 |
"Pfannkuchen-III". Сковородка Судьбы.
Рассказ должен быть круглым. Вы понимаете? Круглым. Как… правильно…
… это так же верно, как и то, что после любого веселья, допустим - испечения блинчиков, надо убирать за собой. И, в частности, мыть сковородку. Короче, пора "закругляться".
- Ура! Подействовало! Флаке, ты просто волшебник!
Вымазанные тестом раммштайновцы собрались утром в гостиной, обнаружив, что засохшее тесто осыпается вместе с пожухлой листвой, коя продолжительное время была неотъемлемой частью их организмов. Некоторая древовидность ещё оставалась (но это были мелочи, кои легко было запудрить и закрасить), зато листва отделялась совершенно безболезненно. Теперь можно было не бояться приезда страшного продюсера. Раммики бурно радовались сему факту, когда открылась дверь в спальню вокалиста, и на пороге гостиной появилось НЕЧТО. Нечто имело форму Тилля, но… никто из раммштайновцев не мог припомнить, чтобы у него были такие длинные… ветки. Собственно даже, сучья, сосновые лапы с длинной зелёной хвоей. Это вместо терпимой, в общем-то, зелёной поросли-щетинки. Тилль под всеобщее гробовое молчание прошествовал в комнату, с шумом задевая своими бурно разросшимися побегами стены, притолоку и мебель. Так же молча, он опустился на диван и оглядел обращенные к нему обескураженные лица.
- Надо было запекать, - сказал, наконец, Флаке.
- Что - целиком? - съязвил Шнайдер. И тут же получил острым локтем под рёбра.
- Это моя реплика! - сказал Пауль.
Далее последовали долгие и неудачные попытки спилить тилльские "веточки". Тилль жалостно моргал. Больно ведь! Но Линдеманна мучило вовсе не это - если бы товарищи спросили его: "почему" - ему пришлось бы сознаться… (Накануне раммики вымазались тестом и, в таком виде, отправились спать, а Тилль, когда все заснули, пошел в душ и смыл всю "всю эту гадость"). Тиллю было немного стыдно - может, стоило им рассказать раньше… Но они не спросили - решили, что "ветки", это побочный эффект, и так и должно быть.
Надвигался Приезд продюсера. Ни отрезать, ни закрасить ветки не получалось, тогда вокалиста обложили диванными подушками и задрапировали пледами. Отступили посмотреть, что получилось: Тилль сидел в диване, похожий на палатку, претерпевшую столкновение с близлежащими зарослями.
- Сойдёт, - решили раммштайновцы.
И в этот момент вошел Хелнер.
- Якоб! - фальшиво обрадовался Пауль, оттирая Хелнера от гостиной. - Как мы тебя ждали! - здесь Пауль не покривил душой, они ведь и правда ждали.
- Да-да, спасибо Пауль, я тоже очень рад тебя видеть, - улыбался Якоб. - Вас всех рад видеть… - Хелнер тщетно пытался высвободить свою руку из железной хватки ритм-гитариста. - А где же Тилль?
- Тилль? - Кристоф самоотверженно попытался закрыть друга собственным телом. Безрезультатно. - Хе… - Шнайдер привлёк к себе Оливера и обнял его за плечи. - Ну… - Их двоих всё же не хватало, и ударник подтянул к себе и Рихарда. - Может, пивка?
- Благодарю, я за рулём, - настырный Хелнер так и пытался заглянуть туда, куда не надо. - Где же он?
Шнайдер за оливеровской спиной дёрнул Флаке за рукав, показывая знаками: "выручай, четырёхглазый". Потом улыбнулся Хелнеру и подтолкнул Рихарда и Оливера, побуждая их улыбаться тоже.
- Тилль? - подключился Флаке. - Вышел куда-то. Скоро вернётся.
- Так я подожду его здесь, - Якоб пытался найти, куда бы присесть, но постоянно натыкался на сверкавшую маниакальными улыбками троицу. - Ой!..
- Не хотите ли чаю? - Флаке пытался сделать хоть что-то, пока остальные изображали бакэмоно.
- Вот от чая бы я не отказался, - Якоб ловким манёвром обманул "защиту" и плюхнулся на диван, попав седалищем прямо на… - Ай! Что это?!
- Где? - раммики были сама невинность. - Ах, это… (Тилльзакройглазанешевелись!) Уборщица забыла убрать. От Рождества осталось. Якоб садитесь в кресло, пожалуйста. Сейчас принесут чаю.
Раммштайновцы и продюсер пили чай в полном молчании. Раммики старались не смотреть в сторону дивана и друг на друга. Якоб нетерпеливо постукивал ложечкой по блюдцу и поглядывал на часы. Диван откровенно скучал.
- Ну, всё, - Якоб с громким пристуком поставил чашку, - больше ждать я не могу.
Раммштайновцы (и диван) перевели дух.
- Я прошу вас выйти сейчас со мной. Я вас сфотографирую. Жаль, нет Тилля. Но ничего не поделаешь.
Раммы нахмурились - фотографироваться никто не любил. Диван просветлел - нет худа без добра: хорошо, он - ёлка, зато фоткаться не придётся. Остальные не разделяли дивановой радости по этому поводу, и, проходя мимо, каждый постарался диван пнуть. Они вернулись очень быстро, так что Тилль даже не успел переместить свои ветки подальше от гостиной.
- Не знаю, что вы уж там затеяли, - строго сказал Хелнер, - однако, когда я приеду следующий раз, чтоб все были в сборе.
Раммики с готовностью закивали, провожая продюсера до двери. Неожиданно Якоб обернулся к дивану.
- Да, кстати, надеюсь, Тилль к тому времени бросит изображать из себя рождественское дерево, - с этими словами Хелнер повернулся и вышел, оставив онемевшую от ужаса группу.
Дверь за Хелнером закрылась, раммштайновцы обратили свои взоры к дивану - диван поёжился.
- Якоб нас раскусил, - буркнул Кристоф. - Надо что-то делать с этим, - кивнул он на Тилля. - Не оставлять же так, - барабанщик немного подумал и ухмыльнулся: - или оставить, и будет у нас вокалист-ёлка.
- Что-то я упустил, - бормотал Флаке. - Почему же так получилось? - клавишник полез в книгу, служившую прессом для "образцов". - Сезонная линька?.. - Флаке крутил в пальцах листик. - Или… как это?.. листопад?.. Нет, это, скорее, про нас.
- Ага, - Пауля начала уже утомлять вся эта возня с ёлками ибо рождество уже прошло. - Зимой лиственные деревья сбрасывают листву, а хвойные - нет, - заметил он с сарказмом.
- Точно, - обрадовался Флаке. - Сосна, что зелена и под снегом! - процитировал он.
- Но… - Рихард растерянно оглядел друзей. - Тогда, выходит, что деревьями мы всё же остались, - его губы задрожали. - И весной…
- Мы зазеленеем вновь, - жестоко закончил Пауль.
Все приуныли. Уныние, впрочем, продолжалось не долго - деревенские жители прислали им приглашение на местный праздник. Всем тут же захотелось напиться и вообще оторваться. Тилль тоже хотел пойти, но его не взяли. Раммики вышли из дома и направились к деревне.
В окне, как птичка, бился Линдеманн (мысленно, разумеется). Сердце его рвалось к товарищам, а глупые ветки не пускали.
Первым, кто их встретил, оказался тот самый пресловутый козёл. Триумфально бемекая, он двинулся на Рихарда. Лидер-гитарист внутренне напрягся. Вдруг козёл остановился и подозрительно принюхался, на козлиной физиономии отразилось: "їDonde estб la verdura?" Что можно перевести как: "Мее, а куда листики подевались, я не понял?" (перевод, разумеется, вольный). Рихард виделся ему поставщиком бесплатной свежей зелени. Рих приободрился.
- Иди-ка сюда, скотинка, - ядовито просюсюкал он.
Козёл, насторожившись, сделал шаг назад.
Раммики, обернувшись, с удивлением увидали, как Рихард, схватив за рога бессловесную скотину, награждает оную полновесными пинками.
По заснеженному дворику перед звукозаписывающей студией крадучись прошелся неизвестный мужчина. Мужчина промышлял свеженькими записями известных групп. Жертвой подобных субъектов уже стал Эминем.
Тилль слонялся по пустому дому - скучно. Что делать, когда скучно? Правильно, инспектировать содержимое холодильника.
Мужчина проверил парадную дверь - заперто, окна - тоже. Крыша? Да - каминная труба!
Тилль открыл дверцу холодильника. Его умильный взор остановился на жареном гусе, а в улыбке промелькнула тоскующая (по гусю) нежность.
Музыкальный вор, миновав, забитую золой трубу, оказался в гостиной. Он вылез из камина и прислушался: уловив подозрительное шебуршание, осторожно двинулся на звук. Во всём доме свет ещё не был включен, и в наступающих сумерках дом казался таинственным и мрачным. В глубине кухни, у окна, сквознячок шевелил веточками комнатных растений. Воришка, намериваясь открыть окно, чтоб удобнее было линять, подошел. Как вдруг растение повернулось к нему ЛИЦОМ, на котором выделялись круглые голубые глаза и - о, ужас - жующий рот!
Это удивительно, как немного надо человеку, чтобы быстро выбраться из дома через каминную трубу.
Тилль пожал плечами - какие все нервные, и вернулся к гусю.
Деревенские приняли раммштайновцев доброжелательно (налили им). Потом попросили сыграть что-нибудь "для души". Раммы выбрали "Engel". Гитаристы полезли на сцену, а клавишник и ударник сели среди гостей.
Так как товарищи долго не возвращались, Тиллю стало, в конце концов, совсем тоскливо. Вооружившись испанским разговорником, и состряпав неуклюжую фразу, подходящую, по его мнению, дабы начать непринуждённую беседу с местными жителями, Тилль - эдакое "чудо-дерево", радостно запрыгал по направлению к деревне.
Деревня стояла погруженная во мрак - все жители отправились на праздник. Только на краю деревни, чуть ли не в последнем доме, светилось окошко. Тилль постучался в дом. Ему открыла маленькая девочка, которая удивлённо открыла рот при виде высокого незнакомца, из которого торчали сосновые ветки.
- Dame la convidada si no te asusto. / Давай угощение, а то напугаю, - произнёс Тилль на ломаном испанском, подглядывая в шпаргалку, и робко улыбнулся.
Обычно, человек представляется тем именем, которое он часто слышит от окружающих. И это в какой то мере определяет характер человека. В общем, родители девочки называли своё дитя не иначе как Сущее Наказание.
Сущее Наказание смерила вокалиста суровым взглядом, отступила на шаг и захлопнула дверь перед тилльским носом.
На другом конце деревни, в трактире, остальным раммштайновцам приходилось туго - Олли опьянел и рвался отплясывать румбу. Оба гитариста пытались ему помешать, но были отброшены не в меру расшалившимся басистом, каждый в свою сторону. Флаке и Шнайдер, сидевшие в зале, закрыли руками лица.
Тилль со смущенным видом топтался перед крыльцом.
Вообще, трудно предсказать, что может напугать, а что рассмешить ребёнка. Фразу, с таким трудом выученную Тиллем, девочка поняла по-своему. Сущее Наказание была не особо осведомлена в этикете, но её родители были добрые христиане и сурово вдалбливали нетленные заповеди в упрямую головку своего чада. Одна из этих заповедей гласила: "Накорми ближнего своего, как самого себя" или что-то вроде того. Она поняла лишь, что пришелец ужасно голоден, а тилльскую древообразность приняла как должное - может в загранице все люди такие, как знать. (Кстати, обслуживающий персонал звукозаписывающей студии, где обреталась наша шестёрка придерживались похожего мнения. Ну, разве что, они были чуть более меркантильны - пусть хоть каменные будут, лишь бы платили.)
Устроившись на крыльце, Тилль и его новая подружка уничтожали вторую коробку печеных яблок. То, что они оставили всю семью без обеда, частности, которыми ни один из них не пожелал озаботиться. Сущее Наказание была в своём праве: угощать гостя, проявляя, таким образом, гостеприимство, считается достойным абсолютно у всех народов мира. При таком раскладе Вы вряд ли будете склонны обвинять, кого бы то ни было, в меркантильности. По крайней мере, когда голодны. Тилль точно не стал, хотя перед этим плотно поужинал.
В трактире, обычно тихий и малозаметный Оливер, внезапно стал центром всеобщего внимания, изображая на маленькой сцене что-то среднее между французской пантомимой и испанским народным танцем с шалью (но, разумеется, без оной, и, увы, в скором времени и без остальной одежды тоже). Рихард пребывал в оцепенении - подобного от басиста он не ожидал. Флаке и Кристоф наблюдали за Оливером буквально сквозь пальцы. Единственным, кто не растерялся, оказался Пауль. Он бросился к музыкальному центру и врубил первый попавшийся диск - чтоб весь этот стриптиз был хотя бы под музыку. К несчастью, этим диском оказалась ирландская джига. Уже расправлявшийся с собственной рубашкой басист замер, заслышав кельтские мотивы. Оставив в рубашку в покое (он её уронил за сцену), Оливер сосредоточился на своих длинных ногах - вернее, он на них просто смотрел, а ноги, не зависимо от остального оливеровского организма, выделывали такие сложные па, что поразили даже видавшие виды пальцы басиста. Пальцы корчились и колбасились, завидуя завихрениям ног.
В это время Тилль с Сущим Наказанием на закорках (хорошо звучит, правда?) продвигался по заснеженным улочкам деревеньки в направлении трактира. Тилль дороги не знал, да и в темноте видел плоховато, но Сущее Наказание вполне справлялась со своей ролью штурмана (для неё вокалист был не роскошью, но средством передвижения). Интересно как они преодолели языковой барьер - Сущее Наказание, как и любой деревенский ребёнок, имела опыт управления… ослом. Надо просто тянуть за шерсть, или за волосы на голове… управляемого средства передвижения, и оное поворачивает в нужную сторону. Как видите, всё просто, если умеючи.
Деревенские с восторгом смотрели, как Олли вертелся и подпрыгивал на сцене, вытворяя ногами совершенно умопомрачительные кренделя, вензеля и виньетки. Его товарищи реагировали каждый по-своему: Рихард качал головой, но и он успел проникнуться - танец был, конечно, не ахти, но пластика у басиста определённо была; Флаке жадно старался запечатлеть в памяти танцевальные па, дабы использовать оные во время их собственных концертов; Кристофу понравилась музыка, и он уже отстукивал пальцами ритм на подлокотнике своего кресла; Пауль выудил риделевскую рубашку из-под сцены и теперь был озабочен тем, как бы увести Оливера домой. Он переводил взгляд с басиста на выход, и чуть не выронил оливеровскую рубашку, когда заметил в дверях ветвистого Тилля с девочкой на плечах. Пауль, выпучив глаза, кинулся к вокалисту, размахивая рубашкой басиста, как тореадор плащом.
- Чего ты здесь делаешь?! - зашипел он, загораживая собой вход в зал.
- Гуляю, - важно ответствовал Линдеманн, и боднул Пауля ветками, чтоб гитарист пропустил их внутрь.
Не тут-то было, не родился ещё тот, кто бы устранил с дороги настырного гитариста.
- Назад! - угрожающе зарычал Ландерс. - Или ты хочешь украшать своей растительной персоной воскресные обложки СМИ?
- Но, - дрогнул фронтмен, - там же только местные…
- Из Коста дель Сол сегодня прибыли несколько… девушек, - голос Пауля приобрёл характерный металлический оттенок. - С багажом…
- Ну и что? Ты порылся в их багаже и обнаружил шпионские жучки и видеокамеры?
- Какой догадливый! Откуда ты взял ребёнка?
- Это моя подружка.
Пауль покачал головой и обратился к девочке по-испански:
- їDonde estan tus padres? їLos ves en la sala? / Где твои родители? Ты видишь их в зале?
Тилль с удивлением смотрел на гитариста - где это он выучил испанский? Сам Линдеманн не мог сказать (без помощи разговорника) ничего кроме сакраментального "Hijo de puta" (это я не буду переводить), отмечу лишь, что это была очень нужная фраза, почти на все случаи жизни.
- Si, los veo. / Да, вижу.
- їVas hacia ellos? / Подойдешь к ним?
- Si. /Да.
Пауль помог ей спуститься на пол, и девочка, невозмутимо кивнув Тиллю, направилась к родителям.
- Ты всё испортил, - надулся Линд. - Мы так хорошо ладили…
- Сейчас не до шашней, - сурово рявкнул Ландерс. - Смотри, что Олли вытворяет.
- А что? - Тилль близоруко попытался высмотреть Оливера.
- Под Хоакина Кортеса косит, - хмыкнул гитарист, кивая в сторону сцены. - Зрителям он нравится. Боюсь, теперь его не отпустят.
Но не даром у них в группе был Линдеманн, а у Линдеманна - диплом по пиротехнике.
- Зрителей я беру на себя, - бросил Тилль, стараясь развернуться со своими ветками в узком проходе. - Собирай наших.
- Только чтоб тебя никто не видел! - крикнул ему вслед Пауль.
Бабах! Бух! Бах! Взззиии!.. Бубух!..
Площадка перед трактиром начала взрываться разноцветными фейерверками. Посетители трактира выбежали из помещения полюбоваться на огненную феерию. Пауль, при поддержке товарищей, напал на басиста и затолкал Оливера в его рубашку. После чего они задворками вернулись в студию.
Но это ещё не конец.
Три часа ночи. Оливер извлёк горшок с розой из-под кровати. Утвердил его на постаменте-тумбочке. Достал гитару и, взяв несколько пробных аккордов, взглянул на цветок: роза, выпучив листики, равнодушно торчала в горшке. Ободрённый Оливер заиграл… и запел.
Богобоязненные жители деревеньки в своих постелях, перекрестимшись, повернулись на другой бок. Всё же они жили около звукозаписывающей студии, и за долгие годы на музыку у них выработался стойкий иммунитет.
Чего нельзя было сказать о самих музыкантах. День выдался трудным и раммштайновцы порядком подустали, так что вокальные потуги со стороны басиста не вызвали у них какого-либо положительного чувства.
Тилль всегда ждал от жизни самого худшего, поэтому, когда его опасения оправдались, он довольно улыбнулся и… забился под подушку.
Богатое воображение Рихарда помогло ему пережить вокальный кошмар. Он быстренько сочинил себе завывающее привидение местного разлива и карманного формата (так безопасней), и не заметил, как уснул.
Пауль был лишен такого преимущества, ибо воспринимал мир таким, каков он есть (что, вообще-то и является главным заблуждением человечества). Он вскочил чертыхаясь, нашарил фонарик и выполз в коридор.
Шнайдер тоже принимал мир таким, каким он являлся, но при этом обладал мироощущением, позволяющем ему воспринимать вселенную альтернативным способом. Пожалуй, Кристоф, был единственным из всех, кто принял оливеровские вопли довольно таки благожелательно (не говоря уж о том, что он мгновенно идентифицировал их, остальные даже не поняли, кто это так орёт). Он подумал: "Олли-то у нас, оказывается, поёт, хе-хе!" зевнул, повернулся на другой бок и преспокойно заснул.
А Флаке даже и не проснулся. Хитрый клавишник предварительно напихал в уши ваты, закрыл глаза специальной маской, а дверь задвинул шкафом. Предосторожности вовсе не лишние, когда имеешь дело с… э-э… со старинными друзьями, практикующими наливание клея в тапочки, засовывание куриных яиц под подушку и раскрашивание безмятежно спящего лица зелёнкой.
Пауль шел на звук, обшаривая лучом фонарика стены, двери, ветки… Ветки?
- Тилль? - луч фонарика упёрся в сонно хлопающее глазами лицо Линдеманна. - Как ты думаешь, кому могло приспичить кастрировать осла ночью?
- Ну, что ты, - это врождённый авантюризм заставил вокалиста выбраться из кровати. - При чём здесь осёл? - Тилль зевнул. - Хотя… Может, это какой-то местный, древний обычай, связанный с жертвоприношениями, - Линд был оптимистичен как всегда.
Подозрительные звуки привели их к двери оливеровской спальни. Пауль толкнул дверь. Оливер как раз закончил свою серенаду. В свете ночника было отчетливо видно, как Олли отложил гитару и придвинул к себе горшок с розой.
- Соловей и роза - да? - скептически прошипел гитарист.
- О, - ответил Тилль тоже шепотом. - Пауль, тебе не кажется, что мы вторгаемся в чужую личную жизнь?
- И ты туда же!
Оливер, обняв горшок, свернулся калачиком на подушке.
- Бред какой! - гитарист осторожно закрыл дверь. - Пойдём покурим.
Всё сказка кончилась! Дальше пойдёт чистая правда. Настолько чистая, что слабонервным просьба удалиться. Также прошу удалить от экранов монитора детей, домашних животных и комнатные растения (кстати, пыль тоже можете убрать, за компанию). Итак…
Трансцендентное не то, что ненормальное (оно даже и не претендует). Паулю снился сон. Бытие, как таковое, маразматично по определению (о маразме вообще можно написать целый роман-эпопею (Лев Толстой, например, знаменит именно этим), но из сострадания к нашим редакторам, я не буду этого делать). Хотя, возможно, маразматичность зависит от восприятия. И наши сны всего лишь зеркало, которое интуиция подносит нашему сознанию, пока логика спит. В темноте перед Паулем вспыхнули глаза. Зелёные, и, вроде бы, кошачьи.
- Кто здесь? Шнайдер, если это твои шуточки… - Пауль опасался ударниковой мести, тот до сих пор не мог простить клея на барабанных палочках. (Просто Пауль хотел помочь - Кристоф всё время ронял палочки на репетициях, раздражая товарищей, но вот есть палочками он так и не научился, а это ему бы пригодилось, так как палочки не отлипали три дня).
Глаза приблизились, становясь фиолетовыми.
- Ты не Шнайдер, - скорее удивился, чем испугался Пауль.
Глаза опять поменяли цвет, на этот раз на красный, и насмешливо прищурились: "Да неужели? Ай, действительно! Вот незадача!".
- Э, да я тебя знаю! - Пауль обрадовался бы чему угодно, лишь бы это был не мстительный Шнайдер. - Ты Эрис из мультика про Синдбада, - осклабился гитарист.
В ответ последовало изящное пожимание плечами: "Да хоть горшком назови, только в печку не ставь".
- Ну… может, ты тоже поздороваешься со мной? (Девушка была очень даже ничего).
"Ах, да! Извини… Привет, животное!"
- Животное?! - Пауль вытаращил глаза.
"Ну, да - зайчик".
- Хм… очень мило, - Пауль вовсе не привык к такому обращению. Он всё не мог оторвать взгляда от затейливого декольте. - Знаешь, мне всегда было интересно, на чём держится такое платье.
"Знаешь, мне тоже". Она подплыла поближе: "Ты хочешь, выяснить это сейчас?".
Пауль сглотнул.
Неожиданно она растворилась во тьме, появилась вновь, но только с другой стороны: "Обломись... И вообще, тебе не кажется, что ты смотришь слишком много мультиков?".
- Это всё мой сын. Мальчишку не заставишь смотреть мультфильмы. Какие-то неправильные дети пошли, - брюзжал Пауль. - Вот в наше время всё было понятно.
Она сочувственно покивала.
- И люди не превращались в деревья, - добавил он с раздражением.
"Ааа…", - потянула она и отплыла в сторону. - "Ты об этом".
За её спиной непонятным образом возник "экспонат №1", в котором Пауль признал…
- Это же Тилль! - воскликнул Пауль, подходя ближе.
"Не совсем", - возразила она, разглядывая ветвистый "экспонат" из-за паульского плеча. - "Скорее, это твоё представление о нём".
Экспонат был явно не живым. Пауль постучал по нему и нахмурился: звук получился явственно деревянный.
- Как всё это… - Пауль покачал головой и вздохнул. - Флаке пытался сделать что-то, но… Может мы выбрали неправильное направление?
"Флаке всё правильно сделал", - отозвалась она.
- Да? Тогда почему… - Пауль выразительно кивнул в сторону "экспоната".
"Попытаюсь объяснить. Смотри", - в её руках появилась сковородка. - "Логика и интуиция - две стороны одной сковородки. Думается, что интуиция все же ближе к творческому "горению", а логика лишь тефлоновое покрытие, не выдерживающее критики, в виде… хм… допустим, царапанья её кухонным ножом".
- Очень аллегорично, - хмыкнул Пауль. - А дальше?
"Дальше? А это всё".
- Всё? - Пауль был несколько разочарован.
"А ты думал - в сказку попал? Хотя… Подумай сам: что может символизировать рукоятка сковородки?.. Если не принимать во внимание фрейдистские теории". Сковородка исчезла, и она протянула Паулю освободившуюся руку как для рукопожатия.
Пауль глядя в миндалевидные красные глаза, взял протянутую руку.
- Доверие?
Она улыбнулась, затем неожиданно спросила: "Как думаешь, какого цвета Правда?".
- Зелёного, - буркнул Пауль, не раздумывая. Ощущение её маленькой горячей ладони было похоже на держание в руке живой птицы.
Она кивнула: "Верно".
- Или желтого?
Она улыбнулась: "Почему "или"?".
- А… если бы я сказал, что Правда серо-буро-малиновая в крапчатую полоску?..
"Это тоже было бы так", - закончила она.
После такого утверждения воображение Пауля малость заклинило.
Она начала растворятся.
- Подожди! - не мог же он её отпустить просто так. - А бог есть?
Она расхохоталась: "Ты что, думаешь: я трансцендентное справочное бюро?".
Она исчезла, и Пауль повернулся к "экспонату" - Тиллю. Внезапно ему показалось, что Тилль стал дублироваться, как сдвинутая с места колода карт. Пауль попытался обойти его, и, точно - за вокалистом-деревом стоял точно такой же дерево-вокалист. Только немного моложе. За ним ещё один. Пауль прошелся вдоль рядов дублированного Тилля. Было забавно - чем дальше, тем моложе был вокалист. Наконец Пауль дошел до совсем маленького Тилля-росточка и улыбнулся, вспомнив их дитячьи приключения. Двинувшись дальше, Пауль обнаружил эмбрион-семечко. Тут ему стало слегка не по себе, и он решил вернуться. Однако он всё шел и шел, а Тилль категорически не кончался. Пауль покрылся испариной. Он вцепился взглядом в лицо Тилля, который был к нему ближе. Глаза друга были как стеклянные. Пауль медленно обернулся - за его спиной, образуя нескончаемые колоны, помещались его одногруппники (при чём каждый дубликат Оливера держал в руках розу в горшке). Пауль закричал…
На этом моменте можно вернуть слабонервных, инвалидов, детей, живность и прочую растительность туда, откуда оные были изъяты.
Пауль закричал. Шнайдер, который как раз наклонился над ним с целью художественного вандализма, выронил из рук, (отвыкших держать что-либо кроме барабанных палочек), пузырёк с бриллиантовой зеленью. Пауль вскочив, таращился попеременно: на смущенного Шнайдера, на пятно зелёнки, расплывающееся на подушке и на выглядывавшего из-за шнайдеровской спины Оливера (который держал в объятиях горшок с розой). Последнее обстоятельство почему-то весьма разозлило Пауля, чем немедленно привело его в чувство. Злобно оскалившись, гитарист вылетел из спальни. Шнайдер переглянулся с Оливером и побежал следом за Паулем. Олли перегля…, ну, хорошо, посмотрел на розу и неспешно последовал за барабанщиком.
В гостиной Рихард, Тилль и Флаке мирно обсуждали сводку погоды. И их несказанно удивил Пауль, коий стремительно пересёк гостиную и теперь с остервенением рылся в старых журналах. Раммы, удивлённо переглядываясь, окружили Пауля.
- Ага! - Пауль выудил из кипы журналов потрёпанную газетку.
- Что "ага"? - поинтересовался Рих.
- Смотри, - Пауль сунул под нос Рихарду какую-то статью.
- Это наше старое интервью, - пояснил Рих для остальных. - И что?
Пауль вырвал из рук Рихарда газетку и прочёл вслух:
- "Вопрос: Вам понравилось быть гномиком? Ответ Тилля: Скорей, мне снова хочется стать ребёнком…"
- К чему ты это? - действия Пауля продолжали оставаться для его товарищей загадкой.
- Да к тому, что это Тилль! Он во всём виноват! - заорал Пауль, потрясая газеткой.
- Ну, это уж ты хватил… - Рихард попытался урезонить друга, взяв его за плечо. - Тилль то здесь при чём?
Но Пауль вырвался и продолжал выкрикивать обвинения в адрес Тилля, наступая на вокалиста, который, к всеобщему удивлению пятился от маленького гитариста, пока не упёрся в кресло. От столкновения с креслом тилльские ветки отвалились, будто были приклеены. Флаке наклонился и подобрал одну веточку. Остальные потрясённо уставились на Линдеманна. Тилль отвёл глаза.
- Так ты с самого начала так мог? - Шнайдер схватил одну из веток с намерением отдубасить вокалиста.
- Шнайдер, а ну полож веточку! - прикрикнул Пауль. - Послушаем, что скажет.
Против всех напастей мира у Тилля было только одно оружие - собственная харизма. У Линдеманна было столько харизмы, что ею можно было залить… кхе… ну, в общем, на концертах это срабатывало. Вокалист придал свой физиономии глуповато-умильное выражение… но на сей раз, это не сработало.
- Тилль, это правда? - дрожащим голосом спросил Рихард.
Тилль пошаркал ножкой, виновато глянул на друзей и кивнул.
- Но как? - Флаке крутил веточку и так и эдак, попытался приставить обратно к Лидеманну (безрезультатно).
А Кристоф разломил ветку, и, даже, попробовал на зуб. Тилль вытащил из кармана тюбик с клеем. Шнайдер поспешно сплюнул.
- Клей? - удивился Флаке.
Барабанщик поскорей отбросил от себя ветку и, вспомнив приклеенные к рукам барабанные палочки, спрятал руки в карманы.
- Не просто клей, - объяснил Тилль. - Это экспериментальный образец - новая космическая технология. Помните, нас в России на испытательный полигон вывозили. Пока вы на танке катались, я выпросил у русских… несколько хороших вещей.
- Каких ещё вещей? - насторожился Рихард.
- Ну, взрывчатку всякую… - замялся Линд. - Это не интересно.
- Отчего же, - запротестовали друзья, - а ну раскалывайся!
В честь отъезда, раммштайновцы решили закатить прощальный праздник. Подготовили выступление и пригласили всех деревенских. Поверх несгораемых одежд раммики натянули робы из мешковины. А Тилль ещё и соорудил себе парик из соломы. Они играли и пели. Потом Тилль схватил свой парик из соломы, поджег его и бросил в центр круга. Мешковина на раммштайновцах, обильно сдобренная маслом, загорелась тоже. Они сделали вид, что ничего не замечают, и, взявшись за руки, устроили эдакий хоровод вокруг пылающего парика. Деревенские подумали, что они и вправду горят и окатили их водой, а потом и из огнетушителей добавили. Раммики, посмеиваясь, отплёвывались от пены. Объяснить, что всё это было подстроено, у них не получилось - деревенские остались при своём мнении: что это они спасли от огня беспечных германских недотёп. Раммики не стали их разочаровывать - почему бы и не дать людям почувствовать себя героями. Тилль притащил свои ветки, сделал из них факелы, поджег и стал ими жонглировать. Раммы подобрались поближе. Они и не знали, что Линдеманн так умеет. Но дело в том, что жонглировать Тилль и не умел - факелы он довольно быстро уронил в лужи оставшиеся от пожаротушения, и они погасли.
На время выступления Олли был принужден (под давлением общественности), оставить розу на крыльце, где её тут же сожрал тот самый козёл. Можете себе представить, как огорчился Оливер. Но такова судьба всех романтических отношений (к тому же её всё равно бы съела тля). Злопамятный Рихард с азартом присоединился к погоне и последующей экзекуции (они просто попинали немножко скотинку и отпустили, а чего возьмешь с глупого животного?).
Пока Олли и Рихард носились по горкам за козлом, остальные расположились в гостиной, потягивая пивко.
- Как же ты это догадался? - спросил Пауля Флаке. - Ну, с этими ветками.
- Помнишь, я намазал палочки Шнайдера клеем? - хмыкнул Пауль. - А клей-то я у Тилля позаимствовал, - добавил Пауль.
В Пауля полетела диванная подушка. Шнайдер так и не придумал подходящую месть. Пауль поймал подушку.
- Прости, Шнайдер, - сказал Пауль покаянным тоном. - Я же не знал, что это такой хороший клей.
- Но, - возразил вернувшийся с охоты (на козла) Рихард, - как же вся эта "блинная" теория, которую предложил Флаке? Мы же были детьми, а потом растениями… Ой, извини, Олли.
Тут Рихард сочувственно похлопал Оливера по спине, который вновь начал безутешно всхлипывать.
- Моё мнение вы уже слышали, - нахмурился Пауль. - Я считаю, что это Тилль виноват. Надо быть осторожнее со своими желаниями.
- Просто это было весело, а я не хотел быть неблагодарным, - ответил Тилль.
- Ты о чём? - удивился Шнайдер.
- Я смыл экспериментальное флакинское тесто и утром был как сосна, выросшая на просторе. Это было незабываемо, - мечтательно изрёк Линд. - Но когда мы вытаскивали Олли тогда из трактира, мои ветки начали отваливаться сами, - смущенно признался Тилль.
- И? - Рихард подался вперёд.
- И я их приклеил обратно, - пояснил вокалист.
- Дурацкая история, - заявил Пауль. - Если кто-нибудь ещё раз вспомнит о ней, - добавил он угрожающим тоном, - я вас… приклею к вашим инструментам. А тебя, - ткнул он в вокалиста, - к микрофону!
Честное слово, я хотела закончить эту ерунду ещё в первом рассказе, ограничившись единым, так сказать, блином. Ибо с начала предполагалось писать нравоучительную повесть о Раммштайновцах в глубокой старости. Ну, там: Шнайдер со слуховым аппаратом; игривый Тилль в инвалидном кресле; Рихард, выползающий на сцену… кхе, ладно не будем об этом. А в итоге получилось прямо таки наоборот. Эти сво… свободные в своих проявлениях индивидуумы, совершенно не захотели вытряхиваться из рассказа. Более того - Пауль как узурпировал власть в первой части, так и продолжал командовать до последней. Тилль оказал себя совершеннейшим хулиганом и не пожелал расставаться со своим "флористическим украшением". Остальные тоже были не лучше. Совсем от рук отбились. Пришлось даже делать "ход козлом", дабы вернуть Оливера со стези порока в лоно семьи.
Автор с некоторой обреченностью предвидит упрёки в бессмысленности сего произведения. Однако можно сказать, что смысл его примерно в том же, в чём заключается и смысл жизни (коий смысл каждый волен определять для себя самостоятельно). То есть, если кому-то покажется мало этого объяснения, тот вполне может придумать его себе сам. Желаю удачи!
Количество комментариев: 7 [ добавить комментарий ] [ распечатать ] [ в начало ]
|
|
