Rammstein Fan ru Rammstein - последние новости О Rammstein Аудио, видео материалы Фэн-зона Работы фанатов группы Rammstein Магазин Форум
домойкарта сайтадобавить в избранноесделать стартовой
  + обои на рабочий стол
  + комиксы
  + рисунки
  + рассказы
  + сценарии для клипов
  + табы и миди



Нож. Лирика Нож. Лирика

Сборник составлен из стихотворений на двух языках, немецком и русском, а иллюстрации на разворотах выполнены Дэном Зозулей.

далее


Рассказы фанатов


Записки сумасшедшего
или
откровения ангела-хранителя группы «Раммштайн».

Автор: Semanariorty-Ирина Автор: Semanariorty-Ирина

*с предвкушением экскурсии по терновым кустарникам*

Пролог.

Каждому существу, когда-либо и где-либо благополучно появившемуся на свет, Небо дарует ангела-хранителя. На протяжении всей жизни этого существа, дарованный ему ангел наблюдает за ним, оберегает, наставляет на путь истинный и т.д., и т. п. по списку. А кроме всего прочего, ангел этот периодически записывает свои наблюдения в специальный журнал, из которого позже составляется Книга Бытия…
Долго высшие небесные инстанции ломали свои головы над положением небезызвестной читателю группы Раммштайн, а именно: в целях экономии и без того не достающих по вине китайской общественности ангелов-хранителей рассматривать группу как единый организм или же поодиночке, как шесть отдельных особей?
В конечном итоге, как у нас обычно водится, победило чувство экономии, и за всеми шестерыми участниками Раммштайна с самого их рождения присматривает один-единственный ангел. Описанию, как известно, поддаётся лишь убогое земное существо, а ангел, да ещё к тому же и хранитель, - материя высшая, и посему описанию не подлежит… Это я веду к тому, что рассказать о нём так, как автор обычно повествует о героях своего рассказа, при всём желании не смогу. Скажу только то, что в последнее время ангел стал ужасно рассеянным и частенько покидает место работы в неурочный час, чтобы, по его словам, «не терять подопечных из виду и слиться с их средой обитания». На нормальном человеческом языке это означает – пойти, нажраться и приползти обратно… если, разумеется, не повёзёт, и кто-нибудь сам не дотащит. Что ж, как бы кощунственно это не звучало, но какова группа, таков и ангел! Ещё скажу я вам о том, что келья раммштайновского ангела-хранителя располагается совсем рядом со мной, в углу, над моим столом и частенько он, возвращаясь к себе под утро после «слияния со средой обитания», будит моего морского свина ревом вроде того, какой мы можем услышать, если вдруг заловим где-нибудь пьяненького во всю пятую точечку Тилля, и устроим вокалисту праздник массового тисканья. Он ревёт довольно продолжительное время, отчего мой свин в ответ поднимает страшный свист, носится по клетке и сшибает носом всё, что под этот многострадальный нос попадается... И вот как-то однажды под утро, как обычно раздался его пьяный голосок, как обычно спящая у меня на подушке кошка подняла голову и навострила уши, как обычно заверещал и загромыхал свин, и как обычно я зарычала спросонья, посылая ангелочка так далеко, насколько мне позволяет моя воспитанность...Все эти утренние звуки стали для нас слишком привычными, и мы уже почти никак на них не реагировали. Но в этот раз всё вышло по-другому. Вдоволь наотсылав куда подальше своего небесного соседа-алкоголика, я снова медленно отбывала в царство Морфея, как вдруг кошка вздрогнула, зашипела и рванула к клетке. Поскольку шипение не прекращалось, я встала с кровати посмотреть, что там такое. Вы не поверите! Мой свин от страха зарылся в опилки, потому что откуда-то сверху, как будто периодически возникая в воздухе, на его клетку падали пожелтевшие от времени рукописи… Кошка шипела, ловила их лапами и драла когтями. Я поймала один и взглянула… Ну, товарищи господа, такую реликвию я просто не могла не отнять у своего разъярённого кошака и не показать вам! Хотя этих листочков упало немного, но, уж поверьте мне, здесь есть что почитать;)

…В деревне Вендиш-Рамбов находились такие природные уголки, которые просто по определению не могли существовать отдельно от людей, а точнее, это сами люди были не в силах прожить без них. Например, Вендиш-Рамбовский пруд (рука отчего-то так упорно хочет написать «Вендиш-Раммовский»…ну да ладно). Небольшой по размеру и глубине водоём, не известно по какой причине именуемый местными жителями «Малой Титикакой», каждый сезон стойко выдерживал атаку желающих либо порыбачить, либо искупаться, либо бельишко отполоскать, либо на коньках прокатиться при случае редких для той местности приличных морозов, либо вдохновиться на что либо… И речь тут, как вы уже, наверное, догадались, идёт о поэте-песеннике герре Линдеманне. Правда, тогда этот господин поэтом отнюдь ещё не был, а тем более уж песенником. Какого ж вдохновения, да и вдохновения ли вообще, искал он, затаившись с биноклем в кустах подле самодельной женской раздевалки? Оставим этот нелёгкий вопрос на разрешение матушки-истории и матушке-фантазии, они, стало быть, разберутся в нём как нельзя лучше нас с вами. Мы ведь просто вспоминаем и ничего больше!
А что вспомнить нам есть! Одним словом, на дворе стояло лето, жаркий июль месяц. Солнце грело и пекло целыми днями, о дождике, даже самом маленьком и паршивеньком, люди уже и не помышляли. Более хозяйственные и предприимчивые из них, дабы спасти урожай от засухи, не переставая таскали из колодцев вёдра с водой, а более беззаботные, то есть деревенская молодёжь спасалась от жары именно отмокая в этом пруду. Или около пруда, это уж кому как больше нравилось. Но не думайте, пожалуйста, что молодые люди проводили своё время без пользы, отнюдь! Кое-кто, например, соорудив на голове пикантного «ёжика», закатив красивые глаза и покачивая весьма внушительной пятой точкой (о которой чуть позже будут беспросветно грезить столько девочек, девушек и женщин) тщательно исследовал пруд, его окрестности, да и вообще, каждый уголок деревеньки, исключая, впрочем, помойки, на место нахождения разного рода стеклотары, а также порой совершенно бесстыдно клянчил эту стеклотару у прохожих. Сей коварный тип гражданской наружности, со множеством имён и прозвищ, тоже неоднократно был замечен в тех самых кустиках подле Герра Линдеманна, так что не исключено, что именно на этом месте и произошло их знакомство. Но это по выходным. А в будние дни герр… эээ… даже не знаю точно, как его тогда звали… В общем, сейчас имя ему Рихард. Так вот, в суровые деревенские будни Рихард трудился вовсе не на благо Отчизны, а на своё собственное благо. У него был бизнес. Да-да! Пусть этот бизнес и укладывался только лишь в небольшую будку с маленьким окошечком, из коего частенько выглядывала мордашка подпольного деревенского предпринимателя, пусть эта будка была доверху завалена ящиками с собранной стеклотарой, так что этот предприниматель сидел и молился, как бы это добро ненароком не свалилось ему на голову и вообще не завалило его всего, пусть … да при таком раскладе можно наговорить сколько угодно ещё таких «пусть»… у этого молодого человека определённо был дар к такого рода деятельности, но… Бутылочно-баночный бизнес почти не давал ожидаемого дохода. А, если быть уж до конца предельно честным, то бизнес Рихарда совсем не приносил доход. Насобирав определённое количество бутылок, банок и склянок, но не заработав при этом ни пфеннига, он решил обратиться к своему собрату по кустам – Тиллю Линдеманну. А Тилль тоже, как ни странно, не проживал жизнь впустую. У Герра Линдеманна тоже был бизнес. Тилль занимался плетением всевозможных корзинок и лукошек. Вообще-то, поначалу он собирался стать столяром или, на худой конец, помощником столяра. Но, хорошенько пораскинув мозгами, пришёл к выводу, что тогда у него не будет должного повода лазать по кустам на тот самом месте, о котором было сказано ранее, и так Тилль стал корзинщиком. Корзины он плёл в стиле «мама-не-горюй», и по этой причине сии произведения искусства пользовались популярностью лишь у полуслепых деревенских старушек, потому что они почти ничего не видели, да и у 40-летних тёток-нимфоманок, которые просто искали повод продефилировать своими (извиняюсь!) целлюлитными отложениями перед симпатичным парнем. В общем и целом, бизнес Герра Линдеманна тоже шёл неважнецки… Это сплотило его и Рихарда и могло бы дать замечательный результат, если бы на их пути не встретился ма-а-а-аленький, в смысле роста, вредитель. Хоть ребята и знали, что… нда-а… вредитель тоже был не прочь поиметь дюжину имён… ладно. Знали наши ребята о том, что Пауль Ландерс этакой милый, весёлый, ручной даже… как граната. Но сгубило их одно обстоятельство: Пауль был из Берлина. Из столицы. Авторитет, стало быть… Худого не посоветует… Ну, и обратились они за помощью к Герру Ландерсу. А Герр Ландерс быстро просёк почву для очередной пакости окружающим и потехи себе, любимому. Герр Ландерс предложил Тиллю и Рихарду новый, по его словам, самый модный и прибыльный в столице бизнес – торговлю воздушными шариками. Да не простыми шариками, а так называемыми шариками-«колбасками», из которых, имея небольшой опыт, можно сварганить или собачку, или котика, или ещё какую зверушку… главное полёт фантазии! Риха, с пелёнок фанатевший от воздушных шаров, на радостях чуть до смерти не затискал авторитетного советчика в объятиях благодарности. В ещё больший восторг Рихард пришёл тогда, когда Пауль согласился помочь им с открытием магазинчика, где вся эта красота предположительно будет продаваться. К тому же, в качестве помощников нашлись и другие добровольцы, как, например, прибывший на побывку солдат с большими синими глазами, именовавший себя Шнайдером. Появление в деревеньке этого синеглазого чуда произвело крайне приятное впечатление на Тилля – Шнайдер, в знак начала их дружбы и успеха задуманного им и Рихардом предприятия, вручил ему в подарок – винтовку с оптическим прицелом. А то Тиллю, признаться, так уже поднадоело разглядывать переодевающихся девушек в старенький бинокль… а тут такая вещица! Только девушки, да и не только девушки, а вообще почти весь купающийся народ, подобное нововведение не принимали и с криками разбегались кто куда… Кроме Шнайдера с Паулем прибыл худосочный, очень молодо выглядевший студент в больших очках. На страницах зачётки, в списках ведомостей и в собственном студенческом билете, он числился как Кристиан Лоренс, но для друзей он звался Флакой. С ним ребята тоже быстро нашли общий язык. Помимо приезжих, в помощники сумел затесаться некий Оливер, возбуждавший негодование и зависть Пауля по какой-то одной причине, о которой тот не пожелал говорить… Короче говоря, процесс пошёл. Тилль, Рихард и все те отчаянные, кто решил им пособить, взялись за дело с совершеннейшей серьёзностью, но не Пауль. Пауль-то знал, на что подтолкнул незадачливых бизнесменов! Для магазинчика был переоборудован рихардовский ларёк, в городе на базе были накуплены «колбаски» различных размеров и цветов, восторженный Рихард и молчаливый Тилль обежали весь Вендиш-Рамбов, расклеивая объявления и вручая приглашения… Одним словом, день открытия «первого магазина на деревне» приблизился. Но восторг живо сменился недоумением, а позже припадком ярости и бешенства, когда в воскресный солнечный день, при всём собравшемся поглазеть на диковинку честном народе, Пауль, коему как зачинщику и идейному вдохновителю предоставили честь открытия, перерезания красной ленточки и поднятия покрывала с вывески(а также изготовления этих аксессуаров), проделав первые две манипуляции, откинул в сторону это покрывало, обнажив умопомрачительную вывеску. Толпа ахнула! Дамы покраснели. Господа захихикали. Детвора с любопытством таращилась на это зрелище. Пока ещё более или менее зрячие бабули принялись сетовать и материться. Уже практически незрячие, услышав их обильные нецензурные словоизлияния, принялись судорожно креститься. Уж не ведаю, какие именно мыслишки сидели в головах собравшегося народа, но мыслю Пауля, изложенную на вывеске, они поняли как нельзя лучше. Вывеска, со всех сторон украшенная надутыми шариками-«колбасками», закрученными в форме… как бы это помягче сказать, ведь может статься мой рассказ будут читать дети?… мужских наружных органов репродукции (дети уж точно не поймут!), гласила: «Ахтунг! Новинка! Впервые на нашем рынке! ЗАБАВА ДЛЯ ОДИНОКИХ ЖЕНЩИН!»
Как тогда Пауль остался жив остаётся загадкой…

Разумеется, Тилль вполне адекватно оценивал свои вокально-певческие способности, поэтому помешать ему спеть пару строк в стиле «Я встрэтил вас и усё былое… Ja-a-a-a-a!» могло разве что избыточное, до поры до времени свойственное большинству талантливых людей, чувство скромности, или идиотское ржание Пауля, причём Ландерс до сих пор так никому и не смог объяснить, над чем или кем он всё время ржет… В Тилле нашем Линдеманне преобладало чувство скромности. В Тилле нашем Линдеманне кипела ненависть к Паулю. Но Тилль наш Линдеманн быстро и умело решал эту проблему, приняв на грудь несколько крепеньких ядрёных глоточков Божественного Напитка. Напиток и в самом деле, похоже, был непростой, потому что убивал сразу двух зайцев – скромность и Пауля. Ну, если и не убивал, то просто скручивал, пинал до двери и с чередой ругательств выставлял вон … Правда, подчас забывая о том, что ритм-гитарист им всё-таки нужен. Если посмотреть на первые культурные дерзновения Раммштайн со стороны простого наблюдателя, а не участника сих дерзновений, то уже после пятиминутного просмотра возникнет желание на цыпочках, с величайшей осторожностью, прикрываясь от летящих в разные стороны предметов домашнего интерьера, пустых и даже полупустых бутылок, сломанных гитарных рифов, не доплетенных и доплетённых корзин, а порой и кого-то мохнатого, хвостатого и одушевлённого, затыкая уши, подобраться к ближайшему телефонному аппарату, дабы набрать номер института им. Кащенко. Просто кучка музыкантов – это ещё куда ни шло. Но кучка вусмерть пьяных музыкантов и если одного из них зовут Пауль – это нечто! Это колоссальный творческий альянс! Посмотрите на эти опухшие лица, на эти сизые щеки и носы, вглядитесь в глубину этих собравшихся в кучку глаз! Разве вы не видите, что перед вами гении, творцы музыки будущего, творцы культурного наследия?! Хм… правда не видите? Странно…
Флаке всегда казалось, что главное в любой группе это клавишник и вокалист. Всё же нет, один только клавишник… Ибо эта замечательная штучка, гордо именуемая синтезатором может абсолютно всё! Любые мелодии – найти, подобрать, нарезать, обработать – да всё на свете можно с его помощью сбацать! Зачем какие-то ударники и прочие гитаристы? Только хлеб даром едят и водку за его счёт хлебают… А что вокалист? Да и он не обязателен! Можно вообще просто музыку делать, зачем кому-то что-то под неё петь? Тем более поёт он только когда трезвый и когда один за работой - задумается и затянет так, что слезу прошибает. А на репетициях ужрётся вечно и давай реветь!…
Рихард ещё никогда не чувствовал себя более нужным, чем тогда. Я – лицо группы, говорил он о себе. Самый красивый, обаятельный, не успевший ещё окосеть от пьянства на редкость привлекательный молодой человек. С гитаристом были согласны в основном лишь одни знакомые и незнакомые девушки.
Пауль справедливо считал себя если не самым главным, то уж точно самым общительным и заводным. Бывало как заведётся… что и не разведёшь без посторонней помощи. Именно такой человек как я, думал он, сделает эту группу легендой! Именно такой человек как я сможет убедить самого несговорчивого, привередливого и упрямого продюсера заняться их раскруткой!
Шнайдер, как единственный действующий ударник (Тилль со своими «подвигами» и цыплятами не в счёт) чувствовал себя почти как Флака. Что б они без ударных-то делали? Ведь в крутой панковской группе для драйва главное, когда стучит так, что имя своё забываешь!
Оливеру поначалу казалось, что вся эта затеянная ими кутерьма, именуемая группой Раммштайн, просто чёрт знает что. Повод. Нажраться. Хороший трюк для ШТАЗИ. Конуру, где проходили «репетиции», басист воспринимал исключительно как своеобразную конспиративную квартиру, а само слово «репетиция» как пароль. Оливер был искренне поражён до глубины души, когда у них вышло что-то путное…
…А вот что думали и поговаривали соседствующие с нашими бравыми немецкими панками люди, мы не сможем напечатать. Цензура, понимаете ли, цензура!

Сегодня мне как никогда стыдно за них! Особенно за него! Ну, просто слов нет! Да как они с девушками-то знакомятся, а?!
- Девушка! Разрешите с вами познакомиться?!
Да ты ещё руку к виску поднеси и честь отдай! Вот что с мужиками армия делает! Хотя… Ну разве можно так знакомиться? Да какая нормальная девушка после этого… эх! Хотя, что мне рассуждать, я тут сижу и записываю, мне не до девушек… Однако я возмущен! Вот Тилль, к примеру. Как наиболее серьёзный и самый старший из них должен проявлять себя с самой галантной стороны в отношениях с дамами. А он что? Вылез вчера вечером, едва стемнело, на дорогу рядом с лесом, весь пьяный, и давай к девушке приставать!
- Девушк, а девушк! А как вас зовут?
- Никак!!!!
- Ой!… Девушк, а девушк! А который час?
- Двадцать минут двенадцатого!
- Ух!… Девушк, а девушк! А вот вы тут так поздно одна ходите мимо леса, вы вампиров не боитесь?
- Да я их и не видела никогда!
- Гы!!! Ну дык вот он я!
И ка-а-ак схватит её, ка-а-ак зарычит! Она визг подняла, вырвалась и ведро ему на голову, которое несла, ка-а-ак наденет! Не приметил наш Тилль ведёрко сперва, испугался, почти протрезвел, думал, что ослеп! А от ведра-то вонь страшная, и что она в нём только носила?! Ох, Тиллька ты, Тиллька, глупый ты ещё! Кто ж так делает? Правда, догадался потом, что ведро на нём надето, снял, поматерился и домой побрёл… Жаль мне его стало, вижу – молодость глупость, гормоны… и хочется, а не с кем… Решил пособить. На следующий день свёл его с дочкой лесника, он давно на неё поглядывает, да и она на него… Идёт красавица мимо, рукой обмахивается, жарко. А у него кувшин с водой как раз стоит. Ну, думаю, пригласит сейчас девушку к себе, водицей напоит, а там туда-сюда, разговор завяжется… нет… пожалуй, сначала всё-таки разговор, а потом уж и туда-сюда… гыыыы... Ну, да ладно. Это я так думал. А он?! Он (ну о чём ты только думаешь? Ты только об этом и думаешь!) в окошко её увидал, верхнюю пуговку на рубашке расстегнул и выскочил из дома. Подошёл к ней и интересуется: «Жарко тебе, моя лесная нимфа?» Я сперва обрадовался, мол, вон какими словами заговорил, пучком сейчас всё у нас будет! «Жарко» - отвечает и кокетливо улыбается. Он сзади её обходит и шепчет на ушко, дескать, на сеновале очень прохладно и солнце не так печёт. И опять ка-а-ак схватит её! Ка-а-ак начнёт тискать! Она от неожиданности дар речи потеряла на минуту. Я плюнул с горя, ведь кто ж так делает? Однако ж, девушка сговорчивая попалась, выказала интерес к перспективе, именуемой сеновалом… Только вот мамаша её идею не оценила. Увидела их и давай на всю деревню голосить: «Ди-и-и-и-иттер!!! Где твоё ружье?!». Эх, Тиллька, Тиллька, я уж тебе пособил, чем мог!…
А Пауль? Вы можете себе представить, что вытворяет этот массовик-затейник? Мужику-то вон уже сколько лет, а он себя ведёт как … ох, даже названия не подберу! Нет, у этого не сеновалы на уме! Знаете, куда он обычно девушек приглашает? Не за что не угадаете! На чердак поздней весенней ночью! И совсем не за тем, о чём вы подумали! Пафнутия ужасно радовало, если первую половину ночи хором громко мяукать, а вторую половину ночи – ржать над этим, как последние идиоты… И он после этого ещё недоумевает, почему первое свидание оказывается последним! Ты б хоть у ребят спросил, горемычный! А то думаешь сам, думаешь, комплексов себе нагородил… И не в прическе дело, и не в кривых волосатых ногах! И не кривые они у тебя! Ишь, чего выдумал… Ты мои ещё не видел! Ну, это так, личное…
Горе у меня с клавишником и бас-гитаристом. Шире вселенной горе… У них в отношении этого вопроса вообще никак. Олли, лапушка! Ну ты же такой разговорчивый, такой умненький, такой положительный… что ж ты, муттер твою, едва подойдёт к тебе девушка, вырубаешься и молчишь так, что не по себе становится?! Она уж, бедненькая и так, и сяк – ну никак тебя не расшевелить! Ох…
А у Флаки давеча депрессия обострилась – пачку аспирина сгрыз, думал суицидом жизнь окончить… чему учат нынче в мединститутах? Аспирином суицид?! Да ты б ещё с валерианкой счастья попытал! Ух, что это я? И слава Богу, что аспирином! А из-за чего, спрашивается на тот свет ему захотелось? Суицид – оно дело нешуточное… Вбил себе в голову, что неудачник он, не любят его девчата, нос у него картошкой, даже у Шнайдера вон лучше, глаза косые и бледные, не то что у Оливера, фигурка тощенькая, не то, что у Рихарда, грудь не волосатая как у Тилля и т.д. И пришло, наконец, в голову Флакину, что нету ему места в этом суровом мире, и решил он отправиться в мир иной… Обвинив в предсмертной записке, после коротких раздумий, «этого носатого, этого длинного, этого толстого, этого волосатого и эту маленькую писклявую заразу», клавишник сел за стол и, со звуком, напоминающим то ли стон, то ли вздох, приступил к поеданию ацетилсалициловой кислоты в таблетках. Скушал. Сидит, ждёт. Потом вдруг спохватился и решил, что для пущего эффекта нужно на кровать улечься и руку в изнеможении вниз свесить… Улёгся, свесил, ждёт. А кошак его увидел, что хозяин прилёг и тоже рядом устроился. Заурчал, лапами одеяло мнёт… Заметил Флака кошака и сердце его прям так и сжалось. Любит меня мой кошачок, любит! А на кого ж я его оставляю?! – схватил он котяру, сунул под одеяло, прижал к себе и стал вместе с ним смерти дожидаться… Смерти не дождался, дождался крепкого здорового сна… Ох, Флака ты мой Флака!…
Один Риха молодчина у меня. Не наглости, не закомплексованности… эталон, можно сказать! Отбоя от невест нету! Недавно разборки были из-за него – девчата из Вендиша против девчат из соседней деревни… Тилль их ходил разгонять. Чуть живой вернулся. Да… Но я им всё равно доволен!

Смотрю я на них сейчас и анекдот вспоминаю. Сидят два голодных панка. Один вздыхает и говорит: «Эх, сейчас бы свининки жареной пожрать!» А другой ему отвечает: «Ну так давай мы с тобой свинью заведём!» «Ты что?! Фу-у-у… грязь, воняет!» «Ничего, она привыкнет».
Грустный анекдот, грустный… Вот и мои голубки… скоро от голода, небось, одичают! Грустно, грустно… и на кой вам понадобилось всё это? Жили бы в Вендише, там хоть рыбки наловили бы! Эх… исхудали-то как! Есть нечего. Взять негде. Что делать и кто виноват? Это те самые книжки, которые Пауль притащил на прошлой неделе из библиотеки, вы о них говорите? Думал в них ответ найти…А если с голоду помрут, чьим же я тогда ангелом буду? Привык я к ним, ох, привык… голубки мои, голубки… Ох, надо писать, а не могу. Сейчас зарыдаю… Но работа у меня такая, рыдать нельзя. Или сначала напиши, а потом рыдай себе сколько влезет! Напишу-ка я лучше вещи на ту же тему, но пооптимистичней.
Никто так не был любим и не был ненавидим как супруга Пауля Ландерса. Я лично без понятия, сформировалось ли такое отношения непосредственно из отношений ребят к Паулю, или данная дама заслужила его сама, наличием тех или иных личных качеств… ну да ладно. С моей точки зрения женушка Пауля была и есть тот ещё подарочек! И как он терпит её?! Совершенно не представляю! Особенно когда этот заспанный ёжик в огромных бигудях шаркает утром по дому… Особенно когда в интимной обстановке она называет его «Моим Пафнушей» или «Пафиком»… Ой, гадость-то какая, мерзость! Может, я женоненавистник?… хм, подумаю на досуге. Так вот, эту даму знакомая нам общественность терпела только по одной простой причине – за плечами у сией красотки было с отличием законченное кулинарное училище. Каждый раз, когда кто-нибудь приносил дохленького суслика, подобранного подле железной дороги, с трудом отловленную в ближайшем болоте нутрию или ещё какую-нибудь бьющуюся в агонии зверушку и, даже с учётом голодухи, ума не мог приложить, что дальше с этим делать, фрау Ландерс была единственной, кто знал ответ на этот вопрос. А голод, как известно, не тётка… Ох, может, я и вправду женоненавистник?

…Это был небольшой старый двухэтажный кирпичный дом на окраине Берлина, который в то время снимала ещё только образовывавшаяся группа Раммштайн, деля его со своими же жёнами, детьми, любовницами, мамами, папами, тещами… и, помимо этого, с разнообразной домашней скотинкой. Сказать по правде, скотинки этой было в несколько раз больше, чем самих, собственно, жильцов. Кто там только не обитал, кого ж там только не было! Кошки, собаки, хомяки, рыбы, семья попугаев, большая белая крыса с красными глазами в пятилитровой банке… А у Пауля даже жил раздобытый им неизвестно где то ли кубинский, то ли мадагаскарский (притащивший его по пьяни ритм-гитарист толком не запомнил) таракан наиогромнейших размеров по сравнению со стандартными кухонными таракашками. Это экзотическое чудо остальные жители дома невзлюбили не только за устрашающий для тараканьего рода размер, но и за то обстоятельство, что принесённое Паулем насекомое умело… летать! И вот, каждую ночь «чтобы не было рахита» Пауль выпускал его полетать в коридорчик. Больше всех таракана не уважал Тилль – Тилльку просто мороз по коже пробирал, когда до его слуха доносилось адское жужжание паулевского «боинга», рассекавшего воздушное пространство коридора. Вокалист, по природе своей, панически боялся четырёх вещей: насекомых, змей, зубного врача и собственной жены. Правда, будучи в нетрезвом состоянии, он твердил по секрету всем и каждому, что до смерти боится ещё каких-то ножей, и, говоря про это, Линдеманн зажмуривал глаза, прикрывал голову руками, поджимал под себя коленки, съёживался, норовя стать похожим на нечто сугубо колобатое, затем резко расколобачивался, вставал на ноги и принимался орать «Не режь меня! Не режь меня!», протягивая трясущиеся руки к недоумевающему собеседнику … Но я всё же вернусь к его страху перед тараканом. Тайком прихлопнуть наводящее ужас насекомое Тилль, не взирая на свои маниакально-поэтические задатки и недюжинную силу в мускулистых плечах, не решался. Тогда Тиллю пришла в голову совершенно замечательная идея – отыскать поблизости кого-нибудь, кто мог бы за определённую плату невзначай так прихлопнуть таракашку. Поиски тараканьего киллера увенчались успехом чрезвычайно скоро. По соседству нашёлся мужичок, согласившейся взять на себя сию честь. Однако услышав цену, назначенную мужичком за «кровавую» услугу, тогда ещё толком не состоявшийся вокалист готов был сию минуту сам пойти на убийство, только уж точно не на тараканье… Поразмыслив в течение пары бессонных ночей, Тилль пришёл к выводу, что хочешь-не хочешь, а нужно приниматься копить деньги на тараканий «чёрный день», потому что, как ему казалось, другого способа избавиться от огромной наглой морды этого насекомого нет и не предвидится. Однако же, Тилль ошибался, и решение, как это всегда бывает, нашлось само собой.
Однажды поздним вечером, плавно перетекавшим в ночь, когда все в доме предусмотрительно засели в своих комнатах, забаррикадировавшись и законопатив всем, чем только можно щели в дверях (а вдруг, паразит эдакий, залетит и не выгонишь?!), Пауль как обычно выпустил своё сокровище в коридор. Пока насекомое облётывалось, Полик ненадолго скрылся по причине того, что зазвонил телефон, а окромя него в доме в такую лётную пору больше не найдутся отчаянные храбрецы, готовые ответить звонившему. Таракашка вольготно жужжал и проворно махал крылышками, словно в глубине своей тараканьей сущности догадывался о неминуемой гибели. А, тем временем, маленькая девочка по имени Нелечка и по фамилии Линдеманн возвращалась откуда-то, очевидно с вечерней прогулки (запамятовали родители, понимаете ли, не могли тогда ещё свыкнуться с мыслей, что у них есть ребёнок), шла по коридорчику, поочерёдно прыгая то на одной ножке, то на другой и колотя об деревянный паркетный пол резиновым мячиком… Так вот. То ли притомилось в полёте наше насекомое, то ли ласки женской захотелось ему отведать, то ли чего ещё, но факт есть факт - таракашка оттопырил назад все свои лапки, реснички, жгутики (как там они правильно называются?) и задумал совершить непредвиденную посадку. Но вовсе не на пол, как многие из вас могли бы подумать, тогда бы все вышло чрезвычайно просто, как в той песенке: «…а он её, голубушку, шмяк-шмяк-шмяк-шмяк!…», да и непросто было его скорлупу-то, мадагаскарскую, расшмякать каким-то мячиком! Насекомому приглянулась маленькая очаровательная пухленькая (эх, ну прям вся в папку!) девочка, и вот, тараканий боинг, сделав ещё пару кругов и мёртвых петель в воздухе, отважился на приземление на дочке Тилля… Через некоторое время дом огласил страшный душераздирающий и слухопритупляющий визг. Скорее даже не просто визг, а вопль, местами переходящий в истошный вой отчаяния.
… Это выл Пауль…
По прошествии получаса, поскольку вой не прекращался, а, скорее, набирал всё большие обороты, двери стали с опаской и любопытством приоткрываться. Дверь Тилля открылась последней, и то, что увидел выглянувший из-за неё субъект в огнеупорном непромокаемом плаще на все случаи жизни, строительной каске и той самой винтовкой в руках, просто лишило его дара речи… На полу в коридоре сидело его родное дитятко, которое что-то деятельно лепетало, не взирая на дядю Пауля и сжимало в ручонках то, что некоторое время назад было, по-видимому, туловищем мадагаскарского гостя. Остальные же бренные его останки были разбросаны вокруг девочки.
И вы до сих пор мучаетесь вопросом, отчего Тилль души не чает в Неле?…

На них неотрывно глазели. Их встречали и провожали сотни и тысячи взглядов. Они были в центре внимания, как налитый хрустящий сочный качан капусты, внезапно оказавшийся в клетке с голодными кроликами… Кролики были двух видов. Первый – фанаты. Кому-то не давала покоя волосатость Тилля, кому-то обтянутая серебристыми штанами попка Рихарда, у кого-то начиналась истерика при виде синих глаз Шнайдера, у кого-то от широкой улыбки Пауля, кто-то лелеял в мечтах откормить донельзя тщедушного клавишника собственно приготовленными пирожками, кто-то внимательно разглядывал высокие потолки своего дома и, тяжело вздыхая, прижимал к сердцу фото Оливера… А имелись также и такие, которые хотели всё, всех и сразу. На вкус и цвет – сами понимаете. Благо, выбор был. И неплохой. Фанаты есть фанаты. Нападали они внезапно или тщательно подкараулив жертву. В арсенале их была куча атрибутики с символикой Раммштайн, камер, фотоаппаратов, а также (это, скорее, касательно крольчих) атрибутика без егойной символики, но зато с глубоким декольте.
Второй тип голодных кроликов – это журналисты. Способы нападения были схожи с фанатскими, но нападения эти полностью оправдывала профессиональная необходимость. Арсенал был немного разнообразнее по части техники и громоздкий предметов, особенно если кролик был телевизионщиком. Объединяло журналистов и фанатов ещё и такая занудная вещь как вопросы. Едва лишь кочан показывался им на глаза, как кролики окружали его и сыпали, сыпали, сыпали эти бесконечные вопросы…
Ох уж эти вопросы! Какие же им задавались вопросы! Вы нацисты? Сколько у вас внебрачных детей? Почему вы поёте на немецком? Рих… ну и как жена? Шнайдер, как ты развил в себе способность играть так чётко и размеренно, как метроном? Что вы думаете о заднице Дженнифер Лопез? Вы голубые? Тилль, а почему ты сегодня без ирокеза? Вам на съёмках «Майн Тайль» туфли не жали? И где вы вообще нашли-то такие, небось, 48-ого размера?…
СМИ есть СМИ. А желтые СМИ есть кака. Они вообще не задавали вопросов, они просто писали то, что хотели, истощая изысканным маразмом нервную систему несчастных, и без того нервных кроликов первого типа! Ну, что ж поделать - естественный отбор…

…И снова пара слов о домашних питомцах. Кошка клавишника – тогдашняя кошка клавишника, он просто очень их любит – была на редкость прожорливым существом. А Флаке не мог спокойно кушать сам, если видел своё животное не до конца удовлетворённым поданным им завтраком, обедом или ужином. Может статься по этой причине он такой худенький, что прямо даже щупленький… Но я говорю о кошке. Корма ей не хватало и из этого голодного положения надо было выходить. Безусловно, можно было просто выкинуть зверька или совсем перестать кормить, тем самым бросив его на произвол судьбы. Но, к счастью, клавишник был человечным. Выручила его… хотя, точно не знаю, выручила или нет… смекалка. Флаке оттащил свою любимицу к знакомому фотографу, который, улучив определённый момент, сфотографировал жалостливую прожорливую мордашу принесённой ему катце. Флака поблагодарил фотографа, сунул фото в карман, а кошака взял на руки, и пошёл обратно домой. Придя домой, он с таинственным видом ненадолго закрылся у себя, а спустя немного времени на двери, ведущей в комнату клавишника и его сожителей, появился замечательный коллаж: лист формата приблизительно А-4 с фото уже знакомой нам жалостливой голодной морды (морда и в самом деле получилось крайне жалостливой), приклеенным снизу конвертиком и подписью: «Киске на рыбку»… Для Тилля это был удар ниже пояса. НА РЫБКУ?! Рык вокалиста услышала вся округа. Я ИМ ПОКАЖУ - НА РЫБКУ!!! Дело в том, что Тилль не любил кошек, Тилль любил рыбок… Влетев к себе, встав на колени перед аквариумом и заключив его в свои объятия, Герр Линдеманн поклялся, что не оставит дело без мести. Не оставит! Но вокалист, вопреки расхожему мнению, не был садистом. Он всегда, за какое бы отмщение не брался, стремился к справедливости и равным условиям. Тилль тоже взял листочек, приклеил к нему одну из картинок с пираньями, которые он долгое время коллекционировал, конвертик, и точно также повесил сиё творение на своей двери. И даже подпись была практически того же, гуманного, содержания: «Рыбкам на киску»…

далее рукописи отсутствуют :(((


  Количество комментариев: 14

[ добавить комментарий ]    [ распечатать ]    [ в начало ]