Rammstein Fan ru Rammstein - последние новости О Rammstein Аудио, видео материалы Фэн-зона Работы фанатов группы Rammstein Магазин Форум
домойкарта сайтадобавить в избранноесделать стартовой
  + обои на рабочий стол
  + комиксы
  + рисунки
  + рассказы
  + сценарии для клипов
  + табы и миди



Сегодня День рождения мира Сегодня День рождения мира

Вам когда-нибудь хотелось проехаться гастрольным туром вместе с любимой группой хотя бы в качестве наблюдателя? Благодаря этим мемуарам ваша мечта наконец-то сбудется!

далее


Рассказы фанатов


Реальна только музыка

Автор: Zwenn Автор: Zwenn
После тела будет дрожь -
Fuck, что тело живо всё ж.

- "Нет в жызне щастя... ", - прочитала Кирке и хмыкнула. Неплохой мог бы быть эпиграф. Ко мноооогим творческим единицам и иже с ними. Кошка покосилась на Сульке: та по обычаю своего уродского (с точки зрения кошки) саламандрьего племени смотрела во всё стороны сразу. "Поразительная несконцентрированность", - отметила она, а вслух сказала:
- Не иначе русский накарябал - они всюду желают оставлять следы.
- Это характерно для человеков в принципе, - свистяще произнесла саламандра, - это и ещё желание всячески обыгрывать темы, связанные с фаллическими символами. Типично.
Кирке муркнула и оглянулась: девочки всё не было. Им предстояла маленькая игра, они уже так давно не тренировались, что иногда по телу волной пробегала лёгкая тревога: а как на этот раз, а что нового, и будет ли это новое? Однако, Рее появилась раньше, чем кошка успела дофилософствовать. Она лёгкой тенью скользнула по краю стены и призывно махнула.
- Пора, милочка, - саламандра шлёпнула Кирке по лапе хвостом и стремительно исчезла.
- Пожрать бы... - кошка тоскливо мяукнула и скрылась в утреннем мокром тумане.

* * *

- Тише... Не спугните мысли, - заученно проговорила Рее и открыла коробочку. Кирке положила лапу на его висок, саламандра тяжело устроилась на плече, сама Рее аккуратно обхватила мужчину маленькими цепкими ручками сзади. Ненужная предосторожность тишины: они никогда ничего не чувствуют, - начали.

* * *

Долгая вечная радость
Не прощается даже ребёнку.
Последняя света улыбка
Превращает меня в подонка.

Да, он ничего не почувствовал. Как стоял у аппарата-раздатчика воды, так и осел вдруг на пол, неожиданно и тяжело. В холле не оказалось никого, это так странно: ведь день. Но маленький человек не позвал на помощь, не закричал, ему не было плохо. Просто он не понял, что это. Звонкий грохот в ушах, влажное дыхание над ухом, от него так хочется закрыться, подняв плечо к лицу, отмахнуться... Как мерзко всё...
Пауль боялся их, этих отвратительных созданий. Он мог поклясться, что слышит вопреки законам человеческой физиологии, как они рассекают своими шершавыми крыльями воздух, как подёргиваются их тонкие вонючие (он был в этом уверен) усики, как всем телом своим они источают зловоние и падальную пыльцу. Когда ему говорили, что бабочки красивы, он морщился хотя не возражал: они омерзительны даже косвенно, вот так, в разговоре. Их глаза смотрят, почему им ВСЕМ обязательно нужно смотреть?!
Лица собак... Их громкое дыхание, сопение и влага... источающаяся отовсюду, даже глаза влажные. Он чувствовал, что эта особая собачья влага - густая и пахнущая - может запачкать его, пометить, сделать одним из них, слепить в кокон щенков и выводков... Лица всех животных таковы. Они смотрят на тебя влюблённо и подозрительно, обиженно и сонливо - но всегда с презрением. Ведь они выше.
Как же... волосатые ублюдки! Вот почему я всегда смеюсь - эти презирающие глаза и глазёнки повсюду, я же должен показать им, что не боюсь их ни капли!!!
Медный таз в старой ванной грёбано грохочет, погреб в деревенском доме Тилля призывно открывает пасть, тоже воняющую...
Его глаза налились тяжёлой влагой, он попытался повернуть голову, но увидел лишь тысячи больших круглых влажных глаз, устремлённых на него. Они приближались всё ближе, так неумолимо, влага их глаз капала, лилась на него, превращая маленького улыбающегося Пауля в липкий кокон... а потом прилетели они. Даже сквозь собачью пелену он чувствовал, как колючие ворсинки их крылышек касаются его и... Боже, это невыносимо! Кокон всего за пару минут оброс двигающимися тельцами. Пауль всё улыбался.
Потом закричал.

* * *

Нерождённые слова
У меня под крышей.
Я мечтаю до тебя
Жить как можно тише.

20 сентября 2007 года. Он сидел на мостках, у реки, позади дома и предавался необычному: гордился собой. Он редко это делал. Но в эту минуту Христиан казался себе великолепным, он только что покинул ванную, сиял чистотой и приятными запахами, а минуту назад позвонил Тилль и довольно серьёзно сказал, что рад, что они - друзья, что без него, Христиана, они бы не справились. У Тилля такое бывает: неожиданно приняться говорить приятные общеизвестные вещи, и выдавать их за... Внезапно к горлу подкатило. Флаке испуганно оглянулся, и вдруг упал на землю.
Земля. На своих картинах он часто рисовал землю, всегда неизменно чёрную и неаккуратную, широкими мазками. Как та, вокруг цыплёнка. Этим цыплёнком был он сам, а черное мерзкое кругом - символизировало опасность и грязь. Оно само и было грязью. Земля душила, пугала вязкостью. Ошибается, горько ошибается тот, кто считает её твердой опорой. Вот уж нет, это заблуждение! Земля рыхлая, она в любой момент может осыпаться и забиться тебе под ногти, в рот...
Грязь... грязное бельё, которое душит спёртым запахом людей, открывает их поры и впитывает...
Битое стекло. Флаке боялся его до визга, до паники. Когда однажды Ларс случайно разбил фужер, он забрался на стол, и оттуда плакал, умоляя вынести его из этой комнаты, потому что коварные осколки могли всё равно достать его, пробраться внутрь, спрятаться там.
Она покрыла его руки и спину как-то очень быстро и уверенно. Христиана парализовало, он только с ужасом наблюдал, как чёрная мутная жижа толчками выталкивается из изрыгающей её земли и накрывает его тело. Он впился пальцами в неё, и ногтевые пластины, не выдержав, треснули, впиваясь в кожу. Как осколки. Осколки самого себя. Я - битое стекло.
Его вопль захлебнулся на выдохе.

* * *

- Вы успели? - спросила Рее, буднично взглянув на напарниц.
- А как же! - хмыкнула Кирке, - но мне жаль первого, он тоже не любил собак. Значит, какие-то шансы у него бы...
- Ни у кого здесь нет шансов, - отрезала Сульке, - абсолютно ни у кого. Они виноваты сами.
- Ты всегда так пафосна, - кошка поморщилась, - сама не знаю, почему тебя терплю. Ты всего лишь... мрррряушь!
- Нет, Кирке, она не всего лишь пища, - Рее погрозила пальцем, - мы создаём одно, мы трое. Мы взаимозависимы. Но сейчас хватит. Мы должны продолжить. Кто следующий?
- Большой человек с детскими глазами.
- Открываю.

* * *

Или снег, не снег,
Или день без дня.
Я учился бить -
Начинал с себя.

Они лежали вместе, даже на кровати держа руки сцепленными. Всё произошло очень быстро и, наверное, безжалостно. По-крайней мере в её глазах последнее, что он увидел, было отвращение, граничащее с желанием убежать. Но куда там...
Тилль был доволен. В обществе ходили постоянные слухи о его трагичности и сложности, годами создававшийся образ, раз так удачно подсказанный Круспе, давал поразительную отдачу поклонников. На деле жизнь его была размеренной и даже чёткой. Шикарный дом, отличные женщины, периодические встряски в виде концертов, новые впечатления, хорошие дети.
Тилль боялся детей. Любых. Он знал это очень хорошо, как и то, почему так. Когда ребёнок поднимает на тебя глаза, ты видишь, как на тебя смотрит Бог. Он даже хотел написать об этом песню, но теперь, конечно, не сможет. Он боялся этого Бога, этот Бог так критически смотрел на него, Он осуждал, и Тиллю хотелось уничтожить этот взгляд. А он был повсюду. Даже его собственные дети. Они смотрели на него... чёрти как.
В детстве они разворошили муравейник. Им хотелось увидеть тайну. Эта тайна лежала, сокрытая слоями земли, и пульсировала, исторгая из себя жизнь, миллионы новых жизней. Когда он увидел матку, он понял, что это сильнейшая эмоция, которая навсегда останется с ним. Позднее он будет думать о ней, когда напишет песню. Но тогда и теперь она стала для него верхом любви и омерзения. С тех пор два этих чувства будут неразрывны.
Я ненавижу пить до дна. Я боюсь не оставить ничего. Я никогда не пью до дна.
Я боюсь встретить своего двойника. Хотя бы просто человека, похожего на меня. В детстве отец пугал меня тем, что каждое утро, в последний ночной час к постели приходит твой двойник, и если ты проснёшься и увидишь его, то умрёшь, а он займёт твоё место. Я не хочу видеть двойников. Вот почему я люблю ослепляющий свет софитов: в них я вас не вижу.
Он понял, что его вдруг наполнили миллионы жизней. Он раздулся, стал прозрачен, и опустив глаза, увидел, что живот его полон тысячами детей, которые копошились в нём, стремясь выйти наружу. Он задрожал от презрения к себе, а рядом стоял другой Тилль и смеялся, ожидая своей очереди.
Крики детей заглушили его крик.

* * *

Здесь птиц не слышно, здесь
Не виден зверя след.
Да здравствует мечта!
Мой чёртов чёртов бред.

Сегодня он явно был не в своей стихии. Грохотала музыка, какой-то беспорядочный набор звуков, а она стояла напротив, и ей, похоже, было весело. Дура... Нет, обычно он не позволял себе выходить из себя, это дорого обходится, но сейчас в груди поднималась чуть ли не ненависть... Зачем она притащила меня сюда?! Я хочу на улицу, пусть даже просто в парк, только бы уйти отсюда. Нет, не в тишину, он не хотел... тишина пугала его, но ведь ночью, на природе никогда не бывает тихо... Оливер отвернулся от раскрашенной подруги и присел на диван. Он не сразу понял, что проваливается...
Ларс всегда закрывал крышку унитаза. Особенно перед тем, как лечь спать. Каждый раз он методично вставал и проверял её. Если бы была возможность, он бы заколотил её намертво. Глубина таила в себе опасность, неведомых существ.
Ларс никогда не позволял абсолютной тишины. Всегда, даже ночами, в центре играла музыка, шёл фон. Пусть еле слышно, но не тишина. Последняя несла в себе неведомость извне, как будто тишина могла загустить воздух, и тогда он чувствовал, что задыхается.
Ларс ненавидел себя. Он хотел бы стать маленьким существом, умещающимся на чьей-то ладони, а вместо этого он занимал в пространстве столько грёбаного места. Они спрашивали его: "Почему вы так замкнуты?" Нет, что вы! Я просто ненавижу себя, а так - всё в порядке.
Ларс всегда держал банки с сухой дребеденью на кухне закрытыми.
Поверхность дивана, на который он опустился, вдруг провалилась, как крупа, и мгновенно перекрыла ему кислород, засыпав глотку, нос, уши... Тишина, абсолютная, бесконечная навалилась как тяжёлое покрывало... Ларс закрыл глаза.
Он не хотел видеть того, что знал. Крышка унитаза медленно поднялась...

* * *

- Последний даже не кричал, - несколько удивлённо произнесла Рее.
- А ты у нас любишь, чтоб испытывая страхи, они мучались и вопили благим матом, - добродушно улыбнулась Кирке.
- Суть от этого не меняется, - саламандра встряхнулась и изящно выгнула медную шею, - ни один мозг не выдерживает подобных испытаний. - Заканчиваем, Рее?

* * *

Вен моих удача
Столько грела рук.
Мне одна задача:
Поперёк и стук.

У него была идиотская странная жизнь. Вначале все что-то говорили, он естественно не верил, но лишь затем, чтоб после убедиться, что все они были правы. Как всегда. Ещё раз. Так и с этой женитьбой. Смотрели косо, а она даже не умела говорить по-немецки, чтобы объяснить им, что они не правы, думая плохо. Да... они как всегда оказались правы: лучше бы она не умела. Шнайдер покосился на жену: она на чистейшем немецком ругательном выговаривала ему за то, что он не закрыл клетку, и бедняга Сорке улетел.
Ха! Улетел! Ну что ж - блажен, кто верует.
Он вспомнил, как содрагаясь от омерзения, он буквально скормил чёртова попугая своему псу. Грёбаные птицы.
Он присел в ванной, когда умывался: что-то сдавило голову. С д а в и л о...
Птицы... они могут напасть все вместе, их крылья сдерут тебе кожу, клювы метят прямо в глаза, в каждой из них ужас ещё и потому, что они неуловимы, недоступны, я не могу контролировать это... Они падают сверху - всё, что приходит сверху, то боль, смерть, падаль. Дождь. Снег.
Пусть они смеются надо мной, что я закрываюсь чем только можно, когда идёт дождь: капли на голову... Это ведь индейская пытка, капли до одурения, до острой боли, когда каждая такая капля - как свинец по затылку.
Я боюсь пыли. Я чувствую в ней миллионы жизней, которые могут проникнуть в мой мозг и кровь, и тогда я буду отравлен изнутри. Всё чётко. Я каждый день дома вытряхиваю пыль из покрывал и одежды.
Каждый взмах моих рук на коцертах, каждый стук - то же желание выбить проклятую смертоносную пыль из барабанов, выбить навсегда.
Я боюсь крови и геев. Боюсь крика.
Не кричи, чёртова дрянь!
Шнайдер пнул дверь ванной, и внезапно понял, что она мягкая, как старый плед. От прикосновения взметнулось облако густой пыли, он закашлялся и упал на пол. Снаружи орала жена, её крик переходил на визг, а потом ёё заглушили птицы, которые, появившись из вентиляционного люка, набросились на него, вцепливаясь когтями в глаза и выворачивая их жадно и медленно. Когда они оставили его, он ещё дышал. Странное чувство, ощупывая лицо, натолкнуться пальцами на влажные впадины там, где были прежде глаза. Шнайдер хотел закричать, но маленькие бесы пыли зажали ему рот, гогоча во всё горло.
Тогда он потянулся к крану и подставил голову.
Кап. Кап. Кап.
Каждая капля - стук иголкой в воспалённый мозг.
"Они выбьют из меня пыль, " - подумал он.
Потом захохотал.

* * *

Ухожу. Не смотрите.
Нет дороги.
Только нити.

Я - ублюдок. Я - тварь. Я - упырь и другие всевозможные проклятия - тоже я. Они улыбаются мне, они хлопают по плечу, но презирают: и я отлично знаю это. Недавно я прочёл, что пресса давно обменивается слухами о том, что "... у Рихарда Круспе что-то не так, он так изменился... "Да, великолепно! Это так. Я заигрался, я всё ещё играю, и, клянусь, я буду продолжать делать это, мать вашу, пока не сдохну!
"Рихард, ты не мог бы немного измениться для меня, ты слишком мало бываешь со мной?"
"Рихард, ты не мог бы немного подкорректировать свои планы, ведь твой второй проект это так... а вот мыыыыы... "
Слушайте, твари, я никогда не буду с кем-то одним, мой второй проект - это моё счастье, и... я не Рихард.
Моё имя Цвен.
Имя - звонкая пощёчина. Бич по крупу лошади. И хотя я ненавижу его, мне никогда не стать Рихардом.
Неужели вы думаете, я стану открывать вам свои мысли и страхи?!
Хрен вам.
Круспе смеялся. Это было забавно: извлекать из себя такие необычные гавкающие звуки и иногда в самом деле получать от них удовольствие.
Смех оборвался неожиданно. Ребёнок, сидевший рядом с ним, выпустил мыльный пузырь и залился хохотом. Пузырь угрожающе навис над Цвеном, легко закачался рядом с запястьем и лопнул.
Маленькие колючие брызги. Как слюна того, кто его выдувал, как запертое в мыльный шарик дыхание - кусочек чьей - то души. Fuck. Он закрыл глаза.
Однажды отчим крепко приложил ему. Сволочь сидела напротив, в кресле-качалке, издевательски смотрела на подбитую губу Цвена и выдувала пузыри сквозь тоненькую соломинку. Мальчишка исподлобья, не отрываясь, следил за тем, как шары кружат возле него. Они были полны зловонным дыханием этого большого жирного человека, они медленно зависали возле его лица, неожиданно с треском лопались и обдавали его этой гнилью. Дее... рьмо...
Он боялся скорпионов. И хотя никогда и близко их не видел, боялся до дрожи, до отвратительных спазмов в желудке. Больше всего его растравливало их отвратительное скрипение, этот тихий жирный лоснящийся треск, когда они ползут на своих пологих лапках, а панцирь чешет землю. Он чуял, как подрагивают их хвосты - и думал: это от нетерпения.
Нетерпения впиться, ужалить, проколоть.
Когда много - это плохо. Много людей... тогда они создают при движении такой же мерзкий звук как и скорпионы. Как хорошо, что мы играем так оглушительно - я их не слышу.
Я должен быть выше. Где моя платформа? С её помощью можно хоть как-то пройти сквозь горы скорпионов. Но без неё...
Цвен открыл глаза. Девочка, игравшая рядом, кинула ему небольшой матовый шар: "Догони его!"
Он встал и медленно пошёл за ним. Длинный коридор, тихо.
Услышал звук. Лоснящееся журчание. Он понял, но поздно. Шар катился не от него, но к нему. Сквозь его поверхность начали пробиваться лапки, кончики хвостов... Цвена оглушал этот треск, нарастающий каждую секунду.
Затошнило.
Он вскочил на маленький стул. Вовремя. Шар рассыпался, лопнул как гнойный пузырь, распространяя тысячи, миллионы отвратительных созданий. Они ползли и совокуплялись - и их становилось всё больше. Фарш. Треск. Лопающиеся звуки отмирающих панцирей. Они хотели добраться до него и лезли. Его трясло. Отвращение накатывало волнами и обдавало горячим паром.
Внезапно скорпионы остановились. Раздался свист - тихий, как ветер. Они расступились.
Он медленно обернулся.
По образовавшемуся живому коридору ползла она: светло-жёлтая огромная скорпиониха с подрагивающим хвостом. С конца его сочился яд, и малыши слизывали его, отчего мозг его замер.
Круспе тихо заплакал. Скорпиониха достигла цели.

* * *

Рее со щелчком захлопнула свою коробочку, кошка и саламандра сделали то же.
- Готово.
- Ещё не совсем. Пока проверим. У меня бабочка и цыплёнок.
- У меня ребёнок и большой.
- Ну а я счастливая обладательница птахи и скорпиончика, - Кирке довольно мявкнула.
Они замолчали и прислушались. В каждой коробочке жила и пульсировала целая гамма мелких человеческих эмоций: от улыбки до жути. Но им было безразлично каждое из этих движений и звуков, они должны были лишь отделить зёрна от плевел.
Близился вечер.

* * *

Всё я, боже, получил сполна.
Где, в которой расписаться ведомости?
Об одном прошу: спаси от ненависти -
Мне не причитается она.
(А. Галич)

На сцене пусто. Почему они не выходят? Где они?
- Rammstein!
- Rammstein! - перекатывает толпа во рту огненные шарики любимого слова.
На сцену выходят девочка с белыми волосами, полосатая кошка и ещё что-то очень похожее на ящерицу. Они стоят на местах Пауля, Тилля и Рихарда.
Зал замирает.
Тишина.
Слышно, как где-то капает дождь. Они по команде открывают маленькие алые коробочки.
Протягивают их залу. И...
- Eins!
- Zwei!
- Drei!
Под счёт песни вступают барабаны, соло, бас... наконец вокал.
Aus.
Вот они.
Вот они!!!
Любимые лица - излишне надменные, быть может, но кто там будет разбираться.
И - любимая Музыка.
Мы отдаём вам свои страхи, и каждый наш вопль льётся на вас чудесными звуками!
Вот почему мы продираем до костей.

* * *

- Что делать с этим? - Кирке осторожно тронула лапой груду человечьх тел.
- Это всего лишь оболочки. Никто и не заметит, - Рее улыбнулась, - реальна только Музыка.

Alles gut, ende hell.


  Количество комментариев: 30

[ добавить комментарий ]    [ распечатать ]    [ в начало ]