Rammstein Fan ru Rammstein - последние новости О Rammstein Аудио, видео материалы Фэн-зона Работы фанатов группы Rammstein Магазин Форум
домойкарта сайтадобавить в избранноесделать стартовой
  + обои на рабочий стол
  + комиксы
  + рисунки
  + рассказы
  + сценарии для клипов
  + табы и миди



Сегодня День рождения мира Сегодня День рождения мира

Вам когда-нибудь хотелось проехаться гастрольным туром вместе с любимой группой хотя бы в качестве наблюдателя? Благодаря этим мемуарам ваша мечта наконец-то сбудется!

далее


Рассказы фанатов


Послеобеденное буйство

Авторы: Laravi & Шрайк Авторы: Laravi & Шрайк

Начало

От авторов:
cпасибо сочинителям анекдотов про группу.

Выбор десерта

- После сытного обеда… - Флаке сыто рыгнул и потянул жирные руки к соседу.
- Полагается поспать, - соседом оказался Тилль, который зевнул во всё необъятное горло (пять любопытных голов заглянули в разверстую пасть).
- НЕ СПАТЬ! – рявкнуло извне, и взо
рам недовольной группы явился продюсер с подкреплением в виде маячащего за хельнеровской спиной художника-оформителя.
Они принесли макет альбомной обложки, помешав вокалисту откусить головы своим согрупникам.
Фронтмен захлопнул пасть и открыл один глаз, коий укоряюще воткнулся в Хельнера. Прямо впился. Но тот даже не почесался.
Тилль печально вздохнул и вся группа в зловещем молчании сгруппировалась вокруг макета.
- Что это ещё за рыжий маразм? – издал первый заунывный вопль Пауль.
Художник-оформитель затравленно забился под стол.
- Это черный ящик, как вы и хотели, - мстительно зашипел Хельнер.
- Но он вовсе не черный… - капризно начал было Флаке.
- Настоящий самолетный черный ящик имеет оранжевый цвет, - преданно заверил высунувшийся из-под стола художник.
Флаке огорченно замолк, не зная чем бы можно ещё уколоть.
- Ах, как это вульгарно, - Рихард приложил ручки к могучему бюсту, - прямо-таки отвратительно. И костюмчик под такой цвет не подберёшь.
- А вот и подберёшь, - Линдеманн злобно ухмыльнулся: - Мантии буддистов всем нам будут к лицу!
И захохотал.
Рихард дотянулся до шнайдерского уха:
- Тебе не кажется, что после поездки в Тибет, Тилль слегка не в себе?
- Особенно если налысо побрить, - совсем уже злоехидно довершил вокалист. – Я все слышу! – всунул он озверелую морду меж шептунов, дёрнул Шнайдера за кудряшки, а Рихарда ущипнул за тевыступающие части тела, которые Круспе горделиво именовал «литыми мускулами».
- Я отказываюсь! – встал в позицию оппозиции Пауль. – У нас демократия! Я не хочу!
- Вообще-то уже поздно, - со сдерживаемым злорадством сообщил Хельнер.
- Как? Почему? – очнулся Шнайдер, продумывающий как бы объяснить коллегам, что этот цвет совершенно не сочетается с приблизительным дизайном его светло-розового костюма, который он гламурненько придумал себе сам. Разумеется, безо всякого участия верной подруги, ну что вы… Вообще-то ему сестра помогала. Семья это важно – Шнайдер втайне воображал себя главой мафии. Семейной.
- Этот вариант уже растиражирован с учетом будущих платиновых наград, - любезно пояснил представитель всея группы.
- Уйду из группы на вольные хлеба, - категорично высказался Пауль.
- Вообще-то у нас есть еще одна обложка, - задумчиво сказал оформитель, доставая из-под полы грандиозное изображение обледеневшего ледокола. - Мы её в Японии реализовать хотели…
Группа захлопала в ладоши, моментально отказавшись от концепции авиакатастрофы. Тилль уже начал прикидывать, можно ли инсценировать на сцене катастрофу «Титаника» и сколько на это уйдет пиротехники. В глазах вокалиста загорелись шальные огни, которые тут же приметил опытный глаз продюсера.
- ...но на нас уже подали в суд за плагиат! – торопливо закончил он мысль, начатую художником.
- Кто посмел? – взревело чудище Раммштайновое, как писал в своё время классик: «обло, стозевно и лайяй».
- Ну есть такая группа…
- Немедленно закрыть по обвинению облыжного обвинения в плагиате! – непонятно, но юридически-пугающе высказался Флаке, недавно начитавшийся на ночь «справочника для молодых юристов». Так что страшные юридические фразы вырывались из него время от времени, пугая народ.
- Я знаю, почему так происходит, - Оливер, томно прикрыв глаза веками, перебирал чётки (это Тилль ему презентовал, сказал, что из Тибета, а на самом деле, купил в сувенирной лавке за углом). – Все эти картинки для обложек берутся из одного и того же ящика. Так дешевле, - и грозно глянул на Линдеманна – неужели тот думал, что басист не догадается о происхождении чёток?
- Вот оно что?! – пароходной сиреной взвыл Флаке. – А мы ещё художнику платим!
Вся группа заголосила так, как будто у них отнимали самое дорогое – денежный вопрос для всех был больным местом.
- Хочу розы, - пробасил вдруг Тилль. – Такие, знаете, с колючками.
- Да ты что? – возмутился Рихард, со смутным стыдом вспоминая собственное неудачное потопление в ванне с розовыми лепестками.
- А что? – не понял Линдеманн, понятное дело, ни о каком потоплении и знать не знавший.
«Если б знал, то помог бы», - подумал осторожный лидер-гитарист и промолчал.
- Ты только представь: укололся и заснул, - расписывал Тилль. - Или не заснул, а вовсе даже наоборот…
- Забил себя букетом насмерть, - невозмутимо предположил Оливер.
Возникшую в этот момент счастливую улыбку Тилля можно было смело считать полным согласием с оливеровским предположением. Мотив самобичевания плавно перекочевал из одного альбома в другой, и у Тилля перед глазами зароились невнятные картины коллективного самоистязания, оканчивающегося пылким аутодафе. Где-то на периферии водили хороводы юные девы с шипастыми розами в тонких перстах.
- Не надо розочек, - воспротивился вдруг продюсер. – Вы же индустриальная группа! – воскликнул он бравурно.
Группа недоуменно хлопала на своего продюсера глазами. Индустри…чего?
- Огонь, сталь и прочая металлургия! – не отставал Хелнер. – И вдруг среди всего этого какие-то розы!
Он по причине, непонятной для музыкантов, полагал, что какими он подобрал, такими и положит в гробик безо всяких изменений.
Раммштайновцы начали осторожно переглядываться. Если сейчас у него и пена пойдёт…
- Тилль, ну зачем ты начал про розы, - прошипел Олли. – Теперь его не остановишь.
- На-адо! – голосом вокалиста можно было сверлить отверстия в зубах.
Оливер поморщился и нащупал языком новоприобретенную дырку в зубе.
- Зато розочки к костюму подойдут, - Флаке было всё равно в чём ходить. А уж хипповских рубашечек в цветочек в его гардеробе было немало. Он ухитрялся менять их даже в перерывах между песнями, что приводило продюсера в натуральное бешенство, ибо по этой причине никак нельзя было смонтировать концертные записи из разных дней недели, чтобы потом выдать их за полноценную пленку. Флаке портил все его замыслы прямо на корню.
Шнайдер согласно закивал, ему розочки тоже были не противны. Они-то как раз неплохо вписывались в концепцию костюмного гламура.
- И кораблик тоже хочу, - пробубнил Тилль, не желая расставаться с оплаченными идеями.
- Вообще – хорошая идея объединить эти картинки: розовый ледокол или опущенные в жидкий азот розы, - авторитетно заявил Шнайдер.
- Нет, глядючи на сие плавсредство не возникает у меня морской болезни. Увы! – Рихард презрительно сморщил курносый нос (раз уж обложечка плагиатная, можно и поиздеваться).
Рядом с ним Пауль, сложив руки молитвенной «лодочкой» и возведя очи к потолку, принялся истово молиться:
- О всемогущий боженька! Сделай так, чтобы противный кораблик пошел ко дну мусорной корзины дизайнера. И да не введи нас во искушение и избавь нас от кораблика (самое ему место на дне окиЯна, окаянному). И да верни нам охаянные ранее жутенькие розочки. Пусть уж лучше они, мазохистские, чем этот ледокол, вызывающий у меня, так скажем, прямые ассоциации с давно не размораживаемым, заросшим льдом, морозильником, - тут Пауля передёрнуло, как будто его запихивают в этот самый холодильник, а он отбивается.
- К чёрту кораблик! – горячо поддержал его Оливер.
- Японская концепция сперта у группы «Eisbrecher», - наконец вспомнил Шнайдер.
- Ладно, а как вы смотрите на это, - тут вокалист откашлялся и спел писклявым голосом: - Как у нас в садочке ро-зо-чка цвелааа!.. На обложке, на красивой процветааа-ала-аа! – И заржал: - Воткнутые в сердце и прочий ливер колючие розы! Очень готично. Можно ещё проще – обмотать диск кишками…
Но закончить мысль ему не дали.
- Нет! Лучше ледокол! – дружно рявкнули все, ужасаясь перспективе готической обложки в переплетении роз и разбитых сердец с кишками и прочим ливером в качестве бонуса.
- Синенький, - поспешил внести свою лепту продюсер.
На него странно посмотрели. Рихард гаденько захихикал. Взгляд Тилля приобрёл мечтательное выражение.
- Знаете, - встрял барабанщик, - вот две фигурки у корабля это Пауль и Оливер. Я даже могу их озвучить, вот Пауль (пискляво): «Какое огромное мороженное ммм...». А вот Олли (басом): «Не смей лизать его – язык примёрзнет! Ну вот, я же говорил...».
Пауль швырнул в него обгрызенной палочкой от эскимо. Попал…
…и больно.

Пресс-конференция на заедку

- Чем вы объясните массовое закрытие фан-сайтов в Интернете, приходящееся на каждый выпуск вашего нового альбома? – въедливо спросили из зала.
- Блин, кто отвечал за составление вопросов? – зашептал Оливер на ухо Флаке, нервно комкая листочек с заготовленным подробным ответом-докладом на тему: «О происхождении названия группы, его связи с уездными городками, а так же влиянии провокационных подоплек лирики на восприятие группы в целом как фашистского конгломерата».
- Дайте я отвечу! – вызвался Пауль, отбрасывая свой план-конспект с заголовком «о влиянии падения Берлинской Стены на восточноевропейскую культуру».
- Дайте, дайте ему! – поддержал Тилль, и добавил: - Пинка… Посмотрите, какой умный! Аж мозги из ушей лезут!
Все это Тилль говорил очень тихо, хитро минуя микрофон, поэтому журналисты, сидевшие в некотором отдалении, поняли далеко не все, хотя и пытались.
- Так вот, о Берлинской стене… - начал Пауль и даже вертикальную складку на лбу выложил, как в момент осложнения умственной деятельности.
- Не то! – зашипел Рихард, дотягиваясь до него под столом и совершая пинок, предреченный вокалистом. Он тоже с большим разочарованием выкинул пафосный очерк «Как меня били в полиции, и почему после этого я стал Великим Музыкантом».
- То есть, я хотел сказать, о падении сайтов, - мгновенно исправился Пауль. – Я категорически заявляю, что мы здесь не причем. Это все наш менеджмент! Они взяли на себя все управление, и даже деньги от туров выдают нам в виде талончиков на питание!
- Издеваются над нами, эксплуатируют творческий труд, - сольно запел Флаке.
- Причем издеваются не только нравственно, но и физически, – вступил Круспе. – Вы когда-нибудь чувствовали боль от перелома ногтя?
- Я даже вступил в кружок кружки… тьфу, кройки и шиться, - застенчиво добавил Оливер. - Только для того, чтобы хоть как-то вырваться из-под гнета…
Невдалеке представитель менеджмента постепенно приобретал выражение лица, имеющее отношение к прессе, то есть - желтое.
- Не молчите на меня! – патетически воззвал Пауль к журналистам. – Как видите, вины нашей в этом нет!
- К нам уходят все обгрызки, объедки и обноски! – начал распаляться Оливер.
- И мы работаем исключительно на себя! Нам надоело! - Рихард не выдержал и начал брызгать слюной прямо в камеру. – У нас счастье и братская любовь по всем фронтам! Каждый день!
Тилль поправил душащий его галстук и тщательно разложил по воротничку три фальшивых подбородка, применив для этого невероятные мимические усилия. Потом старательно сложил руки на животе и принял вид утомленного братской любовью.
- Дайте мне микрофон, - жеманно вызвался Флаке. – Я сейчас все объясню…
И он завел длинную речь, изобилующую цитатами классиков и отсылками к научной литературе. Все изречения Флаке выдумывал сам, а затем старательно вкладывал эти слова в уста мертвых классиков. Классики брыкались и отплёвывались, но поделать ничего не могли. Зато непросвещенные (читай - все вокруг) завидовали.
- Во заливает, - шепнул Пауль Оливеру на ухо. – Делает из нас высокоинтеллектуальную, понимаешь, команду.
- …скажите, Шнайдер, а почему вы так часто одеваете розовую кофточку? – прорвался отчаянный вопрос из журналистских рядов.
Поименованный Шнайдер нервно вздрогнул и перестал приятно улыбаться. А Флаке уже подсовывал ему микрофон для ответной речи.
Но микрофон перехватил Рихард.
- Шнайдер в этой рубашке похож на клубничку, - сообщил он.
На что Шнайдер скорчил страшную рожу, а одногруппники вокруг зафыркали и заржали.
- Это провокация, - сообщил ударник после секундной заминки и короткой, но яростной борьбы за микрофон, происходившей в основном под столом. – Зато Рихард уже третий месяц в своей черной куртке ходит! Вообще не снимая! – и не удержался: - Даже в ванной.
При последнем утверждении Шнайдер и Рихард удостоились удивлённых взоров согруппников и жадных взоров с журналистской стороны. Стороны столкнулись и…
- На встречу со звездой надо приходить подготовленным! – рявкнул на журналистов Круспе, попахивая гадостью вроде киркоровщины.
«Клубничка в группе», - строчили одни журналисты. «Групповая клубничка», - строчили другие. «Шнайдер – главная изюминка нашей клубничной группы», - строчили третьи. «Секс в студии!» - прямо и неприкрыто записал корреспондент газеты «Желтые новости» (он был частично глух и на один глаз крив).
Внезапно Раммштайновцы дружно встали (словно подсмотрев журналописанину) и стройными рядами вышли из зала. Не попрощавшись. Пресса испуганно заозиралась, ища того, кто мог бы подсказать, что делать в случае организованного и явно спланированного отступления интервьюируемых. Может быть, налета террористов?
В закулисном пространстве (так группа по привычке называла всякое место, не являющееся площадкой боевых действий) шестеро образовали заговорщический кружок.
- Текст не забудешь? – волновались справа.
- В крайнем случае импровизируй, - напутствовали слева.
- Всё путём… то есть, райзе, райзе! – успокаивали по центру.
- Готов? Ну, с Богом, - подтолкнули сзади.
- Тилль, ты неправильно его крестишь…
Оставшиеся журналисты не дождались подсказок и начали сворачивать свои камеры, микрофоны и прочие пожитки. Некоторые ненадолго замирали и стекленели глазами, видимо рисуя кричащие заголовки.
В этот постинтервьюшный момент вдруг распахнулся дверь и в конференц-зал влетел Оливер – с таким ускорением, как будто ему дали пинка.
- Стооойтеее!!! – нечеловеческим голосом заверещал басист.
Журналисты замерли в разных прозах, лишь со стуком падали на пол диктофоны, словно осенний листопад.
Оливер подлетел к недоразобранному столу, сгреб в горсть микрофоны и начал тараторить:
- Стойте! Внимайте! Я должен сделать заявление! Много заявлений!!!
Оливер перевел дух, а операторы уже жужжали камерами, и журналисты вытянулись во фрунт, жаждя новых подробностей.
- На самом деле Рихард - бывшая женщина, Тилль - педофил, Пауль спит с Кристофом, а Флаке продаёт на порно-сайтах видеокассеты, которые в это время снимал через замочную скважину! А ещё они испытывают тягу к носкам продюсера! И ещё они уже всех секьюрити и осветителей пере… кхе! – Оливер подавился от преизбытка чувств, а корреспондент газеты «Желтые новости» сделал охотничью стойку. - А ещё у Тилля дома коллекция черепов группиз!
- Но… Но… демократия… семейные ценности, - вякнул кто-то наиболее крепкий нервами в толпе журналистов.
- Вранье! – категорично отозвался басист. – И это лишь малая толика! Ещё весь Раммштайн - фашисты, садо-мазохисты, эксгибиционисты, коммунисты, сатанисты, а меня обдалбливают психотропными таблетками, чтобы я молчал и тормозил!!!
И тут двери снова распахнулись, содрогнувшись от мощного удара.
- У меня от их издевательств облысение! – взвизгнул басист и полез под стол, радостно обливаясь дармовой минералкой.
На этот раз в зал вломились и остальные Раммы, вооруженные электрошокерами и шприцами.
- Где эта лысая сволочь???

- Это был рекламный трюк, - как с милой улыбкой объяснял впоследствии Круспе трясущемуся от негодования продюсеру. – Журналисты сами этого хотели, - счел он нужным пояснить. Слегка смутился под пронизывающим взглядом продюсера и добавил обиженным тоном: – Они сами пришли…

Послеобеденный передых

- «Возвращение немецких каннибалов», - с выражением прочитал Шнайдер и сладострастно зажмурился.
- Нет, раньше было лучше, - пессимистично буркнул Оливер. – Вы только вспомните: «Черный ветер, огонь и сталь»…
- Или «Огонь, вода и деревянные фаллосы»! – мечтательно подхватил Пауль.
- Вот за деревянные я кому-то голову свернул бы, - буркнул вокалист, - все свое, вполне настоящее!
- Что значит НАСТОЯЩЕЕ?! – взвизгнул Флаке.
- В перенОсном смысле, - пояснил вокалист, делая ударение на третий слог.
- ПереноснОм? – истерически выкрикнул Лоренц, делая ударение на последний слог.
- Так деревянные, кожзаменитель или вообще никаких? – не выдержал Оливер.
- Я требую еще одного права на слово! – замахал руками Тилль. - Вы воспользовались тем, что я задумался!
- А вот еще, сейчас прочитаю, - Оливер откашлялся. – «…И разглядывает зрителей ярко-красным лучом из лазерных очков, сверля толпу! По белому лицу стекают целые реки краски, а двухметровые костры взметаются ввысь… - басист вдохновенно взмахнул рукой. – На одной из песен он обычно появляется с огромным горящим луком и стреляет из него огненными ракетами, которые взрываются под потолком зала, и все помещение заполняется дождем. Во время песни "Eifersucht" по всей сцене поднимаются огромные огненные шары, искры от которых достигают самых дальних уголков зала»…
- Это про кого? – Тилль побледнел.
- Это про тебя, - пояснил Пауль. – Узнаешь?
- Такое ощущение, что мы призваны убить всех зрителей! – возопил Рихард, ужасно боящийся, что кто-нибудь во время концерта пострадает. Гитаристом двигало не человеколюбие, а жуткий страх потерять в судебных процессах хотя бы пфеннинг (или, если вспомнить замену валюты - евроцент) из трудовых доходов.
- Тилль, а что за краска стекает по твоему лицу? – озадачился Оливер, глядя одним глазом в газету, а другим – на Тилля.
- Это оно у него наверное от страха побелело, - авторитетно выступил Флаке в защиту временно онемевшего вокалиста. - Бедняге надо поджигать собственный плащ в трех местах самому. Так и представляю как Тилль зажигалкой плащ подпаливает, и при этом у него дрожат коленки.
- А мне нравится как он разглядывает зрителей, - поделился наблюдением Пауль. - Как в зоопарке. И выжигает оставшихся в живых лучом лазера из "лазерных очков".
- Ха-ха! Интересно, потом кто живой после этого всего может остаться, или выгорают зрители даже "в самых дальних уголках зала"? И среди всего этого Тилль с обтекающим краской белым лицом. Тилль, ты случаем не зеленым подтекаешь? – внес свою лепту главный чтец. – Да еще и "ярко-красным лучом из лазерных очков", разглядывающий оставшихся в живых. Смешно!
- Это не я!
Наконец-то у Тилля прорезался голос. Он (Тилль) никак не желал признавать в описываемом мутанте себя любимого.
- Не волнуйся, это не ты, - успокоил его Оливер, – это произвол журналистов, - он успокоительно похлопал истекающего холодным потом Линдеманна по физиомордии.
Вытер мокрую руку о газетку, качественно измазавшись в типографской краске, скомкал и выкинул её, ещё пахнущую типографской краской и Линдеманном, в окно.
Под окном заверещали, словно из окна вылетела не мятая газетка, а как минимум рояль, инкрустированный бронзой.
- Нечего под окнами ходить!!! – заорал Рихард, уже занявший позицию на подоконнике. – Это наша личная территория, и мы не сбираемся оплачивать умышленно причиненный вами самими себе ущерб!!!
- Рихард, успокойся, успокойся, - Пауль тащил его назад, упираясь ногами в ковер. – Ты уже в местоимениях путаться начал! Давай, расслабься, подумай о чем-нибудь приятном, например, о послеконцертных банкетах…
- Ох и нажрусь же я, - воспрянул духом Тилль.
- А потом разгромим гримерку! – Оливер с хрустом сжал кулаки. - Нет, лучше две!
- Точно, - с маниакальным блеском в глазах поддержал Рихард. – Всюду голые бабы… снова бабы… много баб! И мужиков тоже! И трансвеститов! – гитарист распалялся и махал руками, словно Икар делающий предстартовую разминку.
- И Круспе наш в семейниках на столе! – мечтательно высказался Шнайдер.
- На блюде? – сразу заинтересовался Тилль, мысленно примеряя ножку Круспе к ножке Буша.
- Не надо трансвеститов, - запротестовал Флаке, - Тилль их за пятки кусает. Что о нас люди подумают…
- Они вкусно пахли, - Линдеманн умильно сморщился. – Прямо как тот суп, что мы ели в России.
- Этот суп называется «стчи», - Пауль гордился своим произношением.
Пока вся группа планировала, как именно они просадят все будущие доходы, Оливер кривлялся перед зеркалом, примеряя на лицо высокомерные и аристократичные выражения. Наконец он не выдержал и обратился к общественности с терзающим его вопросом.
- Вам не кажется, что я похож на потомственного эльфа? Или хотя бы на фараона?
Остальные на миг отвлеклись от бурного обсуждения Рихардовых семейников и степени волосатости ног, делающей их непригодными к употреблению в загадочных русских «стчах».
- Фараон или не фараон, но что-то мумиеподобное в тебе есть, - щедро высказался Шнайдер.
- На холодец сгодишься, - мурлыкнул Тилль.

Парадный стол

Тилль, выйдя на сцену, первым делом плюнул... а вторым пошёл колотить по каске, надетой на клавишника. Он нёс себя достойно с выражением брезгливости на лице.
Флак попробовал всплакнуть, но вместо этого получилась злобная рожа, а в голове зароились преступные замыслы, что-то вроде «куплю синтезатор на колесах, и задавлю прилюдно». А что? Синтезатор в виде ноутбука на самокате… Ноутбук – это если у тебя ездячая жизнь.
Тилль в свою очередь запрятал за белой маской грима рожу, пытаясь высмотреть в толпе фанатов кого-нибудь, смахивающего на журналиста, и таки посмотреть на него красным лазерным глазом, чтобы потом прицельно вдарить залповым напалмовым огнем. На этот раз – не из баллона со шлангом, а прямо из мужественных рук. Руки (железные) пока что лежали в чемоданчике, но содержимое чемоданчика уже неистово шурудело, повергая в суеверный страх команду пиротехников.
В мозгу наблюдающего это безобразие Рихарда обретались лишь две мысли: что-то про концертный регламент и клинических олигофренов. От этого он переволновался, подавился и на «Links» выдал свой гавк в неположенном месте, заслужив колючие взгляды соратников. Взгляды кололи прямо в мягкое место, и Рихард нервически вздрагивал. Экстазирующие у сцены фанаты приняли это за тайные намеки на продолжение банкета за кулисами, и радостно взвыли, извиваясь одной массой. При одном только взгляде на это Рихард тут же вспомнил свою фобию – боязнь людных мест – и попробовал скрыться за кулисами, однако мысль о потере доходов… В общем, уйти он так и не решился.
Концертное мероприятие катилось своим ходом, Тилль успел благополучно реализовать на сцене все свои тайные желания, вспомнить еще о парочке, реализовать и их, вспомнить детские комплексы, яростно расправиться с ними посредством реализации тайных желаний, и еще раз все их реализовать, но уже страшнее. Таким образом он не только зарабатывал себе на бутерброд из черной икры поверх красной, но и крупно экономил на психиатрах. В свое время он даже хотел стать сам врачевателем душ, но после его пробных сеансов у подопытных согруппников развилась масса дополнительных комплексов, и Тиллю пришлось довольствоваться дипломом пиротехника.
«А вот моя любимая, моя прелесссть, моя прелесссть!» - ликовал Оливер дергая толстые струны и заводя песню собственного сочинения. Всякий раз, когда она исполнялась на сцене басисту страстно хотелось поставить скромную табличку (где-то метр на полтора), которая повествовала бы о том что это именно он и никто иной сочинил сей шедевр. Он бы не возражал точно указать вообще все идеи и аккорды, привнесенные им в творчество группы, однако, остальным тоже пришла в голову такая же идея, и от нее хором отказались. Потому что иначе пришлосьбы делить сцену на сферы влияния, и путаться в миллионе пояснительных табличек. Больше всех ратовал за идею Шнайдер, единолично оккупировавший весь второй ярус, но когда ему в пятый раз попалась газета со статьей про людей, случайно падающих с большой высоты, он внезапно понял, что это намек судьбы. Нужную статью судьба тщательно обвела фломастером.
Итак, песня лилась.
«Кто полезет в лодку?» - был написан молчаливый вопрос на лице вокалиста. «Вообще-то мне надоело» - ответно написал на лице Флаке. Гитаристы моментально просекли беззвучный диалог и мощно грянули по струнам, сотрясая зал мега-кавер-версией. Шнайдер срочно закрыл глаза и растворился в мире ударной музыки. Флак сделал невинное лицо и тюкнул по клавише пальчиком. Прислушался к сэмплу с выражением неземного блаженства (пополам со злорадством) и снова тюкнул, намекая, что с места он не сойдет.
И в этот момент у Оливера лопнула струна.
«Ага!!!» – хотели бы все закричать хором и ткнуть пальцами в басиста, но сдержались.
Флаке подхватил переносной синтезатор и порулил к Оливеру, который тихой сапой пытался отползти в самый темный уголок сцены. Тилль подумал еще немножко и на всякий случай запел. Фанаты оживленно зарукоплескали.
- Нет... я не могу... я морально не готов! - шипел Оливер.
- Уж страшнее, чем мне, быть просто не может! – увещевал его клавишник. - Как-то раз мне лодку ПРОКУСИЛИ и я рухнул в толпу… Совершенно ничего страшного!
- Хочу в туалет, - отчетливо сказал басист и по-крабьи пополз назад.
- Ты хочешь потерять наши тысячи евро? – возмутился Флаке.
- Мне двадцать процентов! – моментально передумал отползать басист.
- Это грабеж! – шепотом заорал Флаке.
Тилль не выдержал и фирменным шагом Терминатора направился к спевшемуся дуэту с края сцены.
- Решайся быстрее, вон Тилль идет, а я скажу, что… что… я что-нибудь гадкое скажу!
- По рукам, - злобно стукнул себя по каске клавишник.
«Несите лодку» - начал семафорить за кулисы Оливер.
- …и продаешь акции нефтяной компании по базовой цене с начала торгов, - нудно вещал Рихард, сближаясь с топающим ему навстречу Паулем.
Оливер, беззвучно матерясь, уже плыл по залу. Остальные собрались у края сцены, но достаточно далеко, чтобы не было видно лиц, которыми они наблюдали Оливерское плавание со сцены (каждый явно думал "чтоб тебя фанатами затянуло"). Шнайдер сверху поглядывал в бинокль, вмонтированный в один из микрофонов. Это был еще один потраченный кусочек общественных денег…
Фанаты были счастливы. Они цеплялись за Оливера, намериваясь исполнить невербальное пожелание оливеровских согруппников, и вытащить его из лодки. Но Ридель этого не понял и только вежливо пожимал протянутые к нему руки. А потом ещё и стал подпрыгивать в лодке, безжалостно давя фанатов, а так же примерил чью-то стыренную кепочку, сделал пару рэпперских пассов руками, поймал чей-то летящий ботинок и поехал с ним дальше, как Ленин с кепкой, пока сердобольные секьюрити не втащили его на сцену.
На сецене Оливер с удовольствием увидел разочарование, явственно проступившие сквозь грим на знакомых лицах. Флаке он продемонстрировал знаками грядущие взимание процентов, Шнайдеру язык, Паулю и Рихарду каждому по кулаку, а Тиллю средний палец. Тилль не остался в долгу, а так как он, в отличие от Оливера, был повёрнут лицом к зрителям, фанаты принялись радостно копировать его жест. Что произвело на герра Линдеманна неблагоприятное впечатление, и вынудило задуматься о том, сколь заразителен дурной пример.
Но когда у Тилля не заработали на Рамштайне огнеметы, он не выдержал и раньше времени тяжелым шагом пошел обратно в круглую дверь с нехорошим лицом. Створки сомкнулись за его спиной, оставив наедине Тилля и двух пиротехников. Вокалист как-то странно улыбнулся, воздел руки и начал неработающими огнеметами основательно воспитывать техников, добавляя тяжелыми кованными сапогами.
Финал песни остальные музыканты как-то особенно плотно и громко доигрывали, словно старались заглушить доносящиеся из-за декораций глухие удары, вопли и мольбы о пощаде...
Гитаристы очень хотели заглянуть за декорации, но позволить себе этого не могли, лишь подергивались (на следующий день местные газеты пестрели заголовками «Тройственный экстаз на сцене?»). Шнайдер же, неслышно похохатывая, умудрялся ронять вниз плевки… конечно, если бы он мог, то уронил бы что-нибудь гораздо менее гигиеничное и более обидное. Флаке же не выдержал и сунулся за заветный занавес, явив зрителям свой некрупный зад, художественно затянутый в шорты. Из-за занавеси пыхнуло жаром и Флаке отшатнулся, поспешно перегруппировавшись и исполнив небольшую танцевальную импровизацию, дабы никто случайно ничего не подумал.

Финальная чашка кофе

Под окнами студии раздавались громкие крики и шум толпы. Шнайдер высунулся наружу, чтобы посмотреть, в честь какого политического праздника происходят эти волнения. Открытие было ужасно. Снаружи, топча красивую и дорогую плитку, выложенную на деньги от тура, переливалась людская масса. Высунувшемуся в соседнее окно Флаке она живо напомнила скопище глистов, о чем он не замедлил громко высказаться вслух, приложив ладони рупором ко рту, чтобы слышали все, и никто не ушел не обиженным. Толпа взревела, помахивая лозунгами типа "Вы работаете для нас!" и "Даешь возврат к прошлому!", а так же "Старость не в радость!"
- Ах вот как? – взбеленился Шнайдер и уже полез было в окно с кулаками, но его остановила крепкая рука басиста.
- Третий этаж, - напомнил добрый Олли, - ты же высоты боишься.
- Ах, да, - опомнился ударник, - чертов имидж. Но ничего! Я щас…
Догоняемый Рихардом, он выскочил на лестничную площадку и с топотом бросился наверх.
- Итак, заявление номер тридцать четыре. “В окружной полицейский участок. 20 августа 2005 года студия «Pilgrim Management» по адресу … подверглась возмутительному нападению со стороны экстремистских молодежных группировок. Просим обеспечить строжайшие меры пресечения…”
Злобно похихикивая, Флаке с упоением строчил очередную кляузу. С крыши неслись вопли Шнайдера в матюгальник, щедро поливавшего собравшихся внизу образчиками армейской лексики.
- Раскайтесь! - в незакрытом окне нарисовалась взлохмаченная голова с явными признаками безумия в вытаращенных глазах.
Тилль запоздало почуял неладное и, обернувшись, подавился деликатесными пальчиками... ножными. Куриными.
- Свидетели долго не живут, - доброжелательно проворковал он, скалясь на незваного гостя.
Гость поперхнулся и полетел вниз.
- Смотри-ка, поймали, - удивился Флаке, свешиваясь через подоконник. – У них страховка вроде пожарного тента была… А вот от вас бы я такого не дождался! – внезапно накинулся он на одногруппников. – От вас вообще ничего не дождешься!
В этот момент у Пауля перед глазами заклубилась интересная мысль насчет клипа, где фигурировали безумные клавишники-суицидники, дымящиеся коллеги, и он сам – стройный, красивый, в форме сил пожарного реагирования, несущий на руках прекрасную, ну и немного грязную – пожар всё таки, - блондинку…
- Да я тут вообще подумал, - напыжился Рихард, - что вы могли бы проспонсировать мой гениальный проект, над которым я денно и нощно работаю вот уже три... нет... не помню, сколько лет!
- Может, тебе еще и парочку платиновых наград наших подарить? - хрюкнул Пауль.
- А хорошо бы... - Рихард размяк и заулыбался, скрючивая пальцы так, словно в них уже была вожделенная награда.
В руку что-то ткнулось - холодное и шершавое. Рихард встрепенулся и посмотрел на руку. В руке была фига. Шнайдерова. Крепкая такая фига, увесистая. Сам Шнайдер стоял рядом и доброжелательно улыбался, примерно как экскаватор.
- А наклеечку на диске я все равно сделаю! - выкрикнул Рихард, пряча оскверненную фигой руку за спину. - Что это вам не просто кто-то там слабал! Что это я, а я - это Раммштайн, а...
- А вместе мы сила, - авторитетно сказал Флаке, пройдясь по Рихарду взглядом опытного гробовщика.
- Ну это я и хотел сказать, - пробубнил гитарист. - Отдайте мою долю, наконец!
Тилль торжественно вытащил из-под стола мешок, набитый приятными зелеными бумажками. группа любила все материальное и внушительное. - Ну вот, - бурчал Флаке, сжимая в руках хрустящие купюры, как такТилльное свидетельство продажи альбома (остальное пряталось за двадцатью паролями на счетах в банках по всему миру). – Я же говорил – отвратный альбом. Всего-то дважды платиновый.
- Тьфу, тьфу, тьфу! - троекратно отплевались товарищи, пряча пачки евров в носки, трусы и загашники.


  Количество комментариев: 17

[ добавить комментарий ]    [ распечатать ]    [ в начало ]