Рассказы фанатов

О сложности создания бизнеса

Автор: Laluna

Навеяно темой на форуме rammsteinfan.ru «Бизнес Раммов».

Покой и сосредоточение Оливера, столь долго достигаемые и столь тщательно им лелеемые, были самым хамским образом нарушены нарастающим многоголосым воплем над ухом: «Олли-и-и-и!!!!» и дерганием медитирующей тушки басиста за руку.
«Вот, поганцы!» – мелькнула совершенно несовместимая с достижением астрала мысль, после чего свернутое в позу лотоса тело, до этого парившее сантиметрах в трех над поверхностью, ощутило вдруг, что законы тяготения никто не отменял, вследствие чего низвергнулось на землю грешную. Раздался глухой перестук, как при встряхивании мешка с костями. Олли издал невразумительный звук, открыл глаза и немедленно их снова закрыл, одновременно попытавшись тихим сапом снова свалить в астрал. Горящие глаза коллег по группе не сулили ничего хорошего.
- Олли, мы тут подумали…
- Да, нам в голову пришла идея…
- Кому это нам?! Это мне пришла в голову идея!!!!
- Не важно, мы помним, что ты самый умный! Олли, в общем, надо понять, сможем ли мы…
Олли сделал мысленное усилие – и голоса стали затихать, впереди замаячило белое и пушистое окно астрала… Все ближе и ближе… Окно меняло очертания, перетекало из квадрата в круг, превращалось в другие, совершенно неприличные, фигуры, зазывающее подмигивало и вдруг рявкнуло:
- ТИХО!
Оливер, не ожидавший от астрала такой подлости, икнул и открыл глаза.
На него в упор смотрел Тиль.
Тилль, рявкнувший, вообще-то, на всех остальных, но вы результате вернувший к жизни Олли, хмыкнул и в очередной раз поразился сам на себя, какой он все же умный... И сильный… И громкий… и..
«Что это он на меня так смотрит? Может, гипнотизирует?» - подумал Олли.
«Загипнотизируешь тебя, как же!» - подумал Тилль, оторвавшись от мысленных самовосхвалений.
- Флаке, говори! – Тилль ткнул пальцем за спину, собираясь указать на Флаку, но вместо этого попал точненько в накрашенные губы Рихарда.
- Ммм… - раздалось мычание Риха, - Ммм… Ммммаксфактор мой!
Тилль, содрогнувшись от мысли о том, ЧТО может Рихард называть непонятным словом «Максфактор», немедленно отдернул палец, осмотрел со всех сторон, после чего осторожно (видимо, для проверки самых скверных предположений) обнюхал и выдал заключение: - Надо же, пакость какая! Ладно, ближе к делу. Флаке!
- Ага. Олли. Мы сейчас дружненько подумали…

Двумя часами ранее.

Флаке нисколько не приукрасил действительность. Это к бытующему в массах мнению, что думают Рамы крайне редко и нерегулярно. Ничего подобного! Думают, и еще как! Например – где бы нарыть кусок курочки, и побольше… а лучше два кусочка; какой оттенок помады лучше сочетается с новым красно-черным цветом волос, и нужно ли при этом на ногти блестки наклеивать; как бы так незаметно, под видом нового коктейля, дать Тиллю выпить «микстурку» по рецепту Флакиной бабушки – той еще ведьмы с фармацевтическим образованием – и проверить, действительно ли после нее волосы на груди начинают расти по сантиметру в день; как добиться погружения в астрал с одновременным переносом в него ментального образа последней увиденной картины (с разворота «PlayBoy»); обрадуется ли Тилль (Рихард, Олли и т.д. – нужное подчеркнуть) дохлой жабе в кровати, и откуда эту жабу взять; и где, черт возьми, вторая барабанная палочка с позолоченным концом…
Так вот… в тот на редкость мирный день пятеро из группы сидели в гостиной дома Рихарда, который в ознаменовании счастливого изба… эээ, то бишь, отправления жены в Америку, собрал мальчишник, и вяло размышляли о своем. День этот был второй по счету после начала мальчишника, стратегические запасы всего, что горит, были опустошены приблизительно наполовину, первое похмелье отступило, второе еще не началось, и настал момент, когда хотелось сидеть, медленно потягивать пиво и размышлять о смысле жизни (и не только о нем)…

«…Смысл жизни… а что это? – думал Тилль. - Жить – это значит вставать утром, кушать, идти на репетицию, ругаться с Рихардом, пинать Пауля, ну и остальных по мелочи… облагораживать. Потом – снова кушать. Вообще, человеку мало надо для счастья… Лишь бы просыпаться каждый день было интересно… в крайнем случае, можно интересоваться, кто лежит на соседней подушке. Хотя не обязательно. – Тилль всегда отличался прагматичностью, проглядывающей даже сквозь призму мрачной романтики. - Опять же – дочки, вот, растут. Значит, будет, кому в старости, стакан воды подать. А лучше не воды, а, например, пива! - На этой оптимистичной мысли в могучую глотку герра Линдеманна отправился последний гигантский глоток из бутылки, а свободная рука одновременно потянулась за следующей емкостью с божественным напитком баварских пивоваров. – А если вдруг надоест писать стихи и гореть на радость фанатам, всегда можно вложить накопленные тяжкими трудами средства в какое-нибудь стоящее дело, и смысл жизни обретет новый … эээ … смысл… - Нисколько не смутившись мысленной тавтологии, Тилль благодушно улыбнулся. - И снова можно будет вставать утром, кушать, идти куда-нибудь, желательно не очень далеко и надолго (или посылать кого-нибудь, но тут уже – подальше и на подольше), ругаться с Рихардом (должны же быть в жизни традиции), громко кричать на подчиненных... – Тилль представил себя в строгом костюме, белой рубашке, галстуке – и, почему-то, с плеткой в руке. И расплылся в уже полноценной улыбе от уха до уха. – Да! Я вас всех поставлю… в угол!»

«… Не иначе как выпросить у Тилля из его зоопарка. Скажу, что воспылал любовью к земноводным, – мысли Пауля вот уже второй день витали вокруг занимательной идеи с дохлой жабой. – Можно даже предложить ему написать песню о совсем уж нетрадиционной любви с трагическим концом. А потом отмажусь, что дал ему возможность подкрепить идею собственным опытом, – Пауль ехидно булькнул пивом, взглянул на скалящегося во весь рот Тилля, поразившись мимоходом на возможные причины такой улыбчивости, и продолжил размышлять. - Но жаба должна быть непременно дохлой, значит, предварительно ее нужно будет убить! – В малогабаритном теле ритм-гитариста жила широкая душа авантюриста и шутника (видимо, русская наследственность сказывалась) и столь же огромное воображение, поэтому, моментально представив себе, во всех подробностях, акт убиения невинной жабы, буквально ощутив под ладонями скользкое пупырчатое тельце и услышав предсмертные всквакивания оного, Пауль усовестился и погрустнел. – Не, не смогу я ее сам. Потом во сне будет являться, квакать укоризненно… Тогда, может, подложить ему живую жабу? - Услужливое воображение нарисовало вторую версию смерти несчастной квакши – путем расплющивания под действием весомого аргумента в виде какой-либо части тела Тилля. Хотя почему – какой-либо? Паулю представилась вполне определенная, а именно, филейная часть тела Тилля, неумолимо опускающаяся сверху на маленькую зеленую лягушечку, после чего, оценив на глаз внушительные размеры Тилля и представив себе безумный ужас земноводного, Пауль вздрогнул и отказался от мысли взять на душу такой грех. - Значит, нужно найти уже мертвую жабу. К тому же, если сначала попросить ее у Тилля, а потом ему же ее и подбросить, я первый и огребу, потому что в этой ситуации даже наш вокалист сможет сложить два и два… - Привел сам себе разумный довод Пауль. - Тааак, а где у нас ближайший французский ресторан? – Гитарист задумчиво почесал нос. – Нехорошо как-то у меня нос зачесался, - вспомнил старую русскую примету Пауль и решил прежде чем проделывать фокус с жабой хорошенько надраться, нежели получить тяжелый Тиллевский кулак куда придется.
В этот момент богатое, но непоседливое воображение скакнуло на другую тему, впрочем, отдаленно связанную с предыдущей: - Интересно, а продавать лягушек – это выгодно?»

«…А самое противное, что эти пятеро только делают вид, что не обращают внимания, или, что хуже, смеются! Зависть! Это все она – черная зависть! (Кстати – хорошее название для песни…) А результаты опроса «Кто самый красивый в группе» на фанатских сайтах, где 80% - у меня, а остальные 20% у нового Флакиного синтезатора – это им, понимаете ли, до лампочки! – Лениво размышляя о моральном несовершенстве коллег по группе, не ценящих в должной мере, как им повезло с ним, «страшным, но симпатишным» Рихардом К. Бернштайном, тот самый Рихард К. Бернштайн постукивал кончиком накрашенного ногтя по бутылке и любовался на его отражение. В результате искажения, ноготь на стекле приобретал воистину нереальную длину и изгиб, что очень нравилось лид-гитаристу. Отрастить такие коготки сам он не мог – очень уж неудобно струны перебирать – но втайне об этом мечтал и иногда наклеивал накладные ярко-розовые ногти. Настроение было какое-то вялое, мысли перебегали с одного на другое, ни на чем особо не задерживаясь, как вдруг Рихард вспомнил увиденную вчера в пьяном угаре картину, как Шнайдер (!) судорожно ворошил в ванной комнате пузырьки с его, Рихарда, лаками для ногтей!!! Картина, всплывшая в памяти, была настолько неожиданной, что Рих подавился пивом и подозрительно уставился на сидевшего в кресле напротив Шнайдера, гадая, было ли это правдой, или воображение шутить изволит. Надо сказать, что сам Рихард в тот момент в ванной комнате оказался по весьма прозаической причине, о которой в приличном обществе не упоминают, проще говоря, необходимо было срочно избавиться (тем или иным образом) от большого количества выпитой высокоградусной жидкости. Поэтому, учитывая свое тогдашнее состояние, к цели хозяин дома полз аккуратно, но быстро, что не помешало ему краем глаза заметить несвойственное Шнайдеру поведение, но помешало потом об этом спросить. – А Шнай-то молчииит… Крысятничает! Как бы его на этом прижать?! В любом случае, надо выяснить, не лишился ли я чего-нибудь ценного, с блестками. А если он не только лаки смотрел? – Подозрительность Рихарда, подкрепленная собственническими инстинктами, вышла на новый уровень, глаза прищурились, взгляд на Шнайдера приобрел узконаправленность лазерного луча и его же прожигающую силу, вследствие чего ударник нервно заерзал в кресле. – А мы сейчас проверим! В конце концов – это мой дом, это мой лак, и, в самом худшем случае, это мои глюки. Если Шнай ни при чем – значит, надо завязывать с коктейлями (это все Флаке виноват! Что он там кричал про коктейль - усилитель потенции?!). А если недосчитаюсь…» - Рихард, злорадно хрюкнул и, донельзя воодушевленный подозрениями (злость – движущая сила!), встал с дивана, дабы самолично проинспектировать запасы косметики. В этот момент вдруг раздался голос Флаке:
- Рихард, с тобой все в порядке? Ты ничего не хочешь?
Рих обернулся, пристально взглянул на тщедушного клавишника, как на врага народа, и угрожающим голосом ответил:
- Хочу!
После столь содержательного и развернутого ответа игра в гляделки длилась несколько секунд и закончилась победой лидер-гитариста. Под его подозрительным взглядом Флаке порозовел, заулыбался смущенно и, ничего не сказав, отвел глаза. Рих для усиления эффекта зыркнул также на Тилля и Шнайдера, но не найдя ни в одном понимания, вынужден был продолжить движение, не ощутив полноты победы.

«Шлюха была моя бабушка! – Сам того не подозревая, Флаке процитировал русского классика. – Иначе, зачем бы ей изобретать зелье, от которого растут волосы на груди!? Приличная женщина в то время вообще не должна была о таких вещах задумываться. А если бабушка такова, то законность моего происхождения может ставиться под вопрос. – Логика рассуждений прослеживалась. - Что же, получается, я сорок лет живу на свете и не знаю, своих корней? – Флаке пристально посмотрел на бутылку, где на этикетке было нарисовано старое мощное дерево, предположительно дуб, поразился мимоходом, почему это дуб символизирует собой хорошее пиво, и всей душой ощутил обиду на потенциально неизвестного деда по материнской линии. – Лишили меня родственников! Я, может быть, внебрачный сын аристократа! И худоба аристократическая так и выпирает, аж сидеть жестко, и способности к высшему образованию в наличии. Может, потребовать компенсацию за моральный ущерб? – Однако, прикинув, с кого бы этот моральный ущерб можно содрать, и не найдя подходящих кандидатур, клавишник вынужден был признать, что идея не выдерживает критики. Мысли повернули в прямо противоположном направлении. – А бабка, то у меня – о-го-го была! Растительность на груди - это, вроде как, признак мужественности, а в семье у нас с этим у мужчин всегда было в прямом смысле – не густо, вот и старалась, родимая, мужа порадовать… Однако, вопрос так и не решен, как же я узнаю, что вчерашний коктейль подействовал?» – Флаке, надо сказать, нашел в домашних архивах книжечку с перечнем рецептов странных настоек, обещающих заманчивые эффекты вроде усиления потенции, вырастания волосяного покрова, увеличения мышечной массы, и даже удлинения пальцев на ногах (кому, интересно, и с какой целью понадобилось?). Вчера, уже под конец обильных возлияний, удалось влить одно из заботливо приготовленных зелий в бездонные глотки согруппников, и теперь Флаке пребывал в некоторой задумчивости, как отследить эффект, если он был. Естественно, сам он к заветному коктейлю не прикоснулся (нашли дурака!), а спросить напрямую, не наблюдалось ли у кого повышения … эээ… способностей определенного рода, было как-то нетактично. Могли и побить…. В этот момент Рихард встал и, пошатываясь, направился к выходу из комнаты. В голове тайного алхимика молниеносно сложился план, и Флаке сладеньким голосом спросил:
- Рихард, с тобой все в порядке? Ты ничего не хочешь?
Получив в ответ «Хочу!» Флаке мысленно издал торжествующий вопль, однако, всмотревшись повнимательнее в глаза Риха, ощутил вдруг некоторое беспокойство своей участью, если лид-гитарист вспомнит сам и поделится воспоминаниями с окружающими о вчерашнем коктейле. Тем паче, если напиток возымел действие! Разумно рассудив, что здоровье дороже научных результатов, и претворять в жизнь одно небезызвестное концертное выступление Флаке совершенно не готов, клавишник благоразумно проглотил готовый сорваться с губ вопрос о характере и степени желаний Рихарда и уткнулся в бутылку с пивом.

Шнайдер, развалившись в кресле, следил, как Рихардовский накрашенный ноготь выщелкивает что-то на пивной бутылке, и пытался угадать ритм песни. – Та-да-дам та-да-да та-да, там-та-да-да-та-да, - звучало в голове ударника: «Нее, не оно. Та-да та-да та-да та-да, та-да та-да та-да та-да. Ага! Точно! Zwitter! – Шнай ухмыльнулся и глотнул пива. – Рихе надо было родиться женщиной. Получилась бы вполне симпатичная фройляйн. Хотя – очень кстати, что у него дома полно косметики. Во всяком случае, надеюсь, он не заметит, что я… - В этот момент, среди воспоминаний о вчерашнем вечере мелькнуло одно нехорошее: как Шнай что-то пил из рук Флаке. Тревожность данного воспоминания заключалась в том, что ударник уже много раз зарекался пить что-либо, преподнесенное Флаке, Оливером, или Паулем. Обычно, уговаривая Шнайдера (да и всех остальных) что-либо выпить, первый из названных преследовал сугубо научно-исследовательские цели, используя в качестве бесплатных кроликов своих коллег, у второго цели были благими, вроде успокоить и расслабить, но средства их достижения обычно находились в списке особо опасных психотропных веществ. Третьего же нужно было просто остерегаться, без придумывания обоснований и причин, если, конечно, подопытный не страдал повышенным желанием покрыться пятнами разнообразной формы и приятной фиолетовой окраски, провести весь день не дальше двух метров от «белого друга» или с недельку комфортно отдохнуть в коме. – Черт возьми! Как же это я так??? И что это было за пойло? – Шнайдер беспокойно заерзал в кресле, припоминая детали. Как назло, помнилось только, что пили они, вроде как, все вместе, до дна, за долголетие и здравие родственников (чтоб его мамаше ежей рожать!). - И каким это чудным образом Флаке всех уболтал??? - Ударник прислушался к своим ощущением, пытаясь понять, не прорастает ли где-нибудь хвост или третий глаз, не возникает ли необъяснимых порывов полаять или научиться летать путем немедленного шагания из окна (какой там у Рихарда этаж?), после чего ущипнул себя, дабы определить, не спит ли он. Как ни странно, вроде бы все было в норме. – Ну, что ж, - пофигестически заключил Шнай, - проблемы надо решать по мере их поступления. В случае чего, мы все это пили, значит, и отдуваться будем все вместе. А Флаке я припомню!.. Но куда же я, все-таки, мог засунуть вторую палочку??? Чехольчик здесь (специальный чехольчик с инициалами, свадебный подарок, один из пяти одинаковых чехлов для палочек, догадайтесь, кто подарил все пять). – Нет, так нельзя! Бардак творится! Уважаемая немецкая группа, известная во всем мире. А тут палочки пропадают!!!»

А в это время Рихард…

А Рихард нервно перебирал в ванной комнате пузырьки и пузыречки с лаком для ногтей. Его коллекции могла бы позавидовать жена или иная девушка, если б кому-то из них довелось эту самую коллекцию хоть раз увидеть. От жены стеснительный не к месту Рих свои запасы прятал (не без меркантильной мысли, что надо свое иметь, а не на чужое зариться). Девушки же в последнее время в его условно-семейном гнезде не появлялись. Скорее уж он покидал свое условно-семейное гнездо ради симпатичных незнакомок – трепещите, поклонницы, такое случается!
Трясущимися (то ли с похмелья, то ли от нервов) руками лид-гитарист пересчитывал колпачки и крышечки на нижней полке шкафчика с косметикой. Убедившись, что оных насчитывается ровно семьдесят четыре – как и было раньше, Рих перешел ко второй части проверки – уровню жидкости в каждой баночке. И вот, где-то на 15-м - 16-м пузыречке обнаружилась явная недостача! Более того, пузырек с золотым лаком был неплотно закрыт, а в засохшей на боку капле явственно отпечатался чей-то след! Такого аккуратный Рихард себе позволить не мог даже в самом диком подпитии, поэтому в мозгу запульсировало большими красными буквами: ШНАЙДЕР! Помимо больших букв с фамилией ударника рядом пульсировало несколько слов мелким шрифтом, которые во избежание цензуры приводить не стоит. Рихард схватил предательский пузырек с золотым лаком и, пылая праведным гневом, вознамерился достойно если не наказать, то хотя бы обматерить расхитителя бернштайновской собственности.

Неизвестно сколько длились бы разнообразные размышления Раммов (точнее, четверых из них, оставшихся в комнате), если б в этот самый момент не ворвался негодующий и брызжущий слюной Рихард.
- Кто пользовался моим лаком, не спросив меня???
Пауль почему-то вспомнил детство и русский фольклор, но, убей Бог, не мог вспомнить, что полагается отвечать на такую фразу. Поэтому промолчал.
Флаке пошевелил бровями, наморщил нос, сжал губы в трубочку и... тоже промолчал. Зато подумал! О том, что эффект ночного коктейля проявляется весьма странным образом, и, пожалуй, сам он его пробовать не будет.
Шнайдер подтянул длинные ноги к телу, угнездившись, таким образом, в кресле целиком (добротная мебель была в гостиной!), и тоже хотел промолчать, чисто за компанию. Но не смог – совесть его, что ли, мучила? А потому, устремив ясный взгляд на хозяина дома, максимально убедительно проблеял что-то вроде «Олли вчера интересовался». Рихард, только посмотрев в честные Шнаевские глаза, утвердился в мысли, что ночное безобразие ему не привиделось, потом до него дошел смысл фразы, и грудь лид-гитариста начала наполняться воздухом, дабы обрушить словесный пон… эээ…поток возмущения на охамевшего ударника. Однако Шнайдеру в этот раз повезло. Тилль как всегда оказался на высоте. Не расслышав (или не захотев услышать) фразы Рихарда и ответа Шная, вокалист, ничтоже сумняшеся, выдал громким голосом:
- А кормить в этом доме будут?
Рихард подавился ругательством, выдохнул и раскрыл, было, рот, подыскивая достойные возражения, но моментально его закрыл, увидев выражение лица Тилля. А лицо Тилля выражало в настоящий момент настойчивое желание откушать чего-нибудь мясного. В размере килограммчиков, этак, полутора. А за неимением куска говядины вполне мог сойти и кусок нервного лидер-гитариста аналогичного размера. Только не спрашивайте, как Рихард определил так четко желание Тилля. После энного количества лет вместе, любой из Раммов буквально с одного взгляда мог сказать, хочет ли вокалист есть, и если да, то чего именно изволит откушать. Незнание таких вещей каралось…. Тиллем.
- Я говорю, как у нас насчет поесть? – повысил голос герр Линдеманн.
Рихарду в голову закралось нехорошее подозрение, что Тилль специально отвлекает внимание от Шная… Значит тоже участвовал…
«Да это заговор какой-то!!! – судорожно думал Риха, - И улыбался он давеча так подозрительно!»
- Тилль, а как насчет заказать пиццу? Вкусную пиццу с золотистой корочкой! – Ох, зря Шнайдер это сказал. При упоминании о чем-то золотистом Рихардом вновь овладела жажда мщения.
- Ты! – Уставил он указательный палец на Шная, - Я знаю, что ты сделал прошлой ночью!
- А что я? – забегал невинными глазами Шнайдер, - я – ничего, ты вообще про что говоришь? Не брал я твоего лака!
Флаке счел нужным вмешаться:
- Рихард, солнышко, я не знаю, что там было у вас ночью со Шнайдером, но если он говорит, что не брал, значит, не отдаст. Смирись и закажи пиццу дяде Тилю, а то он сильно проголодается и поиграет с тобой в повара. И поваром будешь не ты.
Рихард усиленно соображал, где же этот здесь порылась собака, но угроза оголодавшего Тилля перевесила желание разобраться. Вследствие чего лид-гитарист, почесав макушку, переспросил на всякий случай у Шнайдера «Точно не брал?», и, получив в ответ еще более честные глаза и уверенное «Ну что ты!», отправился искать телефон…

…Который оказался в руках у Пауля, стоявшего на кухне и разговаривавшего подозрительно приглушенным голосом.
- Да, побольше размером…. Нет, не нужно варить… Замороженная? А… теплую, можно? … Ну, хорошо, давайте замороженную. Но большую!!! … Одна штука….. Не одна тонна, а одна штука! … Сколько-сколько??? (Эти слова Пауль почти прокричал, позабыв о конспирации) Я эксклюзивный клиент!... Нет, ваш клиент, а не клиники профессора как-его-там… Хорошо, жду вас вечером.
- А почему вечером? - спросил наивный Рихард, услышавший конец разговора. - Пицца же нужна сейчас.
Пауль, застигнутый на месте преступления, подпрыгнул от неожиданности, сделав в полете пируэт и приземлившись пятой точкой на широкий подоконник, после чего поморщился, устроился поудобнее и приготовился вещать в свое оправдание.
- Рихард, видишь ли, я не в пиццерию звонил, - начал Пауль и выжидательно замолчал, помаргивая круглыми как у совенка глазами.
- А куда?
- Эээ … (Что бы такое соврать?) … ты же слышал, в клинику. Договаривался насчет обследования…
Рихард, слышавший краем уха по радио название «птичий грипп», припомнил Паулевский акробатический пируэт-в-прыжке, покосился на круглые птичьи глаза и на всякий случай отодвинулся подальше, одновременно пытаясь заглянуть тому за спину и усмотреть там зачатки крыльев.
- А что с тобой, Пауль? Ты же кроме перманентного похмелья никогда ничем не болел?
Пауль сделал трагическое лицо:
- Понимаешь, это визит к психоаналитику. Якоб настаивает, что мне, как самому ранимому и незащищенному из группы, необходимо с ним иногда консультироваться, чтобы не ощущать подавленность, душевную пустоту, дикую зависть и бороться с комплексами…
Рихардовские мозги заработали в режиме форсажа: «А почему это Пауль имеет своего личного психоаналитика, а я нет? И кто сказал, что он – самый ранимый? Если уж этот чертик из табакерки нуждается в таких консультациях, то чем я хуже??? Да мне вообще молоко за вредность положено!!!»
Вот уж кого и одолела дикая зависть в совокупности с не менее дикой наивностью (чего обычно не бывает), так это Рихарда-Великолепного. Размышления молнией пронеслись в его голове и закончились твердым намерением доказать, что наши поезда – самые поездатые поезда в мире, то бишь добиться превосходства над Паулем во всем, пусть даже и в душевной ранимости на килограмм массы тела.
- Послушай, Пауль, а ты мне не дашь телефончик этого психа... то есть аналитика? А хотя нет, не надо, не стоит, я сам найду, в таких вещах лучше полагаться на себя…
Рихард развернулся и направился к выходу, бормоча под нос что-то о непонятом таланте, недостатке тепла и садистских наклонностях коллег.
- Риша, ты что-то говорил про пиццу? – напомнил Пауль. Рихард стремительно обернулся, постоял с полминуты, вспоминая о чем речь, и вернулся за телефоном.

В гостиной.

Вот уже полчаса Тилль хотел есть. И даже пиво, щедро выливаемое в практически бездонный желудок солиста, не спасало ситуации, хотя по количеству калорий могло поспорить с мясом.
- Наш Мистер-Скорость будет заказывать пиццу неделю, дайте мне телефон, я сам позвоню!
Флаке и Шнай лениво заозирались по сторонам в поисках мобильников. Подняв глаза вверх, Флаке увидел картину маслом – три телефона, воткнутые антеннками прямо в потолок. А между ними гордо торчала барабанная палочка. Логическая цепочка построилась сама собой: «Потолки здесь высокие, значит, втыкал явно не Пауль. Шнай бы свою палочку не дал. К тому же силушка для этого нужна не детская. А кто у нас высокий и сильный?» – Взгляд Флаке переместился на Тилля, сидевшего точно под потолочной скульптурной группой. Подумав, клавишник решил промолчать, дабы не оказаться крайним.
Не найдя телефон, Тилль нервно глотнул пива и продолжил возмущаться:
- И вообще, надо было в ресторан идти… А еще лучше – иметь собственный ресторан…. Злые, вы, уйду я от вас, стану ресторатором, там по крайней мере кормить будут. Всегда.
В комнату вошел Пауль, потягивая уже не пиво, а что-то более крепкое.
- Ресторан – это не то, лучше быть владельцем бара, – поддержал он разговор. – Без еды человек может прожить месяц. А вот без питья… Я, так, ни дня без пива не проживу.
- Месяц!?! – взвыл Тилль, - Кто говорит про месяц без еды? Где этот чертов заклинатель пицц?
Флаке хихикнул:
- Да вы оба с вашими предприятиями общественного питания вылетите в трубу. Один сам себя будет объедать, другой – обпивать. А, учитывая ваши потребности, а тем паче – возможности в ответственном деле поглощения жратвы и выпивки, можно смело говорить об убыточности заведений уже на этапе планирования.
- А надо открыть японский ресторан и есть палочками, - вдруг оживился Шнайдер. - Ими хочешь - не хочешь, много не съешь. Опять же – водка рисовая маленькими пиалами пьется. А не теми чашками для омовения рук, из которых вы пили в последний раз в Японии.
- А что ж ты нам сразу не сказал? – смутился Тилль.
- А он вас показывал местной официантке, как европейцев-варваров, и попутно назначал ей свидание, – съехидничал Флаке.
- Ты говоришь по-японски? – удивился Пауль.
- Я знаю по-японски два слова: «Конитюа» и «Сайонара», - гордо нахохлился Шнайдер. - А остальное – природный темперамент и обаяние. Завидуйте молча, скрипя зубами!
- Ну, да, хорошее слово «секс», интернациональное! – заржал Пауль, за что получил метко брошенную диванную подушку в живот...
В наступившей тишине громом небесным прозвучало урчание в желудке Тилля, и в этот поистине стратегически важный момент появился Рихард с горой коробок.

На кухне.

- Где моя мясная фантазия? Нет, не так, где мои три мясные фантазии???
- А где грибы? Плесень считается грибами? А, это французские грибы… Кто-нибудь хочет французскую грибную пиццу?
- Какой х... гурман заказал ананасы с горчицей, маринованными корнишонами и креветками?
- Это специально для Флаке, чтоб не болел.
- Я вас всех переживу!
- Пауль! Ты куда тянешь мою ветчину с сыром! Ой, не надо про голодное детство! Ешь свои ананасы!
- Я не злопамятный! Я отомщу и забуду. А потом забуду, что отомстил, и снова отомщу!
Под шумок Шнай, которому грозили злополучные нежно-зеленые французские грибы, стащил самую нижнюю коробку и рысью метнулся на кухню. Там он занялся весьма странным делом: достал тарелку, нож с вилкой, извлек из коробки кусок пиццы (это была ветчина с сыром – Рихард будет желчью исходить от возмущения), тщательно нарезал его на кусочки и отложил нож с вилкой. В глазах тихого Шная появился маниакальный блеск, после чего из заднего кармана джинсов были с трепетом извлечены барабанные палочки, одна – с золотым концом, вторая – неумело окрашенная золотым лаком, и ударник-фетишист начал церемонно откушивать ими пиццу.

В гостиной.

Когда голодные товарищи (хотя какие они в такой ситуации товарищи, скорее - конкуренты), расхватали из рук не менее голодного Рихи свои вожделенные пиццы, у того в руках осталось три коробки: ананасы, грибы и вегетарианская (для Оливера). - Простите, а где моя ветчина с сыром??? – возопил Риша, потрясенный таким поворотом событий до глубин своей немецкой души. – Не мог же Пауль за четыре минуты схомячить две моих пиццы?!!
- Две – не мог, а одну – вон, дожевывает, - поделился наблюдениями Флаке.
Рихард уставился на Пауля, который, уподобясь удаву, делал могучие глотательные движения, проталкивая в желудок предательские остатки. Глаза его были еще удивленнее и круглее, чем обычно. Тут лидер-гитарист в очередной раз ощутил непереносимое желание сделать доброе дело - избавить мир от пронырливого соратника по группе, и в очередной раз свистящим шепотом перечислил Паулю все восемнадцать медленных и мучительных смертей, которые Рихард ему непременно устроит, чтоб жизнь малиной не казалась. Пауль слушал, кивал в нужных местах и продолжал, заглатывать пиццу.
- Сейчас кто-то, кто мне мешает, съест французскую грибную целиком и ананасы с горчицей на десерт! – бас Тилля прервал монолог лид-гитариста.
Рихард, однако, сообразил, что раз Пауль поставил олимпийский рекорд всего с одной пиццей, то, видимо, Шнай, уволок вторую. Значит, оставался шанс спасти хоть что-то, при условии, что ударник не последует плохому примеру.

На кухне.

Лид-гитарист неожиданно открыл в себе способности и навыки хорошего разведчика и короткими перебежками отправился на цыпочках завоевывать собственную кухню. Заглянув за угол, Рихард узрел картину, от которой бешеный ежик волос на его голове встал на дыбы и постарался переползти на спину. Шнайдер церемонно доедал первую половину пиццы барабанными палочками. Риха крепко зажмурился, так что перед глазами пошли зеленые круги, потом снова уставился на Шная. Однако, неподобающая картина практически не изменилась. Изменилось только количество пиццы на тарелке - уменьшилось.
«Этому психоаналитик уже не поможет. Ему прямо сразу в клинику. – Подумалось хозяину дома. – Или все-таки к аналитику? Вот все вместе дружно построимся и пойдем. Еще и оптовую скидку дадут. Может, он накурился чего-нибудь? Да он же мою пиццу жрет!!!»
Рихард засопел, нормальным, неразведческим, шагом подошел к столу и припечатал ладонью коробку с остатками пиццы.
- Шнайдер, я знал, что ты подозрительный тип, но не боялся поворачиваться к тебе спиной в душе. А ты! Под шумок! Мою пиццу!!! Да еще с извращениями! – И тут Риха углядел на одном из двух «столовых приборов» Шная знакомый до боли золотистый блеск. Глаза его стали наливаться кровавым цветом без всяких линз. – Да еще с моим лаком!!! – прошипел герр Бернштайн в ухо Шнайдеру.
Шнай нервно вскочил, проглотил последний кусок, потупил глазки, заводил по полу кончиком ботинка, как школьница и затараторил: - Извини, Риша, я хотел у тебя спросить, но не успел. Точнее – тебя нигде не было. Зато был лак. Оно как-то само и покрасилось. А ты же знаешь, как я отношусь к палочкам. А одна куда-то делась. С позолоченным концом! Это все Пауль – он виноват. Ну, ты не сердись, я не нарочно. А лак у тебя очень красивый! Ты им почаще пользуйся. – Шнайдер поднял глаза (маниакальный блеск ушел, они снова были подозрительно честные) и преданно посмотрел на Риху. Поморгал длиннющими ресницами для усиления эффекта.
- Само покрасилось! – ворчиливо пробормотал краснеющий от похвалы Риха. – Ты бы сказал! Ну, что ж, мне, для тебя лака жалко?.. А что, правда нравится?
Шнай усиленно закивал головой, отчего поднял ушами небольшой ветер, за что был вознагражден еще одним куском пиццы.
«Сегодня же перекрашу ногти!» – подумал Рихард, уминая пиццу.
«Природное обаяние и немного грубой лести», – подумал Шнайдер, постукивая палочками.
«Ну, хоть крошек оставьте, проглоты!» – подумала мышь под шкафом.

В гостиной.

Сыто повздыхав, покряхтев, и издав некоторые другие звуки, Раммштайн в почти полном составе расселся и разлегся по гостиной и вознамерился продолжить мальчишник.
- Идея с японским рестораном, в принципе, неплоха, - степенно начал Тилль. - И мы могли бы все вместе выступить в качестве отцов, так сказать, основателей.
- А давайте вы будете отцами, а я – вашим любимым ребенком, поэтому мне в этом ресторане будет все можно? – встрял Пауль.
Рихард закашлялся дымом сигареты, которую курил, и возмущенно уставился на безмятежного, как пациент палаты №6, Пауля.
Флаке выразил свое отношение более определенно:
- Пауль, не надо впадать в детство. В твоем возрасте детский сад с молоденькими воспитательницами тебе не светит, максимум, на что можешь рассчитывать – дом престарелых в пригороде Мюнхена, где от самой нестарой фрау уже венками пахнет.
Рихард тоже решил высказаться:
- Но почему обязательно японский ресторан? Давайте откроем рок-кафе. Где-нибудь в Америке.
- Имени Рихарда Круспе-Бернштайна? – хихикнул Шнай, - а у тебя ничего от важности не треснет?
- Можно и не имени меня, - недовольно сказал Рихард, так как втайне лелеял в мыслях именно это. – Можно имени 666-го потерянного комплекта барабанных палочек Шнайдера. Прочитав такое название, люди к нам повалят косяками, узнать, кто такой этот странный Шнайдер, и что он вытворял со своими палочками. А я им все расскажуууу!
- А вам не кажется, что создавать заведение имени вас – это, как-то, чересчур? – заскромничал, вдруг, Тилль. – Давайте назовем его просто и со вкусом… ресторан Линдманна.
Рихард устрашающе засопел, Флаке нервно хихикнул, Пауль пожал плечами, Шнайдер помычал. Других возражений не последовало, что означало полное несогласие остальных участников коллектива с предложением, но нежелание выступать в открытую.
- Ну, раз никто не против… – продолжил Тилль, приняв молчание, как знак согласия. Флаке, видя, что никто не рискует начать, откашлялся и выдал мудрую мысль.
- Видишь ли, Тилльхен, как я уже сказал, чтобы предприятие не было изначально убыточным, нужно чтобы то, что там будет продаваться или производиться, не мог есть ты, не мог пить Пауль, не мог искрасить на себя Рихард, не мог… эээ… обстучать Шнайдер. И, пожалуй, не мог смешать как реактивы я. Иначе – каждый из нас будет приносить ущерб, беззастенчиво залезая в общий котел для своих целей.
- И в кого ты такой умный, Флаке? – пробурчал Тилль. – Только при таких условиях нам остается разве что торговать участками лунной поверхности.
Пауль сидел и увлеченно загибал пальцы:
- Я, Тилль, Риха, Шнай, Флаке… Пять? Постойте, а как насчет Оливера? Он что, получается, без единой слабости?
Воцарилась тишина, во время которой каждому пришла в голову мысль, в результате чего раздалось абсолютно в унисон:
- А где Олли?

Пятеро в гостиной слегка задвигались (впрочем, не вставая с мест): Флаке заглянул за кресло, Рихард – под стол, Пауль – выглянул в окно, на подоконнике которого в данный момент сидел, Шнайдер зачем-то пощупал диван вокруг себя. Тилль поднял голову вверх… и получил в лоб собственным телефоном, который по законам жанра упал в самый ответственный момент (видимо, под давлением тяжелого Тиллевского взгляда).
- *** – сказал Тилль. – Это какой же … [далее следует абзац, содержащие мнение Тилля о мобильных телефонах вообще, об этом мобильном телефоне в частности, о доме, в котором творятся такие безобразия, о его хозяине, который эти безобразия допускает (здесь Тилль был особенно красноречив), о нехороших людях, устроивших вчера метание мобильников]. Сообразив, что дальше речь пойдет о победителе этого соревнования, которым был, собственно, он сам, герр Линдманн, заткнулся и снова метнул мобильник на прежнее место. Тот послушно прикрепился к потолку, но в результате упала барабанная палочка. Шнайдер проявил просто чудеса акробатики, птицей взлетев с дивана и поймав свою собственность в десятке сантиметров от затылка вокалиста (а попади палочка в затылок, гореть ей в камине) и приземлившись ему на колени. Тилль охнул и сгреб Шная в охапку (раздался протестующий басовитый писк). Остальные наблюдали сцену, как хороший блокбастер в кинотеатре, потягивая пиво, и с интересом ожидая, чем все кончится. Закончилось все прозаически, Тилль просто сбросил ударника на пол перед собой и задал вопрос:
- Так, куда запропастился наш басист?
- В окно не выпадал, - отрапортовал Пауль.
- Под креслом не замечен, - добавил Флаке.
- Под столом не числится. Мы что, потеряли Оливера??? - растерянно произнес Рихард.
- Кстати, а может нам открыть чайный магазин-кафе? – предложил Флаке очередную разумную мысль. Каким бы чудиком не выглядел самый «аристократически худой» участник Раммштайн, именно в его голове рождались самые здравые идеи. – Уж на чаек никто из нас, думаю, не позарится, а Олли, при всей его любви к травкам, в одно лицо все не выпьет и не скурит. А это сейчас популярно… Здоровый образ жизни, восточная мудрость, и все такое.
В наступившей тишине прямо-таки слышно было, как идет мыслительный процесс обдумывающих идею Раммов. Со стороны Тилля раздавался скрип, со стороны Рихарда -повизгивание, со стороны Шная – постукивание, со стороны Пауля – похрапывание.
- А Олли согласится стать мега-куратором этого всего? – спросил Рихард. – Не знаю, как вы, а я в травках и чаях – полная девственница!
Похрапывание Пауля перешло в похрюкивание, а потом и в откровенный гогот. К нему присоединился Тилль, Шнай и Флаке.
- Риха, - стонал Пауль, - я попрошу Олли, он тебя посвятит в секреты мастерства.
У остальных не было сил даже что-то сказать.
- Мда, Рих, порадовал старика откровением, - утер скупую слезу Тилль минуты через три. Но для начала - где бы его отыскать. ОЛИВЕРРР! – заорал вокалист во всю мощь своих немаленьких легких.
- Бесполезно, - поморщился хозяин дома, прочищая пальцем ближайшее к Тилю ухо (свое, имеется в виду). – Здесь звукоизоляция рассчитана на игру с усилителем в три часа ночи.
- Ну, давайте пройдемся, что ли, - предложил Шнайдер. - Не такая уж у тебя большая хатка, чтоб Олли бесследно исчез. Но на всякий случай – заглядывайте за шкафы, может, его Тилль туда задвинул и забыл.
Через три комнаты, две подножки (Рихарду и Шнаю), два подзатыльника и двенадцать матюков Пауля, был обнаружен спокойно медитирующий басист.

Хотели как лучше, а получилось…

… Флаке поправил на носу очки. - Олли, мы сейчас дружненько подумали… Как тебе идея сделать маленький совместный бизнес, не музыкальный? То есть нам сделать, шестерым.
Флаке вкратце передал суть размышлений Раммов о бизнесе и подошел к главному вопросу:
- Так вот, согласишься ли ты взять на себя роль (тут голос искусителя-Флаке стал воистину медовым, а слова, казалось, произносились с большой буквы)… Гуру, Мастера-Посвященного, Знатока Чаев и Трав (кстати, может, откроем магазин-кафе в Амстердаме?). Мы готовы участвовать под твоим чутким руководством, поможем, чем можем, поддержим, вдохновим….
- В Амстердаме? – задумался Оливер… Амстердам – это хорошо. Только чай все равно нужно привозить из Индии, Китая и Японии.
- Правильно, Олли, у нас будут самые лучшие чаи и травы мира! Я готов лично поехать в Амстердам и поискать…. – тут Тилль, который хотел сказать насчет поиска помещения для кафе, почувствовал нечто странное… - Поискать в Амстердаме… - попытался продолжить он… «Нет, это что такое? Это как-то неправильно!» - подумал Тилльхен и нервно сел на пол. На Тилля подействовал Флакинский ночной коктейль. Тот самый, по рецепту бабушки, усилитель потенции. Эффективный, оказался рецепт, чтоб его. Тилль побледнел, покраснел и, наконец, закончил фразу: - Поискать публичный дом. Прямо сейчас!
После этих слов Тилль на четвереньках пополз вон из комнаты.
Немая сцена воцарилась в комнате.
- Наш вокалист сошел с ума? – вопросил пространство Шнайдер, - или вошел в образ?
- Так, спокойно, просто настал момент, когда нам всем нужно обратиться к психоаналитику, - не растерялся Рихард. – Пауль, звони своему доктору. Прямо сейчас! – И тут на Рихарда тоже подействовала микстурка. – А этот доктор – женщина?
- Эээ... – замялся Пауль, но отвечать ему не потребовалось.
- Где моя жена? – Глядя в стену, задал риторический вопрос лидер-гитарист.
- Рихард, мы же ее того, провожали вчера и сегодня, - ответил Шнай.
- О, Господи! Я же ее сам, своими руками, в Америку! – Этот монолог Рихард произнес с выражением Раскольникова после посещения старушки-процентщицы, Станиславский бы рыдал над глубиной его моральных и физических мучений. Никогда, ни до, ни после этого дня, герр Бернштайн не ощущал так остро нехватку жены. Потом его взгляд упал на телефон. Он схватил трубку, фотографию Карен и тоже выбежал из комнаты.
Олли, славившийся своим спокойствием, не оплошал и в этот раз. Почувствовав неладное, он начал было отстраняться от реальности, но не мог сосредоточиться. Поэтому лаконично начал прощаться:
- Ну, раз хозяин дома нас не почтит своим присутствием, пойду и я, по делам.
Флаке, который, как ни странно, еще не догнал, что именно происходит, попытался, было вернуть разговор в деловое русло:
- Оливер, а что лучше: китайский чай или японский?
Русского слова «однохренственно» Олли не знал, но, подумав, вполне грамотно употребил его немецкий аналог. После чего также вышел из комнаты.
Ряды Раммштайна катастрофически редели. И их осталось трое.
Раздался звонок домофона. Пауль, сидевший ближе всех к нему, снял трубку.
- Да… Да, конечно. Сейчас спущусь…. Привезли.. эээ… еще пиццу, - пояснил он оставшимся и, как водится, вышел из комнаты.
Сделав свое черное дело, то бишь, получив у посыльного пакет с выпотрошенной гигантской жабой, Пауль в предвкушении бааальшой пакости с легким сердцем направился в сторону комнат для гостей. Проходя мимо хозяйской спальни, бодрый ритм-гитарист прислушался и несколько удивился подозрительным мужским возгласам, доносящимся изнутри. Однако, это означало лишь то, что Рихе повезло – никаких сюрпризов в постель его не ожидало. И тут, где-то посередине длинного коридора, накатило и на Пауля.
- Что это со мной? – нервно хихикнул он. – Ух ты, как интересно!
Но через минуту, в течение которой он стоял прижавшись к стене и обливаясь потом, ему стало совсем даже не интересно, а очень неловко. Пауль разрывался между двумя желаниями – сделать-таки задуманное и одновременно немедленно броситься к ожидавшей дома подруге. Пауль представил себе лицо подруги и содрогнулся от желания, но тут на миг перед ним возникла физиономия Тилля, получившего столь небанальный подарок, и врожденная склонность к пакостничеству победила основной инстинкт. Часто дыша, как после спринтерской дистанции, мелкий проскользнул в первую попавшуюся спальню, вытряхнул под одеяло содержимое пакета, и рысью поскакал по ступенькам вниз, к выходу.

Разумно рассудив, что за отсутствием кворума обсуждать бизнес не имеет смысла, Шнай и Флаке направились в гостиную, допивать пиво. Флаке, чей аналитический ум был занят обдумыванием странного, если не сказать больше, поведения согруппников, молчал. Кристоф, также не испытывал особого желания потрепаться, так что дойти до кресел и даже открыть по бутылочке они успели в тишине. А потом… вы догадываетесь, да? На первом глотке Шнайдер отчетливо вспомнил, что это был за вчерашний коктейль. По инерции он залпом вылакал бутылку и уставился на Флаке взглядом голодного дикобраза.
- Кристиан, мне кажется, сейчас тебе придется, быстро-быстро дать мне какое-нибудь зелье, отменяющее вчерашнее. И это в твоих интересах. Нас здесь осталось всего двое, Риха не в счет, он тоже не женского пола, но сильнее, чем ты. А коктейль твой ночной – действует.
Флака, который пришел к такому же выводу аналитическим путем, вдруг понял, что его кошмары могут превратиться в реальность, взглянул на звереющего ударника, быстро встал и пулей вылетел из комнаты, крича на ходу: «Не виноватый я, это все бабушка-ведьма!». Шнайдер, не успевший среагировать, взвыл бешеным койотом и со словами «Гринпис тебя накажет!» бросился к выходу.

Эпилог

Все подруги и жена (в количестве одной штуки) были несказанно удивлены и обрадованы неожиданной пылкостью своих мужчин.
Так что через неделю, когда группа собралась на репетицию, Флаке не слишком-то и досталось. Так… пару раз выпал из окна, ну это с кем не бывает.
Сам Флаке также был рад, потому что весь тот злополучный вечер он за закрытой на замок дверью упоенно препарировал дохлую жабу, найденную в кровати гостевой комнаты Рихарда. Рихард, правда, был не слишком рад, но ему в тот момент было не до этого, а потом Флаке благоразумно свалил, оставив на простыне картину в стиле Ганнибала Лектора. Кстати, с картины Рихард наделал снимков и собирается их использовать в оформлении нового альбома.
А вот идею с бизнесом, а тем паче с чайным магазином-кафе, с тех пор так и не поднимали. То ли из-за слишком плохих воспоминаний, то ли из-за слишком хороших.
Так что Раммштайн продолжает окучивать музыкальную ниву.
И только Флаке отличился от остальных – подал патент на коктейль-стимулятор «Сюрприз».

  Количество комментариев: 7

[ добавить комментарий ]    [ распечатать ]    [ в начало ]