Рассказы фанатов

Сказ про то, как Пауль болел

Автор: forvalaka

Пауль многозначительно воззрился на потолок. Он был точно уверен, что это потолок. И даже след ботинка Тилля размера эдак сорок шестого в левом нижнем по отношению к нынешнему положению гитариста углу этой большой белой поверхности ничего не менял. Нет, ну на чём ещё в его квартире была белая побелка? Правильно, ни на чём. И осознание этого Ландерса совсем не обрадовало. Понимание того, что у него в момент пробуждения над головой, приходило обычно уже после ощущения в полной мере того, что же у него болит. То есть минут через десять после открытия глаз. И когда вдруг осознаешь, что ты, только что разлепивший зенки, смотришь на потолок, это может означать только то, что что-то произошло. Короче, ничего хорошего это не значит.
Впрочем, Пауль решил не унывать и пойти обратным путём, то есть теперь попробовать понять, что же у него болит. Начал он саморевизию как всегда с головы, которая опять же как всегда болела, но не там, где ей обычно положено болеть, и не сильно. Так, тихонько ныла по всей своей площади. «Ладно, это пока опустим» - решил он. По реестру дальше шли рёбра, болевшие в прямой зависимости от полученных вчера ударов, которые доставались Паулю в моменты особой тоски Рихарда по своему прошлому бойца. Но сегодня они не болели. Ещё могли болеть руки… Но вроде вчера они с Крисом на спор не отжимались. Хотя кисти чуть-чуть ныли и были покрыты маленькими синяками. Загадочно.
Tем не менее была и другая боль. Какая-то нетипичная боль. «Надо сначала встать, а там разберёмся» - рассудил Ландерс. И резко сел на кровати. Кстати, то, что он спал в кровати, да ещё разобранной, да ещё в пижаме, тоже было более чем подозрительно. Но об этом он подумал позже. А в данный момент он тихонько взвыл от бешеной боли во вроде не болевшей голове. Как будто кто-то со всего размаху ломом по затылку вдарил. Пауль уже чувствовал, что его сейчас вывернет наизнанку, он упадёт в обморок, мозги из ушей потекут – и мешком рухнул на подушку. Вот тебе на! Не болит… Чтоб разогнать головокружение, Ландерс попробовал глубоко вдохнуть, но не вышло. Ещё бы, попробуй сделать глубокий вдох с заложенным носом и больным горлом. Теперь картина начала проясняться. Пауль даже понял, почему ему так жарко: кожа просто горела и была неприятно липкой. Приложив тыльную сторону ладони ко лбу, он пришёл к выводу, что температура зашкаливает за сорок.

Плохо. Плохо? Да не то слово! ОЙ, как плохо! Пауль вдруг вспомнил, что вчерашнее нашествие масс на его квартиру началось с неожиданного пришествия Рихарда Z. Круспе-Бернштайна, который, увидев своего коллегу расхаживающим с градусником подмышкой, довольно красноречиво рассказал тому, что он думает по поводу болезней («все болезни из-за проблем с головой; уж кто-кто, а ты давно это на себе ощутил»), и всяких болящих («безмозглое, ты, существо; и завтрашний концерт ты будешь играть при любой температуре»), и про то, что с ними делать («оторвать бы тебе голову и приставить к тому месту, откуда она у тебя на самом деле растёт!»). Причём выражения у него были крепкие. Пауль даже подумал, что Рихард нарочно задержался у идущей неподалёку стройки, чтобы обогатить свой словарный запас. Но с другой стороны, это был самый полезный визит из всех последующих: суровый герр Круспе-Бернштайн в итоге сжалился и побежал в аптеку. А Пауль остался наедине с градусником, который ничего утешительного не показывал: 37 и 7. Утром была только тридцать семь ровно.

Кстати, а где сейчас градусник? Всё-таки интересно, какова теперь температура вулкана. Пауль попытался найти его глазами, но такое «кошение» в разные стороны приносило только другую, уже ноющую, головную боль. Он осторожно, как партизан из окопа, поднялся на локтях. Постреляв глазками уже в таком положении, Ландерс обнаружил осколки искомого предмета на подоконнике. Он взволнованно стал искать ртуть: ещё и отравиться ему не хотелось. Но память услужливо подсказала ему, что Флаке выкинул её в окно. Флаке? Ах да.

Только Риха ушёл, пришли Флаке и Оливер. Они как раз хотели обсудить проблему грядущего день рождения Рихи, но, увидев покрасневшие белки глаз Пауля и неестественно открытый рот, который тот постоянно пытался закрыть, но не получалось (дышать-то ведь надо), синхронно его схватили и засунули в кровать. Пауль делал, конечно, попытки встать, но Флаке строго посмотрел на него, подтвердив свой взгляд метким броском в голову болящего его же пижамы, которую умудрился извлечь из шкафа не оказавшись засыпанным по самые уши всяким барахлом, что даже у самого гитариста получалось весьма редко. А тут ещё прибежал Олли со своим чайком, заявив:
- Пей, тебе сейчас много пить нужно, - «Это можно!» - ухмыльнулся Пауль. Ридель нахмурился, - не спиртного! А ещё необходим витамин С: я тебе в чаёк лимонного соку выдавил.
«Лимонный сок? Странно, где это они в моём доме нашли лимон? Только если тот, из которого мы месяц назад пытались вырастить само лимонное древо. Он вроде так и остался закопанным в цветочный горшок. - Пауль с опаской покосился на чашку, но всё же глоток сделал. - Боже! Кислятина-то какая!»
- Пей, пей! – приказал Флаке.
Силы были явно неравными и гитаристу пришлось влить в себя эту отраву. Он предчувствовал какую угодно реакцию своего организма, вплоть до мгновенной смерти. Но ничего такого не последовало. Вскоре явился Рихард и вывалил на ночной столик кучу всяких пакетиков и коробочек. Пауль даже не пытался понять, зачем оно надо. После симпозиума «врачи» напоили его ещё какой-то гадостью и кучею таблеток, из которых Ландерсу был знаком только аспирин, да и тот совсем по другой причине. Потом все эти начинающие инквизиторы покинули помещение, наказав напоследок спать. Никаких причин, толкавших бы его к неповиновению, больной придумать не смог, а потому умиротворённо захрапел.

К вечеру чья-то добрая душа – знал бы чья, сослал бы на Сахалин – известила уже, кажется, весь мир о его болезни. Телефон надрывался, но избавлять Пауля от почётной обязанности хозяина дома отвечать на звонки никто не собирался. А потому на несчастного полились всяческие «ой, Полик, привет, как ты себя чувствуешь? Кто я? Как же ты меня не помнишь! Я внучатая племянница твоей троюродной тёти. Ну, мы в детстве вместе жили. Тебе ничего не нужно? Хочешь я приеду, чтобы ты не скучал? Посижу с тобой недельку, поухаживаю» (Пауль вспомнил свою семейку: ага, пусти на недельку, поставят палатку на кухне: месяца два не выгонишь, хотя «поухаживаю» было сильным козырем: оно включало в себя обещание мыть, вкусно готовить (а невкусно я и сам умею), стирать, убирать) и «Здравствуй, мой милый. Тебе, наверное, сейчас плохо. Хочешь я приеду, развлеку тебя? Кто это? Твоя девушка. Бедный, уже не узнаешь своих любимых. Какая? А у тебя их много!?!» (Вас только, мадам, и не хватало; может и много, смотря с какого момента Вы начинаете считать себя моей девушкой: если с того момента, когда Вы позволили мне присесть рядом, то много, а вот если с момента страстного поцелуя – хм… тоже много), перемежаемые «Здорово! Ты там ещё умирать не собрался? Будешь умирать, в завещании обо мне не забудь» (интересно, а кто это был? Может и правда упомянуть? Как причину моей смерти). Знал бы, какой идиот дал этим людям его телефон – и тогда концентрационный лагерь показался бы ему райским уголком. Ландерс бы очень удивился, если бы узнал, что номера телефонов всех этих извергов есть в его записной книжке. На фоне этого безобразия звонок Якоба, наполненный руганью (и, тем не менее, искренним беспокойством) по поводу того, что «у кого-то через два дня интервью на MTV, нашёл время заболеть и что пора из вас всех моржей делать, повышать иммунитет и всё такое, разболелись тут: Рихард год назад, теперь ты ещё», - был просто счастьем. И всё это сопровождалось чашками чая с лимонным соком – по подсчётам Пауля шёл уже пятый лимон. Где только нашли? Пауль искренне надеялся, что в магазине, а не за шкафом. Да, за шкафом было лимона три: периодически пьяному Кристофу Шнайдеру казалось, что там обитает мышь. Правда, он её ещё ни разу не видел (хоть на том спасибо, а навязчивые глупые мысли приходят даже в трезвом состоянии). И каждый раз он добросовестно пытался её оттуда выманить лимоном. Почему мышку должен был заинтересовать именно этот фрукт, объяснять Шнай не хотел («Фсё рафно не поймёте»). Понятное дело, серая из убежища не показывалась. Даже если бы она там и жила. Ни одна нормальная мышь в руки пьяного Шная не полезет, от него в таком состоянии даже собаки шарахались, – это было очевидно для всех, кроме него самого. В итоге он разочарованно закидывал лимон под шкаф. С утра никто туда, конечно, не лазил. Если учесть, что капитальную уборку квартиры Пауля проводили совместными силами месяца четыре назад, то под шкафом уже должна была образоваться миниатюрная ферма по выращиванию грибка. Причём такого махрового, что французы бы удавились от зависти. Пауля грело только предположение, что сок этих лимонов за сей период вполне мог забродить.

И тут пришли Тилль и Кристоф. Судя по внушительным пакетами и издаваемому ими перезвону они собирались лечить Пауля методом всех времён и народов. Ландерс радостно потёр ладони и даже попытался вскочить с кровати, но напоролся на вытянутую руку Рихарда и вновь оказался на своем уже порядком надоевшем ему ложе. Оливер и Флаке стеной встали на защиту организма Ландерса от алкоголя, по крайней мере, сегодня, несмотря на все протесты оного. С медицинской точки зрения они были правы. Но Пауль помнил, как в детстве всё лечилось спиртом: особенно плохое настроение, которое сейчас серьёзно перевешивало насморк и кашель. Только вот он ещё ни разу не пытался «лечиться» будучи напичканным аспирином и с температурой 38 и 7. К ужасу Ландерса солист проиграл бой. А Шнайдер в спор вообще не вступал: по его лицу блуждала такая мечтательная ухмылка, а в незанятой пакетами руке у него был такой неуместный здесь букет, что было ясно – он тут мимоходом.

«Как занятно, - думал Пауль, продолжая изучать потолок и с неудовольствием отмечая на нём ещё два следа, но уже поменьше размером, - помнить, что же вчера было. То есть это нормально, если «вчера» не заканчивалось пьянкой. Да и даже если заканчивалось, отрывками я хоть что-то обычно помню. Но вот так, как Флаке, всю картину во всех подробностях помнить? Необычное ощущение».
Остроразвитое чувство самосохранения подсказывало ему, что если он не сумеет в ближайшие три часа сбить температуру, вылечить горло и перестать пыхтеть как локомотив, то «необычных ощущений» в его жизни прибавится: найдётся немало людей, которые об этом позаботятся. Но надо хоть с чего-то начать… О, Эврика! Рихард ведь купил вчера ещё один градусник. И если сегодняшняя непривычная память не изменила Паулю, то был он на кухне.
Миллиметр за миллиметром, цепляясь за всё, что попадалось под руку, он сел на кровати. Открывавшееся зрелище поражало даже его своей уникальностью и размахом. Пол покрывал слой чистого снега толщиной сантиметров в десять. Внушительно, особенно учитывая, что за окном июнь, а в комнате – как в бане, градусов 35, не меньше, и спёртый до безобразия воздух. Минутки две ошарашенный этим феноменом Пауль рассматривал пол, после чего пришёл к выводу, что это совсем не снег, а бумажные платки. От сердца отлегло. Не смущали даже вопросы, какой псих это сотворил и где он столько платков откопал. Ландерс, конечно, понимал, что как минимум половина – его организма дело, но не мог же он один так постараться! Теперь он уцепился уже за занавеску и пытался встать: голова кружилась, суставы ломило – видимо жар у него действительно был нешуточный. «И всё-таки, что же стало с первым градусником?» - недоумевал Пауль. И продолжaл вспоминать…

Тилль, как великий гуманист, предложил не пить, раз уж больному нельзя. Ну, хотя бы из солидарности.
- Ну, ребята, мы же не садисты?
Но у Рихард и Оливера было другое мнение по этому поводу:
- Все люди в душе садисты! К тому же это будет и ему на пользу, психологическое лечение, так сказать. Ведь ему тоже хочется, но столь безнадёжно больным нельзя, так что придётся выздоравливать, - сумничал Рихард. – Правильно, Олли?
- А то, - любитель нирваны пребывал сегодня не в особо радостном настроении, так что пару бутылок пива были очень кстати. Тем более если они и так уже здесь.
Великий гуманист сдался, но гуманности от этого не потерял:
- Ладно. Но может мы хоть на кухню пойдём, а то он тут слюной захлебнётся.
- Ага, оставь его одного! А потом он будет нам морали читать, что мы его покинули в трудную минуту. К тому же он выспался уже сегодня. И как тогда пойдёт психологическое лечение, если он не увидит самого процесса? – радостно поинтересовался Риха. – Тащите сюда стол, будем праздновать.
- Что праздновать? – не выдержал Ландерс. Его осипший и охрипший голос, звучавший, кроме того, в нос, приближался по звучанию к голосу Тилля после перепоя. – Моё «заболевание»? Риха, я, конечно, знал, что ты меня любишь, но что настолько - не представлял.
- Умолкни, золотая рыбка, - процедил Оливер, тащивший из гостиной большой дубовый стол, больше похожий на экспонат Лувра эпохи Людовика XIV, чем на нормальный предмет мебели, не только по внешнему виду, но и по весу. – Пей чаёк. И где ты только такую мебель откапываешь?
Тилль обречённо вздохнул и, виновато посмотрев на Пауля, стал выстраивать на столе батарею бутылок. По тому количеству спиртного, что притащили с собой солист и ударник, можно было сделать вывод, что либо Пауль был болен смертельно и его пора уже спиртовать, либо его маленький организм нуждался в слоновьих дозах «лекарств». С кухни явился Флаке, нагруженный тарелками со всякими закусками. Проводив сияющего Шнайдера с букетом ритуальным пинком и парочкой пошлых шуточек, мучители принялись праздновать, как милостиво объяснил Рихард, очередную награду, которую им завтра собственно и вручат.
- Считается, что результаты голосований аудитории не разглашаются до самой церемонии, но вы же знаете Якоба: он и мёртвого поднимет, чтобы узнать всё, что ему нужно. Так что всем молчать как рыбы – мы ни о чём не знаем, ничего не подозреваем.

Паулю было всё равно. Чувствовал он себя будто на своих поминках. И хотя температура стабилизировалась на отметке 38, состояние его не улучшалось. Правильно, пусти козла в огород, но прежде надень на него намордник!
Часа через три, после третьей бутылки пива и пятой стопки джина Флаке, исправно таскавший до этого Паулю чай с лимонной кислотой (вклад Шнайдера в правое дело) и пичкавший его всеми положенными, с его точки зрения, естественно, таблетками, осознал, что в душе он Менделеев, и уверовал, что знает, как собрать батарейку из подручных средств. Тем более, что местонахождение одного компонента, ртути (которой в батарейках отродясь не имелось), было ему известно. Отобрав у страдающего Ландерса градусник, Кристиан решительным движением руки разбил хрупкое устройство о подоконник. Ещё трезвый Тилль заметил, что «эта светлая жидкость не растекается… Это ртуть, что ли? Знаешь, она вообще-то ядовитая».
- Да знаю я, - огрызнулся Флаке. И расстроенный неудачной попыткой собрать энергетический элемент из ложки и градусника, стал сливать ртуть в рюмку. Далее следовала сцена из шпионского боевика: Флаке, закутанный с головой в ярко-красное покрывало, сдёрнутое с дивана, вышел на балкон и прицельным броском отправил рюмку в полёт. Рюмка вполне удачно угодила в воронье гнездо, но вот гнездо… Время было ещё детское, часов восемь вечера, прохожих было много… Снизу раздались негодующие вопли, которые, впрочем, резко прекратились, когда пострадавший взглянул наверх.
- Арабы! Эмигранты недоделанные! – только и сказал он, ибо со спины Кристиан в своём модном прикиде вполне мог сойти за какую-нибудь арабскую Гюльчатай. – Понаехали. Весь Мюнхен ваш, так и до Берлина добрались!
И рассерженный мужчина отправился по своим делами. Но Флаке вполне резонно обиделся. Рихард, почувствовавший себя уже профессиональным врачом, «прописал» ему полпузырька валерьянки для успокоения, после чего доктор наук блаженно свернулся калачиком в опасной близости к качающейся в такт мыслям своего обладателя ноге Тилля. К этому времени Ландерс оставил все потуги стянуть со стола хоть одну бутыль, потому как Оливер, вроде предательски клюющий носом, реагировал на все поползновения рук Пауля в сторону стола болезненным ударом по этим самым рукам.

«Так вот кому спасибо сказать! – зло подумал принявший стоячее положение Пауль. – И как я должен такими руками играть? Я ими шевелю три минуты, а болят, как будто полдня копал. Он же мне все болевые точки отбил!» Предаваясь сладким мыслям о мести, Ландерс, держась за стенку двинулся на кухню. Шёл он пока неуверенно, маленькими шажками, что его, в принципе, и спасло. Память услужливо продолжала раскручивать картины вчерашнего дня.

Теперь главной проблемой Пауля стал начинающий пьянеть Тилль. Ну, и Рихард за компанию. С каждой каплей алкоголя гуманизм солиста куда-то испарялся. Эти два… хм… не особо обременённых интеллектом человека выясняли, как долго следует Тиллю тянуть свой вопль в конце «Heirate mich». Причём каждый вариант сопровождался этим самым воплем. И дело было даже не в том, что было около двенадцати, и не в том, что соседи начали стучать по батарее, и не в том, что получалось плохо, наоборот, очень даже хорошо, и даже не в том, что всё это грозило вызовом бравых стражей порядка – там все свои. Просто каждый вопль Тилля во все его горло и мощь лёгких вызывали в голове Пауля ядерный взрыв. Он уже чувствовал себя жителем Хиросимы, даже глаза у него сузились. Раз на восьмой он не выдержал и тоже поддержал голосоизлияния солиста. Тилль и Рихард недоуменно воззрились на болящего. В квартире установилась тишина, и Пауль блаженно расслабился. Но зря!
- Знаешь, Рихард, меня в детстве лечили радикальными методами. Клин клином вышибают и всё такое. Может, попробуем? – предложил Тилль.
- Ну, нам терять нечего, температура у него не спадает… Что ты предлагаешь?
Пауль с ужасом воззрился на них. Да таким впору выдавать удостоверения профессиональных душегубов! Маманя, спасите! Но спасения не было. Тилль многозначительно покосился на дверь ванной, потом на Олли, но тот ушёл, наконец, в себя и стать помехой практикантам радикальных методов не мог, и кивнул. Ландерс оказал достойное сопротивление: залепил пяткой Тиллю в челюсть и сломал Рихарду ноготь, но на этом все его подвиги и закончились. Противостоять двум мужчинам столь внушительного атлетического телосложения Пауль просто физически не мог. Они скрутили его и через минуту больной, стучащий зубами гитарист прямо в пижаме стоял под струёй ледяного душа. «Ну, если я отброшу коньки, моя смерть будет на вашей совести!» - думал он, впрочем, подозревая, что их совесть не сильно отяготится ещё и этим преступлением, но сказать уже не мог ничего, иначе бы просто откусил себе язык. На его счастье их маленькая потасовка создала достаточно шума, чтобы проснулся Флаке (как он только умудрялся спать при оре Тилля?), и эта добрая душа, которую ещё час назад Пауль готов был удавить, спасла его от неминуемой гибели в лапах двух драконов-экспериментаторов. Объяснив, куда им отправиться (благо, что хоть карту не выдал, а то удивлённые отпором Тилль и Риха пошли бы), Кристиан выгнал Пауля из ванной, стащил с него пижаму и выдал полотенце.
И тут входная дверь буквально слетела с петель. Под аккомпанемент этого грохота и топота каблуков на пороге материализовался Шнайдер в компании трёх девушек, весьма обворожительного внешнего вида, которые, узрев данную мизансцену, многозначительно захихикали в кулачки. Пауль, стоящий посреди коридора, мокрый, пытающийся завернуться в полотенце, вкупе с глупо ухмыляющимися Тиллем и Рихой и в той же пропорции недовольным Флаке у трезвого Шнайдера вызвал дикое удивление.
- Вы что с ним делаете? – не мог не поинтересоваться ударник. Он-то последний раз видел маленького беса валяющимся в кровати, кашляющим и сморкающимся, что никак не предусматривало принятия душа посреди ночи и шляния по квартире в полураздетом виде. Хотя, если учесть, сколько бутылок он им оставил…
- Лечим! – весело объявил Рихард. Глазки у него заблестели, как у кота, увидевшего сало. – Милые дамы, проходите, не стойте на пороге! Будьте как дома. Да что вы, что вы, не разувайтесь…
Его улыбка сверкала так, что в коридоре, тёмном от природы (природа выразилась в лице буйного после очередной ссоры с подругой Олли, и потому сломавшего три из четырёх гнезд для светильников), стало непривычно светло. Подруга эта, кстати, сейчас морочила и без того уставшую голову Риделя.
- Вроде, кто-то собирался вернуться домой пораньше!?! – разносилось из мобильника Оливера по всей комнате больного. Ридель задумчиво глянул на часы, показывавшие полвторого ночи – а что? сейчас он вернуться уже не может? – Где ты шляешься, бессовестный? В кои-то веки он в Берлине и бродит неизвестно где! Знаешь, дети уже начинаю забывать, как ты выглядишь!! – «Ага, забудет он. У меня нормальный, не страдающий амнезией, весёлый мальчишка. И уж не орет по всякому поводу» - Почему ты молчишь?!? Неужели ужрался настолько, что двух слов связать не можешь? Оливер! Я что? Со стенкой разговариваю?
- Милая, я у Пауля, он заболел, причём серьёзно, кто-то ж должен его лечить. Так что не жди меня, - спокойно, будто и не было этой длинной трели на повышенных тонах, пробормотал в трубку Олли и нажал на сброс. Немного подумав, выключил трубку вообще. «Вот что значит познавший нирвану!» - подумал одетый уже в другую пижаму (ее он, между прочим, не мог найти как раз с последней уборки – она, оказывается, просто сохла на балконе, удачно маскируясь под столь же полосатые стены этого помещения), напичканый очередной порцией таблеток и чая и уложенный на положенное место Пауль. Как раз такая ссора и закончилась для него разводом. Нет, не хотел он вновь быть женатым, Боже упаси, но просто как-то глупо они разошлись, из-за мелочи. Хотя, к гордости Пауля, он раздул эту мелочь в трагедию покрупнее смерти отца Гамлета. Между тем комната начала пустеть: у кого-то появилась совесть, и экстренное заседание по вопросу вылечивания Ландерса медленно перетекало в гостиную.

Оливер, стараясь успокоиться, ведь как ни крути, эта беседа его взвинтила, решил собрать пустую тару в один угол. Но так как Ридель был всё же под градусом, то угла не нашёл и стал выставлять бутылки ровным рядом вдоль стены. И вроде они никому не мешали. Оливер покинул помещение, плотно прикрыв за собой дверь. Пауль стал невольно проваливаться в сон. Переживания за свою шкуру настолько его измотали, что даже практически полная перекрытость дыхательных каналов не мешала его блаженству. Но тут ввалился Рихард. Впрочем, нет, он просто шёл по коридору (и что он по нему шлялся? Девушки же без его общества от скуки умирают) и вид закрытой двери раздражал его взор, а потому он толкнул её. Невезучая дверь со стеклянными вставками звонко впечаталась в стену и задела батарею выстроенных Риделем бутылок. Те, мелодично перестукиваясь, ровным рядком уже легли вдоль стенки. «Так, си минор, верхняя ре, соль, ля диез…» - на автомате проанализировал звук Пауль. Удовлетворенный новым штрихом дизайна Рихард отправился дальше по своим делам. Ландерс послал ему вслед самое действенное из пока известных ему проклятий: «Чтобы на тебя шкаф упал!». Нет, не тот картонный шкафчик, под который Шнай кидал свои лимоны и который стоял в кладовке. Нет! В гостиной, в которую направился вандал, стоял шкафище, прекрасно дополнявший «столик из Лувра». Этот монстр, выполненный из красного дерева, весил около ста пятидесяти кило. Почему? Ну, он и правда был старинный, а потому с двойным дном, в котором весьма многообещающе что-то перекатывалось. Но так как покупка была недавняя (но уже опробованная), всего-то месяца три, у Ландерса ещё не нашлось времени выяснить, как оно открывается и узнать, что там лежит. Но мнение общества относительно веса шкафа вполне выразили рабочие, тащившие это чудо до квартиры гитариста, которые вместе с руганью поведали о том, что прежние хозяева позаботились как минимум о титановом каркасе, а может и о платиновой внутренней отделке. Обмывали шкаф в тот же день, весьма капитально. Тилль даже умудрился отпилить от виновника торжества половину передней ножки, на память. Пауля это, конечно, расстроило, но вскоре начало радовать. Он подставил под ножку металлическую шайбу и шкаф очень даже ровно стоял. Прочность этой конструкции была подвергнута детальной проверке, потому что некоторые члены группы всё-таки дорожили ритм-гитаристом и не безосновательно подозревали, что близкого знакомства с деревянным монстром, весящим в два раза больше него, Ландерс не переживёт. Инспекция подтвердила безопасность установленного оборудования и разрешила приступить к его эксплуатации. Аномалии начинались, когда Пауль произносил в отношении Рихарда формулу: «Чтобы на тебя шкаф упал!». В этом вопросе мнения старинного красавца, украшенного аляпистыми завитками, и его хозяина совпадали полностью. А далее следовало мистическое действие, которое объяснить не мог никто: лёгким грациозным прикосновением ноги лидер-гитарист выбывал из-под ножки шкафа шайбу, которую до этого в целях проверки безопасности неистово пинал Тилль, и шкаф, громко и мелодично поскрипывая, начинал медленно и солидно падать на Риху. До сих пор, правда, Рихард ещё ни разу не оказывался погребённым под весом этого предмета мебели, но каждый раз должен был выделывать в обнимку с гигантом дикие па в ожидании, пока кто-нибудь особо добрый и самоотверженный не подтолкнёт шайбу обратно. В верности своего союзника сомневаться Паулю не приходилось.

А теперь под слоем платков вдоль стены, столь услужливо предоставившей себя в качестве проводника, лежали те самые бутылки. Если бы Пауль шёл нормальным шагом, то ему грозило бы весьма болезненное падение. Но столь медленное покрывание расстояния, которое демонстрировал сегодня обычно шустрый гитарист, обезопасило его затылок от знакомства ещё и с полом. Так он оказался уже в коридоре, походя заметив, что из двери его спальни уже в который раз вышибли все стёкла. «Агрх! Рихард, я все твои лаки побью! Посмотрим, что ты мне на это скажешь!» - не особо злобно, ибо просто не был на это способен, пообещал больной, впрочем, осознавая, что Рихарда это не особо расстроит. И благополучно продолжил свой вояж уже по коридору, недовольно отмечая, что беспорядок в его квартире усугубился.
Путешествие гитариста оборвалось рядом с входной дверью. Именно в момент преодоления этого участка пути Пауль был остановлен неприлично громкой трелью телефона. К таким причудам судьбы он был совсем не готов. Яростно схватившись одной рукой за голову, другой он попытался удержаться за дверную ручку, потому как стремительное падение из-за внезапно нахлынувшего головокружения вследствие нескольких неосторожных резких движении, произведённых чисто на рефлекторном уровне с целью схватить трубку телефона лишь бы он замолк, в его планы явно не входило. Дверь натужно скрипнула. И это говорило о многом кому угодно, но не Паулю, так как способность нормально соображать покинула его мозг. Он уже начал медленно проваливаться в глубочайший и темнейший колодец высококачественного обморока. А не менее высококачественная стальная дверь стала падать на гитариста. Нет, это вовсе не Шнайдер, столь фривольно вчера двинувший по ней ногой, был виноват в нестабильном состоянии двери. И не Тилль вчера пытался совладать с ней с помощью самодельного напалма. Хотя и их вклад был весом. Корни проблемы были намного глубже, то есть выше: соседи сверху затеяли ремонт. Пауль даже знать не хотел, что такое нужно сделать с железобетонной конструкцией, чтобы она треснула вниз ровно на один этаж. Вдобавок, они решили не разочаровывать Пауля и впредь: вскоре за трещиной последовало затопление. Три дня назад узрев по возвращении в Берлин эту красоту гитарист высказал сожителям всё, что он о них думает, в ответ выслушав их мнение о «бездарных гитарных упражнениях в три часа ночи» («Никогда после двух я не играл», - честно отметил он про себя). Но всех прелестей произошедшего Пауль до сего момента не имел возможности оценить, ибо не относился к разряду сильно хлопающих дверью, чего никак нельзя было сказать об отдельных личностях из его окружения. Так что ремонт был отложен на потом. А может в Ландерсе перевесило что-то русское и уговорило его оставить всё «на авось». Но дверь явно относилась к такому мнению довольно скептически, потому что было очевидно – долго стоять на еле держащихся в стене петлях она не могла даже в спокойном состоянии. А уж подвергшись вчерашним экзекуциям… Навалившийся на неё всем вроде небольшим весом Пауль стал последней каплей.

Следующее пробуждение Пауля было ознаменовано ярчайшим светом больничных ламп. Несчастный зажмурился, попытался ущипнуть себя, потрясти головой – в общем провести все те нехитрые телодвижения, которые производит человек, чтобы очнуться от дикого кошмара. Конечно, оказаться на больничной койке совершенно не соответствовало его желаниям. Но, к великому неудовольствию страдающего, это оказался не страшный сон. Активное шебуршение только добавило незабываемых ощущений в его и без того не обделённое ощущениями существование: он запутался в каких-то проводках, опутывавших его тело, ощутил, что на голове на одну шишку стало больше, и понял, почему его левая рука ну просто отказывалась гнуться хоть как-нибудь – на ней лежал тугой бандаж, по жесткости удержания руки в неподвижном состоянии соперничавший с захватом Кинг Конга. Плюс от паулевских усилий был только один – свет немного потускнел, и Ландерс хоть немного успокоился: по-крайней мере он не на операционном столе лежит, а в обычной палате.

Пролежав два дня в практически неподвижном состоянии, пропустив одно выступление и пару интервью, получив от фанатов причитающиеся в несметных количествах непонятно зачем нужные нормальному мужчине цветы, вылечившись, заодно с общей помятостью немилосердной дверью, от всяческих ОРЗ, ОРВ и внезапного отравления (откуда они всё-таки брали лимоны?), Пауль вырвался из цепких лап врачей, санитаров и прочего медперсонала.
Из этой истории он извлёк для себя вполне правомерные выводы:
1. Если уж заболел, не подпускай к себе на расстояние пушечного выстрела клавишников, играющих в врачей-любителей; гитаристов - народных знахарей, солистов – практически профессиональных инквизиторов и ударников с заманчиво звенящими сумками. Забаррикадируйся от всех этих пышущих благими намерениями людей, ибо именно их благими намерениями выложена дорога к твоим дополнительным страданиям. Вообще огради себя от всякого общения с обществом – выдерни телефонный кабель и выруби мобильник. Но предварительно, скрепя сердце, набери номер больнички и вызови нормального врача. Сколь не велика была ненависть Пауля к этим людям, а не признать их заслуг в своём выздоровлении он не мог;
2. Убирать в квартире надо чаще: и приятно, и полезно. А то вдруг лекарям бы пришло в голову поискать в жилище Пауля молоко? Угу, то самое, налитое в трёхлитровую банку и поставленное за батарею с месяц назад, когда Флаке поразил всех заявлением, что из скисшего молока можно сделать кефир, и даже рассказал, как это можно сделать. И в лучших традициях жанра про банку забыли;
3. И вообще разбираться с проблемами хозяйственного толка надо по мере поступления, а не одним махом. Что если бы в зоне поражения разрушительных действий соседей оказался не дверной проём, а люстра в гостиной, принадлежавшая всё к тому же стилю Лувра? Хм, тогда бы травмы были куда более масштабными…

  Количество комментариев: 12

[ добавить комментарий ]    [ распечатать ]    [ в начало ]