пакость из складного стаканчика. Продолжая ворковать что-то утешительное, Оливер выплыл за дверь. Шнайдер обалдело хлопал ему вслед глазами. Потом перевел взгляд на часы. Оставался час времени. Ударник решил не тратить времени, молниеносно облачился в нечто парадно-походное (знаете, нечто типа шелковых джинс и бархатных кроссовок). Потом, на свою беду, Шнайдеру пришла в голову полная заботы о своем здоровье мысль. Он решил подышать свежим воздухом, распахнул окно... открыл рот... И ему стало страшно так, как не было даже в тот достопамятный день, когда у него был костюмированный день рождения. Мимо окна пролетела птичка и канула в туманную глубину, скрывающую невообразимо далекую мостовую, прохожих, мусорные баки и бомжей... Насмешливое карканье птички, оказавшейся вороной, растаяло все в том же тумане. Ударник попятился назад. Неожиданно ему показалось, что здание отеля клонится на сторону как пьяная Пизанская башня. Шнайдер зажмурился и лихорадочно начал размышлять о подвалах, сырых подземельях и погребах. Вроде бы ему стало легче и пропали позывы немедленно поздороваться с туалетом. Неожиданно хлопнула незакрытая форточка. Попрощаться с пивом захотелось с удвоенной силой. Однако ударник неимоверным усилием воли подавил испуг и решительно принялся баррикадировать свое жилище. Буквально через полчаса доселе чистый и уютный гостиничный номер превратился в жилище маньяка. Поскольку окон оказалось на удивление много (целых три!), Шнайдер применил всю свою фантазию и физическую силу. В результате: окно в спальне было надежно забаррикадировано шкафом, а оба чудовищно огромных окна в гостиной были заколочены крест-накрест остатками мебели и заклеены лейкопластырем, в необходимом количестве нашедшемся в аптечке. Теперь окна выглядели как во время Второй Мировой. Герр Шнайдер устроил штаб под кроватью и зарекся оттуда вылезать. Если бы случайный наблюдатель заглянул под вышеупомянутую кровать, то обнаружил бы там два больших глаза, принадлежащих Страшному Чудовищу или Какающей Белочке, но никак не ударнику скромного коллектива Rammstein. По прошествии неопределенного количества времени, перемежающегося стуком зубовным, Шнайдер все-таки решил выползти наружу. И не потому что неожиданно расхрабрился. Просто одна мысль о том, что за ним придут ехидные товарищи, чтобы насильно извлечь его из-под кровати и подвергнуть моральному уничтожению - мысль эта была просто невыносима!
Передвигаясь на манер гусеницы-землемерки, ударник за каких-то жалких пятнадцать минут добрался до двери своего номера. Открыть дверь, методом подъема руки на высоту местонахождения дверной ручки, не представлялось возможным. Однако, немецкий ум подсказал рациональный выход. Шнайдер начал равномерно бумкать головой в дверь. После неизвестно-какого-по-счету бумканья, хлипкий английский замок не выдержал и жалобно пискнул, сдаваясь под напором мысли, скрытой в твердом черепе. Дверь послушно распахнулась, пропуская гениального ударника в коридор. Какая-то фрау высунулась туда же, отреагировав на шум. Но увидев целеустремленно ползущее существо, заверещала и захлопнула свою дверь так , что с потолка свалился кусок гипсовой лепнины. Шнайдер, в меру своих возможностей, пожал затекшими плечами и гордо пополз дальше.
Поскольку в номере гитариста все шторы были плотно задернуты, то Шнайдер храбро вполз туда и тут же уткнулся носом в чьи-то начищенные ботинки. Ботинки нервно переминались и вообще были крайне встревожены. Ударник медленно поднял взгляд на недосягаемую высоту в целых метр девяносто и узрел физиономию вокалиста.
- Что ты.. ты зачем это, а? - Несколько неопределенно высказался Тилль.
- А яя... это.. в общем, тут. - Так же невнятно ответил ударник.
- О! - Тилль сделал вид, что все понял.
- Аа.. этот? - Поинтересовался Шнайдер, рассматривая свое отражение в ботинках сотоварища.
- Кто? - Уточнил вокалист, разглядывая затылок, загораживающий ботинки. - Ты мне там! Смотри! Я их...
- Да ничего я не..
Такой конструктивный и богатый диалог продолжался еще некоторое время. Наконец, Шнайдер соизволил выпрямиться почти в полный рост, после чего у него немедленно закружилась голова, и захотелось вновь оказаться поближе к чужим ботинкам, с которыми он уже успел сродниться. Однако, ударник мужественно схватился за стену. За время их разговора он понял одно - Рихарда надо немедленно извлекать из ванны, если они не хотят опоздать.
- Он закрылся напрочь. - Страшным шепотом сообщил вокалист. - И торчит там уже черт знает сколько времени! Он, наверное, утонул.
- Так что же ты не проверил? - Для устойчивости Шнайдер хватался за стены, бочком пододвигаясь к ванне, как опытный сапер на минном поле.
- Кто? Я? Ты что, смерти моей хочешь? - Вокалист попятился назад. - А вдруг и я утону?
- Где? В раковине? - Шнайдер еще пытался сохранить достоинство, поруганное нахождением на 30 этаже, но удавалось это ему с большим трудом. Тилль с недоумением посмотрел на гримасу, искажавшую лицо ударника, и долженствующую изображать приветливую улыбку.
- Зачем он туда залез? Что ты ему сказал? - Пытаясь разгладить судороги лица, выдавил сквозь зубы Шнайдер.
- Я пришел. И все. - Абсолютно правдиво ответил Тилль, предпочтя скромно умолчать о своем настроении и внешнем виде в момент прибытия.
- А где зеркало? - Неожиданно поинтересовался ударник, покрепче хватаясь за дверцу шкафа и неумолимо продвигаясь в сторону ванны.
Отсутствие зеркала там, где находится гитарист, было явлением столь же невероятным, как Оливер, произносящий речь с броневика в революционно настроенные массы. Поэтому на неопределенное мычание и махание рукой в направлении правого верхнего угла комнаты, было воспринято Шнайдером однозначно. Сделав укоряющее лицо, он многозначительно погрозил пальцем. В ответ Тилль непроизвольно облизнулся. Шнайдер мгновенно провел параллели между своим пальцем и сосиской, поэтому палец срочно убрал. Теперь уже во взгляде вокалиста читался вселенский укор. Пока происходила вся эта интереснейшая пантомима, Шнайдер успешно добрался до намертво захлопнутой двери, ведущей в пристанище воды и мыла.
- Рихард, вылазь! - Скандальным голосом потребовал ударник, набравшись смелости отцепиться от окружающей обстановки.
- Никого нет дома. - Ответили из ванны.
- Я тебе покажу, никого нет! А ну, иди сюда! - Для убедительности Шнайдер угрожающе лягнул дверь.
За дверью произошло некоторое шевеление, и послышался неуверенный голос
- А что будет, если я выйду?
- Будет кофе. - Сахарным голосом ответил ударник, страшными знаками показывая Тиллю, чтобы тот молчал.
- И сигара? - Настороженно вопросили изнутри
- Гавайская. - На пределе любезности проворковал Шнайдер.
- А... ? - С энтузиазмом поинтересовались из ванны
- Ванна из шампанского и какао с чаем! - Шнайдер не сдержался и глухо зарычал
Тилль радостно поддержал его, увлекся и продолжал рычать, набирая громкость и не обращая внимания на этнические пляски Шнайдера ("замолкни, ты!") у ванной. Наконец, ударник сорвался и запустил в вокалиста пуфиком, до сих пор скромно стоящим рядом. Пуфик стукнулся о Тилля и развалился пополам. Вокалист захлопал глазами и сел на обломки пуфика, перестав изображать работающий трактор.
- Что это было? - Обеспокоено потребовал разъяснить ситуацию Рихард.
- Ах, ничего особенного. - Ударник старательно улыбался. - Батарея заработала.
- Ну ладно. - Милостиво согласился затворник.
- Я жду. - Шнайдер хищно оскалился, пальцы его непроизвольно скрючились.
Через пятнадцать секунд раздался звук отодвигаемой защелки, шорох полотенца и Рихард осторожно высунулся в дверь. Первым, что он увидел, была фигура в костюме, восседающая на обломках чего-то. Поскольку это явно был не Шнайдер, Рихард собирался завопить об обмане и спрятаться обратно... Но тут обманщик кинулся на него как коршун на цыпленка. Рихард заполошно завопил, запутался в полотенце, постарался удрать, не смог и тут же изобразил глубокий обморок.
- Подъем! - Строго произнес ударник.
Обморочный Рихард сделал вид, что оглох. Шнайдер поискал взглядом что-нибудь убедительное, типа включенного утюга. Пока он шарил глазами по номеру, Тилль предпринял акт вандализма, то есть наступил Рихарду на ногу. Тот взлетел как ежик из поговорки.
- Одеваться! Приводить себя в порядок! Вежливо улыбаться! - Вокалист сглотнул пену, выступившую в уголках губ и принялся грызть Рихарда взглядом
- Неее.. - Рихард пытался убежать одновременно в нескольких направлениях.
Но, как говорится, нашла коса на камень, или, в более современном варианте - бензопила "Дружба" на гвоздь. Страстно желающий как можно скорее очутиться на первом этаже, Шнайдер вцепился в беглеца как бультерьер. Рядом исходил пеной, словно открытая бутылка встряхнутого пива, Тилль. Гитарист приплясывал на одном месте, постоянно попадая в одну штанину двумя ногами, просовывая голову в рукав и путаясь в шнурках ботинок. Линдеманн рычал как некормленый Цербер. Рихард пугался и путался еще сильнее. Шнайдер обессилено смотрел на это безобразие, после чего вежливо выгнал Тилля в прихожую. Дело пошло быстрее, но все равно медленно. Глухое рычание из прихожки страшно действовало Рихарду на нервы, так что он терялся в собственной косметике, в точном соответствии со словами песни неизвестной ему группы Агата Кристи: "Накрась ресницы губной помадой, а губы лаком для волос". Приведя себя в художественный беспорядок, Рихард вытаращился на мучителей. Путем угроз и физического применения силы, его заставили пройти аж до самых дверей.
- Ну вот. - Вздохнул Тилль, выходя в коридор. - Теперь можно и к журналюгам идти.
Рихард замер на пороге и неверяще вопросил (память отшибло от страха)
- Куда?
- Нас ждет толпа акул пера. - Почти стихотворно выразился ударник, следуя за Тилем.
Не сказав ни слова, Рихард с такой силой вцепился в косяк, что дерево захрустело и смялось под ногтями. Шнайдер оглянулся на хруст и узрел картину "Титан держит дверь" или, наоборот "Дверь держит Титана"
- Я боюсь, нам придется отрывать ему ноги и руки. - Высказался вокалист, тщательно оглядев образовавшуюся композицию.
- Ну к чему такие экстремальные меры? Рихард, сейчас не время для социофобии! - Шнайдер пыхтел, стараясь отцепить гитариста от дверного косяка.
- Нет! Не пойду, спаситее! - Наконец заголосил гитарист, как вдова на похоронах. - Я боюсь!
- Но нас ждут! - Тилль, не принимая никакого участия, дабы не разрушить еще больше тщательно созданный стилистическими и отчасти собственными стараниями образ, упер руки в бока. Шнайдер все же отодрал Рихарда от двери, но гитарист немедленно сделал попытку спрятаться под стол, пятясь в комнату, словно рак
- Так... Вы как хотите, но я пойду. И не плюйся в моем присутствии!!! - Вокалист заорал как резаный, когда Шнайдер раздраженно избавился от переизбытка влаги в организме посредством сплевывания в горшок с цветком, стоящий у входа.
Цветок почернел, съежился и умер. Ударник от неожиданности замер с занесенной ногой, которой собирался подбодрить Рихарда. Вокалист все-таки разрушил все то, что тщательно придумывалось стилистом и, казалось, готов был рвать рубаху на груди с криком: "На амбразуры, черти полосатые!!!" Однако ничего подобного он делать не стал, а резко развернулся и почти убежал по коридору к лифту, сопровождая свое бегство выкриками об излишне самоуверенных и абсолютно бескультурных гадах, нарушающих его духовный баланс. Вопли были слышны, даже когда он исчез за поворотом. В это время Рихард успел-таки выкрутиться из дружеских рук коллеги и спрятался под стол, столь долго бывший целью его мечтаний. Шнайдер смотрел вслед Тиллю с совершенно отвисшей челюстью. Рихард стойко продолжал прятаться под столом, даже не пытаясь высунуться и посмотреть, что же произошло. Это для гитариста был настоящий подвиг. Шнайдер хотел было снова сплюнуть, но воздержался - мало ли что, вдруг Тилль спрятался за углом и подсматривает, а потом как вернется, да как побьет! Поэтому ударник судорожно сглотнул и снова принялся выковыривать Рихарда, засевшего под столом, аки моллюск в раковине. На все увещевания гитарист отвечал партизанским молчанием и только сильнее вцеплялся в деревянный предмет мебели. В конце концов, его оттуда пришлось выпиливать.
Грязный как шахтер, Шнайдер ухватил Рихарда за ноги и потащил прочь из номера, как людоед тащит свою жертву к семейному огоньку. Гитарист, в свою очередь, орал как доброй памяти капитан Кук, слишком поздно понявший, что ценили его за доброту, ум и главное - мясо. Его внешний вид после выпиливания так же отставлял желать лучшего. Опилки, щепки и стружка художественно распределились по всей поверхности гитариста, в теплой компании с пылью, какими-то волосами, мелкими бумажками и хм... утратившим первозданную свежесть макияжем.
В это время виновник всех вышеуказанных событий уже обрабатывал Флейка. Тот, наученный горьким опытом, пить неизвестную жидкость решительно отказывался.
- Ну, послушай, подумай сам. Разве я кому-нибудь когда-нибудь желал плохого? Никогда! - Оливер был сама обходительность и уверенность.
- Ну конечно... А эти твои эксперименты со всякой травкой? - Вспоминал Флейк
- Но никто же не пострадал от них... - Отбивался Оливер.
- Ага, значит, нашествие одуревших полевок не считается? Ты знаешь, какой ущерб они нам принесли? - Флейк приготовился зачитать длиннющий список принесенного ущерба.
Оливер издал точно рассчитанный тяжкий вздох, после чего сделал вид, что уходит, пробормотав под нос что-то неопределенное, насчет того, что некоторые по собственной глупости отказываются от здоровья, которое он предлагает им совершенно бесплатно.
- А ну стой! Бесплатно? - В голове самого умного тут же защелкали старинные бухгалтерские счеты.
- Абсолютно. - Подтвердил Оливер, стараясь сдержать радостную гримасу и торжествующий хохот, беснующийся в животе.
- Хм. Что это ты так корчишь рожи? - Подозрительно осведомился Флейк, наблюдая то, как Оливер практически подпрыгивает на месте.
- Я.. я.. тороплюсь переодеться и вообще, мне надо. - Больше ничего умного басисту в голову не пришло.
- И все-таки. Скажи мне, из чего это сделано? - Флейк уже выхватил у Оливера пузырек и находился буквально в одном шаге от выхлебывания оного.
Вопрос прозвучал с интонацией легкого неверия, и Оливер постарался ответить универсальной фразой, от которой удавалось кружить по всем направлениям. Внимательно выслушав длинное сложноподчиненное предложение с придаточными времени, места и образа действия, Флейк сделал губы и нос бантиком с видом
сомнения. Затем примирительно улыбнулся и мгновенно заглотил жидкость, чихнув напоследок. Оливер еле сдержался от радостного боевого танца и растворился в воздухе, словно джинн из лампы.
Теоретически грамотный в медицине клавишник, на всякий случай съел полкоробки витаминов и антидотов. Теперь он с чистой совестью мог готовиться к торжественному мероприятию. Исчезнув в шкафу, поглотившем его без остатка, Флейк принялся изучать свой гардероб. На пол полетела куча одежды, различных фасонов и расцветок. Полет сопровождался разгневанным бормотанием по поводу того, что ничего нормального в поездках нет и быть не может, потому что вся одежда превращается в тряпки, пережеванные бегемотом... и так далее. Разгневанное бормотание смолкло. Послышался удивленно-негодующий вздох. А потом шкаф треснул по ээ.. швам (?) от жуткого крика: "Моооооооооооль!!!!!!"
От описанной выше ноты, покорившейся тщедушному с виду бывшему слесарю-инструментальщику, моль немедленно сдохла, а ее дети потеряли жвала и стали бесплодными, что напрочь отрицало дальнейшее размножение мерзких насекомых. Потрясенный до глубины души, Флейк вывалился из шкафа в ворохе одежды и общем паническом состоянии. Ему стало ясно, что всю свою жизнь он провел в болезнетворной среде и скоро придется за это расплачиваться. Остаток незатронутого манией чистоплюйства разума напоминал о необходимости присоединиться к коллегам в нелегкой борьбе с журналистами. Но в компании такого количества микробов? Ни за что!
Флейк боком пробирался в ванную, где находилась вожделенная аптечка. Он шарахался от каждой тени и везде видел угрожающие оскаленные пасти вирусов и бактерий. Увидев на подоконнике почившую вечным сном плодовую мушку дрозофилу, клавишник схватился за сердце и начал звонить в санэпидемстанцию. Там его выслушали и невежливо отправили куда подальше. Клавишник злобно пообещал им библейские чуму и мор, а потом продолжил свой нелегкий и опасный путь в ванну. В ней невооруженным глазом можно было заметить как минимум три эпидемии, готовых вот-вот накинуться на беззащитного Флейка. Перед глазами непризнанного медицинского гения поплыли страшные картины опустевшего земного шара, выкошенного дизентерийной чумкой, холероспидом и гепатитом 1327/hg78. Трясущимися руками наркомана Флейк жестоко распотрошил аптечку и принялся методично готовиться к смертному бою с вирусами и всякими палочками коха, каха, кхека, чиха, а так же прочих мутантов.
Таща упирающегося гитариста, Шнайдер проследовал к лифту. От ногтей Рихарда на ковре оставались глубокие рваные борозды. Нажав на кнопку, ударник еще некоторое время поудивлялся, где же это все остальные... Через минуту прибывший лифт распахнул двери. Шнайдер храбро вступил внутрь, лихорадочно пытаясь побороть свои страхи, и втащил туда же Рихарда. Двери захлопнулись со зловещим лязгающим звуком, словно челюсти неведомого зверя. Лифт сыто заурчал и пошел вниз. Ударник сделал хорошую мину при плохой игре. Рихард забился в угол, и выползать наружу отказывался. Бежали секунды. Шнайдер слегка позеленел. Рихард ужался до сверхплотного состояния. Неожиданно лифт дернулся. Остановился. Потом дернулся еще раз. И снова замер, теперь уже насовсем. Свет погас, и вспыхнуло аварийное освещение. На табло угрожающим кровавым светом замерцало число 13. Одинокий крик, выпорхнувший из недр ударника, заметался в глубинах лифтовой шахты бледным призраком и сиротливо затих в ней.
- Я так и знал.. - Похоронно возвестила из своего угла сверхплотная субстанция голосом Рихарда. - Теперь мы обречены вечно висеть между небом и землей, пока наши тела не превратятся в прах...
- Прекрати! - Шнайдер зажал уши и двинулся на гитариста с целью заставить последнего замолчать.. хотя бы на пару минут, до прихода спасателей.
- Не подходи! - Заорал Рихард, из последних сил втискиваясь в угол. - Вас слишком много!
- Кого это нас? - Ударник слегка прибалдел.
- Вас! Здесь и так мало места! Целых четыре человека! Нет, только не это!
- Я здесь один! - На секунду Шнайдер даже забыл о своей боязни высоты. Но только на секунду.
В следующее мгновение лифт скрежетнул, дернулся, снова заскрежетал и с нарастающей скоростью пошел вниз. Нервы ударника не выдержали и он, перекрыв своим криком зловещее скрежетанье, метнулся по направлению к гитаристу, твердо намереваясь спрятаться у того за пазухой и ничего не видеть и не слышать. Осознав такое покусительство на свое личное пространство, Рихард, не переставая оглашать лозунгами протеста замкнутое пространство, кошкой взлетел куда-то под потолок. Не ожидавший такой подлости со стороны товарища, ударник вмазался точно в тот угол, в котором секундой ранее сидел гитарист. От ощутимого удара лифт сотрясся, и подлый товарищ свалился сверху. В углу образовалась неряшливая куча, дерущаяся сама с собой. К счастью, прежде чем локальный конфликт успел разрастись до глобального, с применением подручной артиллерии, кабина лифта с надсадным уханьем прибыла в место назначения, то есть на первый этаж.
Тилль поджидал остальных в холле. Вокруг было сухо, даже пальма в кадке умирала от сухости. Вокалист старался не смотреть в сторону бара и не слушать как кто-то там что-то пьет. Мимо него неспешно прошествовала парочка
" - Бассейн?....
- Ага, бассейн... Поплескаемся..."
Вокалист перекосился и представил себе чудовищную ядовитую синеву тяжелой жижи, наполняющей бассейн. "Люди, опомнитесь!" - Хотелось заорать ему. Люди не опоминались и шли дальше, рассуждая о водных процедурах. У Тилля задергался носок ноги, нервно выбивая по полу какую-то ударную импровизацию. Потом задергалась вторая нога. Самопроизвольно зашевелились пальцы на руках... Через некоторое время портье с удивлением наблюдала, как вполне взрослый человек в несколько помятом солидном костюме, нервно ерзает в кресле, бледнеет и шепотом ругается. Ерзанье становилось все более ощутимым, пока не превратилось в какую-то мелкую тряску, наподобие той, что бывает, когда в стиральной машинке неисправна центрифуга. Кресло тоже вибрировало. Портье решила вмешаться.
- Дать вам воды? Участливо поинтересовалась она, приблизившись к неизвестному
- Водыыы? - неизвестный с треском рванул галстук, - нееет!!!
Портье шарахнулась в сторону. Ей показалось, что неизвестный ее укусил. Прихрамывая, жертва произвола поспешно отступила за стойку, откуда настороженно наблюдала за нервным незнакомцем, держа руку на кнопке вызова охраны. Тилль напоследок злобно зыркнул в негодяйку и уставился на створки лифта. Коллеги опаздывали. Однако, сия оплошность была исправлена через пару секунд. С уже упомянутым выше надсадным звуком, за дверьми что-то приземлилось. Дверцы подумали немного и разъехались в стороны. Из лифта вырвался Шнайдер, оставляя на шероховатых стенах куски одежды, вытаращив глаза и хватая ртом воздух. Окинув безумным взглядом холл отеля, ударник плюхнулся на живот и пополз по направлению к Тиллю, как заправский шпион на границе. При этом он еще и волочил за собой тихо воющего Рихарда. Тилль с перепугу забрался на кресло с ногами. Портье в шоковом состоянии наблюдала за тем, как один человек ползет по полу, протирая своим пузом плитку, а второй оставляет ногтями на свежеотполированной плитке такие же свежие царапины.
- Я не хочууу... - Крик умирающей птички непрерывной нотой изливался из натренированных легких Рихарда.
- Чего… чего.. чего? - На другие высказывания Тилль был просто неспособен.
- Держи… его.. а то он опять сбежит… - Шнайдер передал бунтующего Рихарда в судорожно сжимающиеся и разжимающиеся пальцы вокалиста, а сам медленно начал вползать в соседнее кресло, стараясь не глядеть себе под ноги.
А у остальных события развивались следующим образом.
- Пауль, это витаминное средство… Ты выпьешь или нет? - Оливер нервничал, потому что эксперимент грозил сорваться.
Он потратил неизвестное количество драгоценных минут, переругиваясь с Паулем через закрытую дверь. И удача улыбнулась ему. Явление, возникшее на пороге, было крайне недовольным и находилось в стадии сборов. Критически осмотрев Оливера и убедившись, что тот вообще собираться не начинал, Пауль заметно повеселел. В кои-то веки он не будет тем самым последним опоздавшим, которого все ждут. Выхватив склянку у басиста, он широко улыбнулся.
- Ну хорошо. Раз витамины - давай сюда.
Пауль залпом выпил коричневую жижицу, пахнущую корицей и бодро-невежливо захлопнул дверь прямо перед носом у Оливера, торопясь поскорее собраться и оказаться внизу. Оливер злобно улыбнулся, предвкушая муки гитариста, и прошествовал в свой номер. От переизбытка чувств, басист не глядя, схватил стакан со стола и дерябнул стограммовочку. И в следующее мгновение понял, _что_ он выпил... В панике, Оливер подумал было о варварском методе избавления от излишне выпитого путем дополнительного выпивания чудовищного количества раствора марганцовки, но этого полезного порошка в аптечке не оказалось. На всякий случай, Оливер зажмурился, лег в кровать и по самый нос укрылся одеялом.
В холле витало недоброе предчувствие. Все трое, несшие на своих лицах и костюмах следы тяжелой битвы друг с другом, переместились на диван, спрятавшийся за экзотическими пальмами. Рихард неоднократно порывался сбежать, однако злобное рычание, раздававшееся с обеих сторон, в корне пресекало все попытки. Стараясь успокоиться, чтобы не пострадать еще больше, Рихард закрыл глаза и представил себя в гордом одиночестве, посреди пустыни Сахара. Слева о том же мечтал Тилль, поскольку данная местность была самым сухим из всех географических мест, известных ему. Справа присоединился Шнайдер, мысленно обозревающий почти идеально плоское песчаное пространство. И неудивительно, что в одной несчастной маленькой пустыне все трое столкнулись буквально нос к носу. Тут же разразился скандал и даже некоторая физическая драка, выражавшаяся в реальности нервным подергиванием и тихими ругательствами.
На 30 этаже распахнулась дверь номера и на пороге появилась смутная фигура. Основными элемсентами являлись: костюм противохимической защиты, топорщащийся множеством карманов, противогаз, временно поднятый с лица и марлевая повязка, это лицо скрывавшая.
Светило науки извлекло из недр защитного костюма портативный микроскоп и начало осматривать створки, пол, дверь...
- Ага, Рихард. - Свежие частицы лака. - Ага, Тилль - Глубокие вмятины на полу, два порванных галстука. - Ага, Шнайдер. - Обрывок явно хорошей и дорогой рубашки.
Убедившись таким образом, что внизу его поджидают как минимум три человека, Флейк спрятал микроскоп, достал баллончик с рисунками мышиного черепа и неопределенно дохлого насекомого, и начал старательно опылять окружающее пространство, предварительно спрятавшись под противогаз. Когда коридор затянул ядовито-желтоватый туман, Флейк, подкрался к лифтам. Детальное изучение двух вариантов постановило, что лучше воспользоваться тем, который более чист. Сделать выбор было довольно легко, потому как к "грязному" варианту пролегала чудовищно грязная дорога. Ловким выстрелом продезинфицировав ничего не подозревающий лифт, клавишник заскочил внутрь как ковбой и отчаянным толчком локтя нажал на кнопку. Под угрозой быть снова опрысканным, лифт игнорировал всех остальных, желающих совершить посадку на низлежащих этажах. С потрясающей скоростью клавишник-террорист был доставлен вниз. Выскочив из лифта с перекатом, уворачиваясь от атак микробов, Флейк совершил десантный бросок в направлении густых зарослей пальм. Обостренное чутье подсказало ему, что друзья прячутся там.
Виртуальная свара закончилась, когда вновь прибыл лифт, несущий в своем чреве еще одного представителя музыкального ансамбля. Упакованный по самое не могу Флейк, вызвал у товарищей неприличное хихиканье, а портье окончательно удостоверилась, что в здание отеля проникли опасные террористы, которые к тому же все поголовно психически ненормальные. Флейк осмотрел троих человек, остался доволен результатом и плюхнулся в кресло напротив. Профессиональными жестами разложил на прорезиненных коленях весь богатый арсенал и приготовился ждать. Остальные трое опять унеслись в мечтания, предварительно убедившись, что все отбывают в разные места.
Панически выбравшись из-под одеяла, басист забегал по комнате. Ему было тесно и не хватало воздуха. Оливер понял, что только необъятное пространство вселенной спасет его. Выпадать в астрал времени не было. Оставалась только надежда на интервью, которое должно было происходить в обширном помещении. Чувствуя, как гостиничный номер сжимается с каждой секундой уменьшаясь в размерах, басист метался по ограниченным квадратным метрам, торопясь скорее покинуть столь негостеприимное место. Со скоростью пожарника, он влез в заранее приготовленную одежду и вырвался на долгожданную свободу в красивом прыжке, попутно захлопнув дверь ногой. Оказавшись в коридоре, он вдохнул чистый воздух… Точнее попытался. Дикий запах хлорки и еще чего-то вызвал надсадный кашель. Тем не менее, Оливер всем назло расставил руки, и гордо встал в позу "Леонардо Ди Каприо на Титанике". Потом гордый взгляд остановился на часах, поблескивающих на стене. Тут же уронив и вдребезги расколошматив чувство собственного достоинства, позер метнулся к лифту. Для его пунктуальной натуры опоздание было просто недопустимо. Коллеги бы этого не пережили. Не считая нужным глядеть под ноги, басист уже был очень близко к цели, практически матерно чихая и кашляя, но тут… Неожиданно басист налетел на что-то некрупное, яростно выразившееся вслух о тех кто… Фраза была длинная и дослушивал ее Оливер, летя кувырком через неожиданное препятствие. Однако, он сам особо нецензурно чихнул, когда споткнулся, поэтому выражение впечатления на него не произвело. Придя в себя на полу, басист окинул недружелюбным слезящимся взглядом препятствие. Оно выглядело как чемодан из хорошей крокодиловой кожи, к которому снизу приделали две ноги. Ноги принадлежали Паулю и фраза тоже. Но Оливер был слишком воспитанным, чтобы ругаться в тишине, и промолчал, так что Пауль никогда не узнал, что в этот момент подумал о нем самый вежливый человек в группе. Поэтому он и не озаботился тем, чтобы извиниться. Оливер мысленно пометил себе устроить очередную гадость в самое ближайшее время, поднимаясь на ноги после своего головокружительного полета.
- Уходим отсюда. - Выдавил Пауль, шумно и невидимо сморкаясь.
Оливер позволил себе согласиться с этим утверждением и двинулся к лифтам, снова изображая из себя модель самолета, хотя это было и тяжело в таком загаженном воздухе.
Прикрываясь пустым чемоданом, Пауль на полусогнутых следовал за широко раскинувшем руки "на просторах коридора" басистом. Подойдя к лифтам, оба в недоумении остановились. Точнее, сперва остановился Оливер, а потом уже на него наткнулся ничего не видящий из-под чемодана Пауль.
- Ой! Ты чего место занимаешь? - Недовольно спросил Пауль из недр чемодана.
- Эээ...
- Чего?
- Тут...
Пауль наконец сам решил обозреть окрестности. Осторожно высунув голову, словно черепаха Тортилла, он огляделся. На глаза сразу попались три, нет четыре вещи.
Вещь номер раз - сорванная с петель дверь в комнату Тилля
Вещь номер два - "всего лишь" полусорванная дверь в номер Рихарда. Дерево, составляющее некогда порог, косяк и саму дверь, было безжалостно измочалено, словно здесь побывала толпа безумных термитов и свихнувшихся короедов. Или прошелся Газонокосильщик вместе с Газонокосильщиком-2 и прочими Газонокосильщиками.
Вещь номер три - глубокие борозды в ковре, словно бы здесь проходил безумный (у Пауля в голове были только очень Безумные Мысли) Садовник с Большими Граблями.
Вещь номер четыре - перекошенные створки лифта, из которых торчали клочья хорошей одежды и красивой прически.
- Мы опоздали. - Мрачно произнес гитарист и яростно чихнул.
От смрада, заполнявшего коридор, в горле невыносимо першило. С каждой секундой вонь становилась все настырнее. Оливер зажал нос и тыркнул в кнопку вызова. Время ползло как улитка. Когда терпение обоих стало подходить к концу, лифт соизволил прибыть. Тут Оливер снова заметался духовно, потому что кабинка была уж очень тесная. Однако деваться было некуда. Он осторожно вошел следом за Паулем, уже уютно разместившемся внутри. Но как только дверцы начали закрываться, нервы Оливера не выдержали. Он изо всех сил постарался помешать этому процессу. Пауль, почуяв что творится неладное, с возмущенными воплями бросился Оливеру препятствовать.
- Закрой дверь!
- Открой дверь!
Большая и маленькая фигурки сцепились в лифте. Оливер изо всех сил старался помешать лифту закрыться, Пауль же, наоборот - изо всех сил этому помогал. Победа осталась за Паулем, поскольку Оливер сражался на голом энтузиазме, а гитариста поддерживала современная техника. Вопреки крикам Оливера, дверцы захлопнулись. Второй лифт так же был обречен на поломку. В то время как бас-гитарист страдал острыми приступами клаустрофобии, Пауль радостно хихикал из-под чемодана, в который он страстно желал упаковаться полностью. Пока они ехали в таком замечательном тесном пространстве, он успел с ужасом вспомнить, как его комната неожиданно стала дико большой. От сильнейшего нервного потрясения гитарист начал с упорством, достойным крота рыть нору в полу. Через пять минут безуспешных усилий, нарастающая паника последовательно загнала его в шкаф, под кровать, под журнальный столик и под кресло. Фантазия у паники иссякла на неопределенном видении цветочного горшка, в котором скрывается счастливый Пауль. Пауль тоже забуксовал на полпути между креслом и своим чемоданом. Тогда-то и пришла ему в голову спасительная мысль о свойствах чемодана. Однако, чемодан всех проблем не решал. Поместиться в нем не было возможности, а окружающее его пространство все больше становилось похожим на космическую пустоту. Пауль уже начал составлять себе патетическую эпитафию. Точнее, он не знал такого слова и просто мысленно представил себе надпись на надгробном камне. Надпись гласила: "Растворился в космическом пространстве". Возвышенно хлюпнув носом, гитарист попытался разглядеть из-под чемодана часы. Те, с ядовитым ехидством известили его, что до конца отпущенного срока осталось порядка десяти минут. С ужасом думая о том, как обзовут их группу журналисты, когда увидят его в таком "чемоданном" виде, Пауль выскочил в коридор. Воздух в коридоре был страшно неудобоваримым, и гитарист сделал себе заметку обязательно устроить скандал с администрацией. Увлекшись гневным внутренним монологом, Пауль неуклонно двигался в нужном направлении. Едва он дошел в своих мыслях до стуканья по стойке снятым грязным ботинком, как на него что-то налетело, грязно высказалось голосом Оливера и дальше передвигалось по воздуху. Пауль машинально ответил такими же неприличными словами, стараясь себя убедить, что это у него слуховые галлюцинации. Так, собственно, и пересеклись пути двух гитаристов.
В данный момент, Оливер яростно царапал стенки временной камеры заточения, словно подгоняя лифт. К тому же, в кабине воняло так же как и в коридоре. Поэтому басист уже начал впадать в тихую, а несколько секунд спустя - громкую, истерию. Нечленораздельные выкрики и топот ногами привели лишь к тому, что кабина нервно затряслась, а ненадежные стены пошли трещинами. Пауль же разрывался между желанием остаться в тесной кабинке навсегда и опасностью задохнуться в атмосфере, которая к тому времени уже стала состоять исключительно из ядовитых веществ. Подобное раздвоение заставляло его подпрыгивать на месте, что еще более ухудшало двигательные качества лифта. Когда же жесткий край чемодана зацепил Оливера по коленям, тот не выдержал и выместил всю злость на безответном багажехранилище. Поскольку вместо багажа там был Пауль, то и сопротивляться содержимое чемодана стало с несвойственной неодушевленным предметам яростью. В пылу сражения время пролетело незаметно, и противоборствующие стороны совершенно неожиданно для себя оказались не только вне лифта, но и, так сказать, у подножья дивана.
Вынырнувшие мечтатели долго осматривали симбиоз Пауля, чемодана и Оливера, а затем предприняли отчаянное усилие по их разъединению. Оливер отцепился от Пауля, напоследок наградив чемодан злобным пинком, и гордо выпрямился. У Шнайдера закружилась голова, ему тут же стало нехорошо. Флейк меланхолично прыснул из баллончика на ближайшую оказавшуюся к нему часть Оливера. Все это происходило в полном молчании. Портье убедилась, что психи-террористы еще и страдают временными приступами немоты.
- Ну что, идем? - Разбивая тишину, осведомились из-под чемодана.
- Неееее… - Затянул Рихард.
- Молчать! - хором произнесли с двух сторон.
- Конечно, идем! - Оливер чуть ли не прыгал на одной ножке.
- Олли, прекратиии… - Сейчас меня укачает… - Ударник позеленел и временно утратил контроль над Рихардом.
Тот радостно рванул в неизвестном направлении, но был остановлен Злым Врачом в Химзащитном Костюме, то есть Флейком. В руках у того поблескивал шприц. Снова воцарилась тишина. Тилль тяжко вздохнул, от чего листочки на пальмах и прочей растительности затрепетали, и мотнул многодумной головой к выходу. Траурная процессия двинулась через холл.
Впереди было самое трудное - перейти через внутренний дворик. Мотивируя свои действия различными неубедительными причинами, вперед вытолкали Тиля, игнорировав просьбы Оливера. Избранный храбро подошел к самому выходу и уже поднял ногу, собираясь перешагивать через порог, как вдруг уловил что-то подозрительное. Подозрение переросло в жуткую уверенность.
Перед расширившимися от адреналинового выброса глазами вокалиста стояла угрожающая жидкая зеркальная поверхность. Она хищно бликовала, готовясь поймать очередную жертву, забраться к ней в ботинки, проползти до колен, потом еще выше и... Вокалист выплыл наружу из глубин своей психики и намертво прирос к порогу.
- Ну что ты застрял! - Оливер переминался с ноги на ногу, как будто ему очень хотелось куда-то.
- Здесь.. здесь..
- Что здесь?! - Оливер трясся всем телом, мечтая как можно скорее оказаться на просторе улиц.
- Здесь лужаааа!!! Я никуда не пойдуууу!!! - Звуковой удар с корнем повырывал все цветутуйчики на клумбе перед отелем
- И я тоже! - Рихард опять нежно обнимался с косяком, притолокой, порогом и прочими дверчатыми частями.
- Нет! Нет! Пустите меняяя! - Оливер запутался в гитаристе и вокалисте, и теперь брыкался там, стараясь выбраться наружу. Шнайдер осторожно высунул один глаз на улицу, обнаружил, что там страшное высокое крыльцо с двумя ступеньками и тоже громко отказался идти.
Флейк помахал хоботом противогаза и выставил вперед счетчик Гейгера. Увидев, что радиационный фон снаружи превышает допустимый показатель на 0,5 миллирентген, клавишник изобразил пожарную сирену, а потом дисциплинированно и организованно отступил в полном составе, заняв укрепленную позицию за креслом. Пауль тем более не горел желанием выходить куда бы то ни было под таким слабым и ненадежным прикрытием, как пострадавший в драке с Оливером чемодан. Поэтому он выдвинулся на относительную середину между участниками группы и громко спросил
- Кто за то, чтобы вернуться наверх?
Раздался дружный крик согласия и протестующие писки ударника и басиста. Однако их возражения не были поняты коллективом. Сопротивляющийся дуэт мощной отливной волной понесло к лифту. Пауля прищемили собственным чемоданом, и он тащился в форватере, как багаж. Портье пила валерьянку рюмочками и закусывала валидолом. Увидев приближающийся и орущий конгломерат, лифт от страха распахнул челюсти (зачеркнуто) дверцы, чем тут же воспользовались современные завоеватели. Лифт только мученически икнул, смыкая "челюсти". Забившись вшестером в сразу оказавшуюся тесной кабинку, Раммштайновцы пережили кошмарные мгновения, связанные с паникой, охватившей ровно две третьих группы. Относительно спокоен оставался Тилль, нигде не наблюдавший подозрительных жидкостей и Пауль, который в столь тесной и дружеской атмосфере просто расцвел и запах. Счастливый гитарист лез ко всем обниматься, на что остальные отвечали криками ужаса и горькими стенаниями. И без того покореженный лифт ругался на своем механическом языке и переживал несварение кабины. Особенно ему стало дурно, когда в кармане Флейка лопнул баллончик с тем самым ядовитым составом. Лифт почувствовал изжогу и тошнотворные позывы. Стремясь избавиться от таких невкусных пассажиров, он пронесся последние несколько этажей на скорости, вызвавшей нехилые перегрузки и, чмокнув створками, выплюнул слегка травленых раммштайновцев на непрезентабельный пол. Злобно щелкнув напоследок, кабина ушла вниз с обиженным воем.
Дружным строем раммштайновцы промаршировали по коридору, так же дружно стараясь не дышать. Неизвестно чей номер был оккупирован по всем правилам военного искусства, несмотря на протесты Рихарда и Оливера. Все поспешно занимали стратегические позиции. Пауль вот уже четыре минуты, как пытался самоупаковаться в чемодан. Оливер с грохотом распахнул окно и высунулся наружу, обозревая окружающее пространство. Шнайдер подавился свежеоткрытым соком и выплюнул его на ковер, что вызвало у Тиля, поместившего себя на диван, очередной приступ паники. Вокалист изо всех сил швырнул на опасно поблескивающую лужицу что-то, что попалось под руку. Ударник метнулся к окну, пытаясь втащить Оливера обратно и по возможности ликвидировать окно как таковое. То, что попало под руку Тилля было Флейком, который, оказавшись на непродезинфицированном полу, взвыл пароходной сиреной и запрыскал хлоркой из баллончика. Оливер яростно сражался за свое право таращиться в пустоту и бесконечность. В воздухе повис ядовитый запах хлора. Флейк стонущим голосом требовал произвести полную дезинтеграцию помещения, не переставая прыскать. Рихард полностью узурпировал кровать, накрылся одеялом и оглушительно требовал, чтобы его оставили одного, потому что он не может находиться в такой давке, и здесь повышенная плотность населения...
Внизу метался между журналистами продюсер, успокаивая их, объясняя что произошла маленькая техническая заминочка, и что скоро все исправят. С трудом вырвавшись из жадных лап служителей бумаги и чернил, продюсер, проклиная все на свете, рванул наверх. Пешком. Поскольку, как известно, один из лифтов был сломан окончательно и восстановлению не подлежал, а во втором стояла едкая химическая вонь, стены были пробиты во многих местах, а пол угрожающе прогибался. Злобно хрипя, словно недокормленная собака Павлова, продюсер вполз по ступенькам на требуемую позицию. Планы грозно двинуться вперед, словно Наполеон, покоряя всех и вся, с треском провалились. Продюсер по-крабьи, бочком продвигался по жутковато-пустому и молчаливому коридору, словно выдернутому из фильма ужасов. Следы разрушений виднелись практически везде: на стенах, полу, даже потолке. Парочка сорванных дверей удачно вписывалась в композицию. Все тот же ядовитый желтоватый осадок гармонично завершал картину. Уткнувшись носом в рукав, продюсер начал определять на слух, где же затаились эти поганцы, не желающие работать и не замечающие, какие убытки они приносят себе, а самое главное - ему! Определив местонахождение с помощью до одного номера, продюсер разъяренным хомячком ворвался внутрь. В качестве приветствия, в лицо ему ударила струя едкого вещества, и раздался тревожный крик о том, что плотность населения на один квадратный метр в данном помещении превышает уровень предельно допустимой конденсации в 1,3 раза.
Захлебываясь крокодильими слезами, непрерывно кашляя и ругаясь на 5 языках (один из них мертвый), обрызганный товарищ потребовал воды. В ответ на эту невинную просьбу послышалось свирепое рычание, запрещающего характера. На просьбу открыть окно, тоже не было получено должного ответа. Судя по звукам, возле окна происходил 9-й раунд боя без правил.
Долгое время несчастный продюсер провел в уголке у двери, оглушаемый криками и отравляемый всяческой химией. Однако, как ни странно, все звуки вдруг начали утихать. Как-то сам собою закончился бой у окна, смолкло рычание, прекратили орать из-под одеяла, в последний раз по-змеиному пшикнул баллончик. В наступившей тишине что-то (явно чемодан) грохнулось на пол, и щелкнул замок.
- Чт-то здесь происходило? - Произнес голос Пауля.
Вот тут-то продюсер вылез из угла и начал вопить. Вопил он тоже долго и со вкусом. Перечислил все родственные и просто личные отношения всего коллектива с подробным описанием оных; припомнил им все мероприятия, оказывавшиеся под угрозой срыва; вслух подсчитал утерянную прибыль и ко всему этому присовокупил грозное обещание уйти от неблагодарных немцев нафиг. Неблагодарные немцы внимательно слушали и стыдились. Когда продюсер иссяк, все срочно заторопились, с полной ответственностью собираясь поспешить к журналистам. Идиллическая картина всеобщего примирения и всепрощения предстала глазам довольного продюсера. И во всеобщем гуле отчетливо прозвучало Слово:
- Чтоб я еще выпил ту гадость, которая предназначалась вам! - От счастья, Оливер не сдержался от роковой фразы.
Могильная тишина, воцарившаяся кругом, заставила его поспешно замолчать и стереть с лица блаженную улыбку, однако было поздно. Слово было сказано.
- Витаминки значит… - Рихард нехорошо улыбнулся, скручивая в жгут одеяло.
Остальные высказались приблизительно в том же духе, вооружаясь различными предметами мебели и просто подручным материалом.
- Ребята, я больше не буду. - Жалобно пискнул Оливер. - Давайте жить дружно!
- Конечно не будешь. - Ласково, как опытный психиатр, произнес Флейк. - И вообще ничего больше не будешь…
Оливер начал отступать, но было уже поздно. Продюсер предпочел тихо удалиться и, с блаженной улыбкой, прислушивался к невнятным звукам, доносившимся из номера.
Интервью происходило с большим успехом, на задаваемые вопросы раммштайновцы отвечали охотно, зачастую разражаясь беспричинным смехом. Попеременно, Шнайдер и Тилль порывались показать всем, какие они храбрые, но в последний момент, остановленные дикими рожами продюсера, передумывали. Рихард украдкой спешно приводил себя в порядок, Флейк изучал собственные автографы в микроскоп, а Пауль все время старался занять как больше места. В конце концов, даже несколько видоизмененный басист принял участие в общем весельи, показывая всем, как он может складываться в три погибели и вообще очень компактно располагаться в пространстве. Продюсер не мог нарадоваться, лихорадочно подсчитывая на бумажке теперь уже прибыль и одновременно наблюдая (очевидно, третьим глазом), чтобы в стаканы журналистской братии все время подливали чего-нибудь прозрачногои многоградусного.
P.S. Никому неизвестно, что думал воспитанный Оливер, оплачивая ущерб, нанесенный зданию и постояльцам жертвами своего неосторожного эксперимента. В голове воспитанного Оливера зрел очередной план…
Количество комментариев: 2 [ добавить комментарий ] [ распечатать ] [ в начало ]
|
|
