 |
База 25
Тилль изволил беспробудно дрыхнуть, когда рядом материализовалась невысокая темная фигура со злобной улыбочкой в арсенале.
- Ничто так не пробуждает к жизни, как чашечка настоящего, крепкого, горячего кофе! – сказал Пауль и вылил кофе на голый живот спящего Тилля.
Вокалист утробно взревел, распахивая глаза в панорамном режиме, вскочил с постели, мощным ударом сбил Ландерса с ног, схватил за эти самые ноги, выволок из дома (роняя пух и перья) и начал оббивать гитаристом окружающие деревья - конечно же после такой процедуры голова очень быстро превратилась в кровавую кашу; деревья отделались легким испугом…
Вокалист утробно взревел, распахивая глаза в панорамном режиме… и никого поблизости не обнаружил. Голый живот щедро припекало полуденное солнце, прокравшееся в спальню герра Линдеманна с лучами наперевес. Тилль яростно почесался, устыдившись кровожадного сна, и решил освежиться – выйти на улицу, принять ванну, выпить чашечку кофе…
Выходя, Тилль на некоторое время запутался в мелкоячеистой сетке, натянутой вместо двери. Пока герр вокалист барахтался в тенетах, мимо промчался герой сна, мощно зевая на ходу. Тилль понял, что принять ванну с чашкой кофе ему не дадут, и проклял параноидального Флаку, затянувшего все проемы сеткой – тот заботился о друзьях, чтобы однажды утром не обнаружить их в койках мертвыми с кучей кормящихся на бренных останках клещей. В середине витиеватого проклятья со двора донесся шум воды и немузыкальный ор, свидетельствовавший о том, что Пауль начал принимать бодрящий холодный душ. Тилль бросил проклятья (они ухнули сквозь ауру дома, пробив в ней солидную дыру) и с утроенной энергией стал выпутываться. К тому времени, как он выпутался, нашел полотенце и бритву, вокруг летнего душа уже водила хоровод очередь страждущих, выкрикивая отнюдь не новогодние лозунги и требования.
- Семья - это если по звуку угадываешь, кто именно моется в душе, - философски сказал Тилль и заорал в сторону летней постройки: - Выходи, Пауль!
- Господа, соблюдайте очередь! – еще громче заорал Шнайдер, размахивая ядовито-зеленым полотенцем. – Согласно купленным билетам!
В этот момент в душе перестали выть, дверь распахнулась и выпустила наружу приятно розовеющего Пауля, снабженного широкой улыбкой и явно чужими трусами известной марки. Оливер подавился от возмущения, опознав в них свое родное. Тилль, пользуясь общественным замешательством, попытался грудью проложить себе дорогу, но его возмутительным образом опередили. Флак ужом просочился между Тиллем, Паулем и краем двери, повернулся к вокалисту и выкрикнул «У меня талончик на восемь нуль-нуль!» - после чего предъявил тому фигу в качестве талончика, ну а затем скрылся внутри, демонстративно захлопнув дверь. Тилль в ответ захлопал ресницами.
- Отдай белье, ворюга! – бушевал на заднем плане Оливер.
Судя по звукам, кого-то раздевали, отнимали последнюю рубашку и требовали возмещения морального ущерба. Тилль проигнорировал разборки, заняв позицию у дверей с крайне суровым выражением пока еще небритого лица. Выражение было призвано отгонять остальных желающих. Поворчав, те выстроились в нормальную очередь. Правда, Рихард попробовал соригинальничать, обойдя строение кругом и попытавшись влезть туда по иве, но Флак засек хитрые передвижения подглядывающего (по его мнению) гитариста и запустил в него мыльницей. Рихард подбитым Мессершмидтом рухнул вниз, аккурат в крапивные заросли. Постонав и поохав про отбитые окончательно позвонки, лидер-гитарист вернулся в очередь, где оказался в самом хвосте. На его попытки пробиться на законное третье место свирепо отвечали «А вас здесь не стояло!!» и «Лезут тут всякие!!». Рихард плевался и размахивал ушами, но так и не произвел впечатления ни на кого.
- Подумаешь, - презрительно заявил Шнайдер, профессионально взмахнув ушами в ответ.
Взбодренные утренней потасовкой, раммштайновцы сползлись на веранде вокруг пустого круглого стола и выжидательно уставились друг на друга в ожидании конструктивных предложений. Пока что предложений не имелось, но было жарко. Тилль ностальгически вырядился в трусы расцветки и символики тутанхамонского периода и теперь мечтал о том, чтобы надеть на голову ведро с водой. Остальные выглядели так же расслабленно, например, Оливер восседал нога на ногу в отобранных с боем одеждах, а Пауль мрачно закутался в полотенце. В конце концов, самый одетый по очкам не выдержал оценивающих взглядов и выступил с речью:
- Предлагаю совместное распитие и разгрызие на успешно перевезенном скарбе, – произнес Флак, заманчиво сверкая очками.
- Я за! И я! – хором поддержали его Рихард с Тиллем, уже готовясь бежать за тем, что должно быть распито и разгрызено.
- А, может, лучше травки? – нескромно влез Шнайдер, задумчиво вертя в руках цветочек (предположительно - мак).
- На анашу похоже? - попробовал уточнить Оливер.
- Позвольте, - возмутился Пауль, проигнорировав зарождающийся научный интерес друга, - сколько можно пить? Что значит - травки? Вы хотите вступить в партию с лозунгом «стань рок-звездой – убей здоровье!»?
Становиться очередной иллюстрацией к образу жизни порочных знаменитостей никто не желал. Но и аскетствовать так же не хотелось. Мнения разошлись, и истина осталась сиротой. Сторонники бухашки пели про то, что алкоголь в малых дозах безвреден в любых количествах; стронники куришки – что растительные релаксанты полезнее всего; сторонник ростиш… тьфу, кефиров и йогуртов голосовал за клюквенный морс и мясной бульон. Вероятно, он делал это просто из вредности, но с завидным упорством. Спор шел на повышенных тонах с выдвижением аргументов, вроде «сейчас как ударю, а потом тебя желтыми ленточками оградят!». Пауль еще пытался контраргументировать ударами в голову, но был убежден в своей неправоте.
- Ну и пусть я неправ сейчас! – гордо сказал гитарист. – Зато я мудр в целом!
В этом его не стали оспаривать и порешили сначала все-таки сделать вид, что работают, а потом предаться игривому отдыху. Некоторые (не будем тыкать пальцем) уже подсчитывали, во сколько обойдется звонок в ближайшее бюро услуг по предоставлению улыбчивых и длинноногих спутниц отдыхающих. Мечтателя подхватили под белы руки и потащили в подвал. Опомнившись, мечтатель взвыл и начал вырываться, вообразив, что его решили принести в жертву на алтарь искусства.
- Запишем мы шедевр, - мечтал Флак, держа правую ногу орущего ударника - альбом станет платиновым с урановой прожилкой. И куплю я себе еще один раритетный автомобиль!
- А пожрать? Пожрать! – звал с порога Тилль, не принимавший участия в переноске бренного тела. – На голодный желудок вредно работать!
- Я это… вспомнил! С доставкой на дом заказал! – отозвался из глубины подвала Рихард. - Никаких кухарок, быстрорастворимых помоев из пакетиков и самостоятельной готовки! Каждый жрет то, что считает достойным.
- Так здесь же цивилизации нет! – продолжал гнуть свою линию вокалист, уставясь в подвал.
- Как это нет? – возмутился Шнайдер, перестав сопротивляться. – Еще как есть! Плазменный телевизор, спутниковый Интернет, прочие мелочи быта… Просто замаскировано хорошо.
Рихард зафыркал, как бы напоминая, что уж кухня-то бытовыми мелочами похвастаться никак не может. Житель микроволновки до сих пор не давал ему покоя. С этими взволнованными мыслями Рихард прошел через весь подвал, оказавшийся весьма прилично оборудованной студией (Флак потер руки, перестав переживать по поводу затрат на отдых), и устроился в самом углу, схватившись за именную гитару (RZK-1, платинового цвета) словно за спасательный круг.
Тем временем Тилль тоже проследовал за одногруппниками и теперь нарезал круги вокруг микрофона, будто примерялся, как его сподручнее съесть – целиком или подетально? Флак скаредно пересчитывал клавиши на синтезаторе, а Шнайдер приник ухом к басс-бочке.
Внезапно Шнайдер резко дернулся. На него упал чей-то взгляд. Упав, взгляд отжался несколько раз, потом бодро вскочил и замаршировал на месте, как будто пытался протоптать лысину на макушке ударника. Шнайдер зачесался, но взгляд ловко увернулся от пальцев и перебежал на загривок. Потом спустился ниже, еще ниже, вновь вскарабкался наверх… Не выдержав, Шнайдер истерическим шепотом воззвал к друзьям:
- По-моему, на меня смотрит какой-то извращенец! Тсс! Да не озирайтесь вы! Спугнете!
- Не хотелось бы преждевременно впадать в панику, но… - глубокомысленно начал Оливер, делая головой движение вверх и в сторону.
За его движением проследила масса взглядов, ловко увернувшихся от пересечения с тем, что топтался на макушке Шнайдера. Расплющенная физиономия в окошке наверху подтвердила худшие опасения.
- Вуайерист! - смело и беспристрастно определил Пауль кто тут есть кто.
«Эксгибиционисты» - молча решил Тойфель, глядючи на разомлевшую от жары группу. Видимо, герр Тойфель как-то случайно забыл, что сам не может похвастаться наличием противорадиационного скафандра пятой степени защиты.
- Ну? - Рихард изучал собственную гитару с выбитым на челе исконно славянским вопросом «Что делать?»
- Запугивать? – моментально предложил покусавший микрофон Тилль, пытаясь повторить пальцами фигуру «взлетающего таракана», но все больше получался «душимый жабой питон у ручья».
- Нет. Вводить в заблуждение. Начнем с легкой фривольности...
- Чво? – пискнул Оливер, но уже был вовлечен во фривольность и даже непристойность.
Шпион узрел деморализующую картину: кучка унижающихся Раммштайновцев, сверху на которых сидел Флак и, периодически лягая их тощей пяткой, меланхолично повторял: «А я говорю, клавишные... клавишные, я говорю...». Дождавшись, когда лицо в окне примет оттенок и форму жеваной бумаги, массовики-затейники прекратили разыгрывать сценку для театра садомазохистов, и расползлись к инструментам. Пожеванное лицо ждал еще один шокирующий сюрприз.
Шнайдер выдохнул и, наплевав на хваленую точность игры, заколотил по установке, как взбесившийся дятел по стволу наиболее аппетитного дерева, погрузившись в сладкие панковские грезы. Лицо за окном приняло обалделое выражение. Тут в игру вступили разом три гитариста, нещадно измываясь над инструментами, каждый в силу своей бессердечности и тщательно скрываемой мании Стать Самым Главным. Стекло в окне задрожало, расплющивая и без того разъехавшуюся физиономию. Флак издал радостный вопль и впился в пересчитанный синтезатор, как в выигрышный лотерейный билет. Ну а потом уже вступило вокальное соло. В неразборчивом речитативе, то и дело срывающемся на фальцет от усилий, заинтересованные лица количеством одна штука разобрали, как их (лиц) иносказательно материли. От обиды лицо надулось и покраснело. Вот тут-то оно и попалось. Неожиданно рядом сгустился из воздуха Оливер, мгновенно открыл окно, втянул туда голову за рога и тут же ущемил ее права между рамой и косяком, мысленно отказавшись их ремонтировать в случае чего.
- Наших бьют! - панически прошептал обладатель головы, стоя в неудобной позе и пытаясь вырваться.
- Так-так. Продал душу дьяволу, не уплатив в казну налог с продажи? - инквизиторски поинтересовался Флак, оторвавшийся от билета, тьфу, синтезатора.
- Сразу будем есть?.. - плотоядно предложил Тилль, нехорошо облизываясь со всей свирепостью лица, не смягченного подлыми благами цивилизации.
- ...Или сначала поизмываемся? - закончил его мысль друг детства, потирая руки.
- Это противоречит декларации прав человека! - пустил слезу Тойфель, пытаясь то ли пробудить в музыкантах жалость, то ли хотя бы известить их о существовании столь нужного и ценного для ближних чувства.
- Я буду замуровывать тебя камень за камнем... - почти ласково пропел Тилль.
Лицо пойманного шпиона постепенно принимало цвет гемоглобина.
- И никто не услышит твоего крика... - сентиментально добавил Оливер, продолжая удерживать окно.
- Пауль! - позвал Флак. - Ты когда-нибудь протоколы допросов вел?
- Да ни разу в жизни, - поняв, чем пахнет, ответил лидер-гитарист. - Я и буквы-то не все знаю. Только латынь немного.
Тойфель уже начал казаться самому себе особо заразным больным, представшим перед консилиумом медиков, которые явились, чтобы без особых сантиментов сообщить клиенту, что сейчас самое время приступить к составлению завещания. А может быть, даже к немедленной кремации заживо. Паршивая аэродинамика тяжелой юбки не позволяла продуктивно дрыгать ногами.
- Шея выполнила недопустимую операцию и будет свернута… - резюмировал Оливер. - Ваше последнее слово?
- Тяни, ребята!! - хрипло завопил пойманный, почувствовав, как снаружи его ухватили за щиколотки и неуверенно дернули.
За окном дружно ухнули басами, тенорами и одним баритоном. Голова пойманного шпиона неотвратимо выскользнула из рук Оливера, невзирая на грозные вопли оного, призывающего отменить исчезание на административном уровне. На прощание взмахнув ушами, голова исчезла из окна, прихватив с собой раму из ценного светлого дерева. Пауль попытался выброситься из окна и кинуться в погоню, но не допрыгнул.
- Ух как я его! – бушевал Оливер. – Подсекай! Тащи! Почти поймал! Вот такенная рыбина! – и показывал руками объем Тойфеля.
- А я почти палочкой в глаз залепил! – волновался Шнайдер.
Таким образом повыпендривавшись и поделав грудь колесом друг перед другом, творческие личности решили разнообразить свою жизнь легким перекусом. «Drang nach обед» возглавил Флак, мотивируя это тем, что он самый заморенный и умученный творческой деятельностью, что он обязательно где-нибудь да отравится, вот совсем недавно потерял десять процентов массы тела… Идущий следом Шнайдер ткнул разглагольствующего клавишника счастливой барабанной палочкой в копчик, и похудевший на десять процентов Флак пулей выскочил из подвала к свету. Продолжая вещать, он не заметил, как недалеко от крыльца проползает некто кудрявый, волокущий с собой ровно двенадцать коробок пошлой американизированной пиццы. Неизвестный отталкивался ногами с достойным прилежанием, целеустремленно ползя вдаль, к границе территории. Флаку показалось, что он заметил отблеск чьего-то филея, но он списал это на тяготы отсутствия девичьего персонала, обычно сопровождающего группу. А из подвала уже выходили остальные, причем Рихард живо рекламировал Настоящую Американскую Пиццу, которую заказал лично сам, да еще и учел дурацкие пристрастия каждого в этой группе, например, анчоусы с апельсинами…
Суперблюда от дядюшки Джо в поле зрения не нашлось. Раздразненный рекламой коллектив уставился на Рихарда с ясно читаемым вопросом «Ну и где?» на голодных лицах. Рихард под оценивающими и требовательными взглядами тут же представил, как его пожирают одичавшие на природе товарищи, и заверещал что-то оправдательное, прикрываясь мобильником.
- Предлагаю вопрос о немедленном товарищеском суде подвесить открытым, - в конце концов сжалился над ним Оливер, как самый гуманный и не склонный к созерцанию казней египетских.
- А нечего было хвастаться! – уперся Шнайдер. – Пусть отвечает за свои слова и получит занесение в личное тело!
- Я за доставку не отвечаю! – смело ответил Рихард, нашаривший в столе шампуры, которые тут же всем продемонстрировал. – И не трожь мои рельефы! – храбрость вооруженного Рихарда была неописуемой.
- Давайте все-таки кого-нибудь… тьфу, что-нибудь сожрем! – Флак испортил надвигающуюся дуэль со всем присущим ему талантом. – Не забывайте, я же потерял…
- Десять процентов массы тела! – договорили за него хором.
- И это только официально! - торжествующе закончил Флак, ожидая водопада сочувствия.
- Предлагаю сосиски на шампурах, - отреагировал бесчувственный Рихард.
Флак плюнул и первым полез за сосисками; несостоявшиеся дуэлянты, секунданты и комментатор моментально заняли квадратичную оборону вокруг прямоугольного стола. Сосиски, грохнувшиеся в центр жратвенника, были полуфабрикатными.
- А чего не в микроволновке? – удивился Оливер, протягивая рельсоподобную руку, чтобы открыть дверцу.
- Нет!! – завопил Рихард, ловким ударом сковороды отбивая конечность. – Так не концептуально, - тоном ниже закончил он.
Оливер захлопал глазами, баюкая поврежденную длань.
- А почему мы не могли привезти с собой повара? - заныл Шнайдер, вяло пробуя шампуром дрожащую сосиску.
- Правильно, я уже привык, что мне все кладут в рот! - поддержал его Пауль, тыкая одним пальцем в распахнутую ударниковскую пасть, а другим – в выбранную для надругательства сосиску.
- Еще чего не хватало! - возмутился Тилль. - Лишний глаз с собой волочить! Он тут обживется, а потом ему станет скучно, начнет бегать по соседним виллам, искать знакомства и болтать направо и налево о том, кто здесь проживает! Будьте уверены, он еще за собой шлейф журналистов притащит…
- Ну и что, - мечтательно протянул Флак, садистски протыкая сосиску шампуром. - А может он здесь наткнулся бы на гёлз-бэнд...
- На кого? - навострил ухо лидер-гитарист, изящно нанизывая сосиску на острие.
- На тех, о ком женатому человеку думать не пристало! - мстительно отозвался Оливер, свирепо разрубая сосиску, всхлипнувшую под ударом.
- А я почти разведен! – отпарировал Рихард, закрутив сосиску узлом.
Тилль посмеивался себе под нос, нащупывая в кармане зажигалку. Лично он сам недавно нашел роскошную даму – владелицу мехового магазина – и теперь планировал заманить ее вместе с магазином в Берлин. Таким образом он надеялся убить сразу кучу зайцев (а потом освежевать и перепродать, но уже дороже) – например, раз и навсегда решить проблему похорон несчастных животных из зоопарков…
Под эти приятные финансовые размышления Тилль успел спалить собственную сосиску дотла и не заметить, что товарищи так же воспользовались пламенем частной зажигалки, не внеся арендную плату. Очнулся он только когда сосиски затрещали шкурой на товарищеских зубах. Линдеманн затеял было гневную речь, но потом узрел целое стадо беззащитных сосисок и накинулся на них, топоча копытами.
Внезапно под окном зашебуршали. Рихард поднял руку, призывая остальных умолкнуть, а потом энергично замахал ладонью, но уже с обратным приказанием. Стихший было треск и чавк возобновился, а Рихард начал подкрадываться к источнику звуков с ловкостью профессионального вора. Остальные сразу догадались, что происходит какое-то непонятное, но противоправное событие, и буквально рвали сосиски на части в немом волнении, дружно сопя носами.
Под окном, в зарослях акации тусовался давешний претендент на жертву и кто-то еще.
- После такого надругательства над моей персоной я объявляю им войну! - яростно сообщил Тойфель придушенным шепотом.
- Тсс, тише! - встревожено отвечал собеседник, - не забывай где мы находимся.
- Именно здесь мы находимся в относительной безопасности...
- Вот именно, что в относительной, - кровожадно поддакнул нервный.
- Это кто там возникает? - спросил Рихард, свешиваясь из окна с шампуром в карающей руке. - Фамилия?!
В кустах громко ойкнули и зашуршали.
- Дачный дозор! Всем выйти из кустов и сдать украденные овощи! - затрубил Рихард
- Да пошел ты! - удаляющимся голосом ответили из густых зарослей, и, судя по звуку, наступили на кусок пиццы.
От такого хамства гитарист онемел, но затем опомнился, перехватил шампур поудобнее и со страшным криком: "Отдай урожай, гад!" запустил его вослед скрывающимся.
Трудно передать, какие ощущения обуревали несостоявшихся шпионов, но крик и вонзившийся в мягкое место шампур кто-то из них явно принял на свой счет. Свидетели гаркнули троекратное «Ура!»
- В яблочко! – дополнил Тилль, снимая скальп с пятой сосиски.
- Да там на калитке жертва висит! – практически одновременно заорал Шнайдер сквозь собственную сосиску, глядючи в военно-полевой бинокль поверх застывшего в красивой позе копьеметателя Рихарда.
На калитке действительно висел разносчик пиццы, инкивизиторски прикрученный пеньковой веревкой к ажурному плетению и обеззвученный тринадцатой призовой пиццей. «Ad sumus!» - грозно было начертано на его лбу несмываемым маркером. Как раз в этот момент он дожевал кляп, после чего разразился хриплым писком на тему «Помогите! Я буду жаловаться! По судам затаскаю!» и прочее.
Снимать его кинулись все хором (предварительно спрятав сосиски). Первым подбежал Тилль и снял всю калитку вместе с курьером целиком. Он бы выворотил еще и кусок забора, но тут его догнал Пауль и вцепился в забор со страшным скупердяйским криком о незапланированных дырах в бюджете. Следом в забор врезался Флак, но с другой стороны калитки. По забору прошла волна, Пауля отбросило в кусты, остаток сосиски улетел в никуда. Гитарист вылез из кустов, снял с уха кусок ландшафта и с задумчивым видом начал отцеплять репейник от некогда стильной рубашки.
- Опять чужие вещи надеваешь! – возопил Флак, отрываясь от забора и узрев на Пауле нечто знакомое.
- Между прочим, не первый случай! – поддержал его достигший цели Оливер, еле уклонившись от столкновения с отягощенным калиткой Тиллем.
- А вам, значит, жалко! – обличительно выставил палец ритм-гитарист. – Для друга тряпку пожалели, да? Я из-за вас еду потерял прямо из зубов!
Флак подавился заготовленной репликой. Дружба дружбой, но настоящий китайский розовый шелк в мелкий цветочек?
Тилль продолжал стоять с калиткой, как Самсон, разрывающий пасть самому себе. Вокруг него в хореографическим кольце опоздавшие совершали танцевально-угрожающие телодвижения и бросались, как пластичные японцы из Греции. Курьер икал от ужаса и порывался укусить Линдеманна за ухо. Оливер пытался совать всюду нос и лезть пальцами. На самом деле он развязывал многоступенчатые узлы, щедро украшавшие спеленавшую курьера веревку – сказывалась богатая мексиканская практика.
- Ухо! Ухо не трожь! – комментировал держатель калитки, почувствовавший острые курьерские зубы на важной части тела.
- Тилль, ну брось калиточку, а? – уговаривал Шнайдер.
- …А они его ногами добьют, - договорил Флак. – Не бросай, Тилль!
- …в Гаагу жалобу напишу! – прорвался голос у курьера, вытянувшего шею над Линдеманновым плечом.
Патрулирующий сразу за вокалистом Рихард изящно увернулся от брызг слюны, погрозил пальцем и в качестве мести плюнул в ответ, но тоже не попал – ни в курьера, ни в Тилля – потому что Шнайдер не выдержал, набросился на калитку и начал вырывать ее у вокалиста. Курьер взвыл не своим голосом, а Тилль, не успев сменить надменное выражение лица, медленно перегнулся вперед, явно собираясь упасть. Плевок лид-гитариста просвистел по дуге и шлепнулся за спиной Оливера.
- Стой! Вернись в позу! – определился Шнайдер, ощущая, что столь внушительный вес ему не удержать. Разве что упереться в землю, как Конан-варвар со всем его воспетым мускулизмом, но этому мешали длинные руки Оливера, протянутые подмышками ударника и исчезающие пальцами в сплетениях узлов на калитке.
- А ежики падали и падали в яму, - философски подал голос Пауль, выковыривая последний репей из-за пазухи.
- Иэх! – Шнайдер совершил подвиг и не только восстановил Тилля в прежнем равновесии, но даже слегка перестарался.
Тилль сделал большие глаза и пасть, чувствуя, что теперь заваливается назад, и вытянул руки с калиткой к ударнику – то ли собираясь огреть того своим грузом, то ли дружески обнять. Но в этот момент Оливер справился с последним узлом и курьер повалился на землю в лучших традициях мешков с картошкой, изящно пробороздив фигуру Линдеманна лицом. Шнайдеру пришлось таки принять в объятия калитку, но без курьера, что его очень огорчило.
Тилль с достоинством хрустнул костяшками, горделиво потянулся, потом выпрямился и…
- А вот теперь несите меня до дому! – завопил он во всю мощь легких.
Шнайдер в ужасе выронил калитку; Пауль с размаху ткнулся носом в репей, который пристально рассматривал, избегая участия в процессе; курьер, видя надвигающуюся на личное небо решетку, несолидно завизжал и кинулся бежать на четвереньках, успев проскочить под Тиллем. Тот как раз завершил последнюю ноту, поперхнулся и осел наземь, изысканно вытянув ногу.
В пути вокалист тренировался совершать величественное мановение рукой, обличительно выпячивая указующий перст в направлении маячившей впереди койки и пел басом:
- Ой несите меняя вдаль, веселей, крестоносцы добрые!
- Пятнадцать выбитых позвонков, - шипел Рихард, - четырнадцать побед! И какова благодарность?
- Воздаяние за пятнадцатое поражение! – грозно отвечал Линдеманн. – Нежнее надо! Еще нежнее!
- Может, тебе еще песенку спеть? – заботливо осведомился Пауль, нарезавший круги вокруг процессии и обмахивавший Тилля лопухом (с лопуха градом сыпалась всякая дрянь).
- Дяденьки, отпустите, я вам памятник поставлю! – монотонно завывал курьер, сопровождаемый Властно Молчащим и от этого Очень Страшным Оливером.
С грехом пополам Тилля донесли до дома и интегрировали в диван, где Линдеманн тут же обнаружил пульт от пылесоса и самозабвенно погрузился в новую игру, на всякий случай сделав внушительно и неприступное, но одновременно одухотворенное лицо.
Тем временем курьера прижали к торшеру, и жертва обстоятельств зашарила взглядом по чужим лицам, пытаясь выискать тот единственный и неповторимый безумный буравящий взор, сфокусированный на его переносице перед нанесением решающего удара с целью сровнять досадный выступ на лице со щеками. Вперед выступил самый носатый. «Завидует, скотина, - пронеслось в голове курьера. – Сейчас будет отыгрываться!» - курьер перекосился и зажмурился.
Шнайдер медленно поднял руку на уровень курьерского горла и… профессиональным жестом сунул свернутую трубочкой купюру за отворот курьерской рубашки. Курьер совершил открытие правого века, шевельнул ухом и расплылся в не менее профессиональной улыбке («Уу, продажная сущность!» - змейски определился Флак). После этого он отлепился от торшера и даже выразил желание в будущем еще раз повисеть на герре Линдеманне, можно без калитки. Тилль напыжился, вздул мышцы и принял мужественный вид, лежа с упором на подушку, но потом понял что-то свое и скис, буркнув отрицательное. Пауль злорадно показал курьеру из-за спины Тилля посылательный жест, как бы заверяя этим свое личное и непередаваемое никому право висеть на вокалисте. Потом, это поочередно сделали и остальные, вспоминая случаи из богатой жизненной практики. Некоторые продемонстрировали даже по два жеста. Увидев перед собой целый ряд рук, курьер снова выдавил профессиональную гримасу пожал все предложенные конечности оптом и вежливо ушел, прихватив по пути именные плавки Оливера в качестве сувенира.
- Бей фетишиста! – вопил басист полчаса спустя, обнаружив пропажу.
Солнце пускало последние лучи из-за деревьев, но в цель не попадало. Истратив последние остатки лучей, оно покончило жизнь самоубийством, свалившись за горизонт и утопившись в океане.
- Кугель, Кугель, как меня слышно? – раздалось в ночи.
- Слышу хорошо, направляюсь к объекту, - отреагировал поименованный Кугель.
В пасторальный сад, наполненный неутоленным звоном комаров, вкатился некто, снабженный бородой, усами, кусачками и сложной системой сотовой связи в ухе. Если бы в доме не слышался мощный храп, прерываемый грозными восклицаниям на латыни, жалобными стонами о чемоданах и многозначительным бульканьем, то ночующие увидели бы (и узнали) очередного представителя вражеской группировки.
Колл минут пять, кряхтя, по-колобковски нарезал круги вокруг столба с распределительным щитком, прикидывая, как бы чего-нибудь из него выковырять. Кончилось тем, что он смотал целую бухту жутко дорогого кабеля с золотой нитью и так дальше ползал – с этой бухтой через плечо. Потом начал долбить самое основание столба, нанося урон арендованному имуществу. Колл долбил, пыль летела. В подподвальном бункере охранный пульт дожевал остатки электричества, принял решение заснуть, сделал перед сном то, чему его учили (шибанул током спящих людей), и с чувством исполненного долга впал в анабиоз. Половина группы энергично почесалась во сне, двое неформально спали на полу, и один таки внял преданабиозному посланию.
А Колл уже вполз в гостиную и теперь вынюхивал самые слабые места в стане противника. Он уже подбирался к валяющимся на столе мобильникам, когда всей массой тела задел какую-то выпуклость на стене. Та ушла внутрь, как в фильме про шпионов. С тихим шорохом открылась дверца возле пола, и в кромешной тьме адским огнем вспыхнули кроваво-красные глаза. Шесть штук. В ряд. «Ну здравствуй, внучек, - ласково прошелестело в голове остолбеневшего Колла. – А вот и дедушка Инфарктий пожаловал. Заждался уж…» - Колл захрипел и попытался уползти, но глаза надвигались неумолимо, с легким гудением. Еще пятнадцать сантиметров, пять лет жизни, триста сорок восемь седых волос и… Чудовище оказалось модернизированным пылесосом.
- …! – фальцетом пискнул Колл.
- Чего? Чего такое? – занервничал в ухе Патрик срывающимся голосом, тяжело дыша почти в самый мозг Колла.
- У меня пылесос отвертку скоммуниздил! – прошипел сквозь зубы Колл. – Только я отвернулся на минутку, тут эта сволочь мимо проезжает. Звякнуло что-то, я хвать – а капут отвертке!
- Какой пылесос? – отреагировал Патрик. – Меньше жрать на ночь надо!
- Блин, да здесь и проснулся кто-то, похоже!
Колл услышал приглушенный топот на втором этаже и поспешил ретироваться с места преступления. Пылесос попытался ухватить его за край юбки, но Колл метко лягнул его ногой, и агрегат с подвыванием скрылся за своей дверцей.
- Сплю я, никого не трогаю, и вдруг – шарах! – спускался по лестнице шепот. – Как долбанет по всему телу вражьей стрелой! И тут я сразу понял, что враги восхитились моим полководческим талантом и организаторскими способностями кактусометания, а потому, в знак восторга, решили меня убить!
- А скромностью твоей они не восхищались? – кисло интересовался второй голос, шурша просторными японскими штанами.
- Кто знает, может и этому позавидовали!
Шнайдер тревожно озирался во мраке, стараясь не выпускать из поля зрения шуршащего Оливера. Басист ныл и спускался с каждой ступеньки целую вечность, делая вид что зацепился штаниной за гвоздик, склеился с перилами или врос в лестницу. Ударник тем временем оказался внизу и, разумеется, никого не обнаружил. Он еще надеялся, что Оливер свежим взглядом что-нибудь да приметит, но категорически не желающий просыпаться басист срезал все его мечты на корню, замерев на предпоследней ступеньке и нагло, отчетливо всхрапнув.
- Протри третий глаз! – почти в полный голос заругался Шнайдер. – Узри обстановку, эта… Кали тебя забери!
- Нету здесь никого! – раздраженно прошептал Оливер, качаясь в полусне. – Параноик!
- Ну и топай отсюда, - обиделся ударник. – Тоже мне пенсионер Шервудского леса. Гендальф лысый!
Оливер согласно угукнул (видимо, он не был знаком с шедеврами мировой литературы) и бодро зашуршал в обратном направлении. Как ни странно, в этот раз ему не мешались ни гвоздики, ни перила, ни какие-то другие препятствия. Вскоре шуршание смолкло.
Шнайдер чуть ли не подавился вовремя остановленным плевком и начал рыскать по дому в поисках шпионского хода, через который забрался неведомый посетитель. В том, что посетитель существовал, Шнайдер был уверен на сто пятьдесят процентов, несмотря на оскорбительные замечания Оливера. Ударник встал в позу и задрал нос к потолку, воображая, как ткнет Риделю в лицо неоспоримые доказательства стороннего присутствия. Ему живо представилось, как Оливер от стыда со всех ног бежит в зеленый (Шервудский) лес, чтобы выбрать самое красивое дерево с крепкими горизонтальными ветвями на нужной высоте и как можно быстрее повеситься. Витая в этих радужных мечтах, Шнайдер продефилировал по комнате, добрался до стены с подозрительной головой гигантского лосося и неожиданно наткнулся обо что-то, скрытое в толще ковра. Это была отвертка, презрительно выплюнутая пылесосом. Босая нога ударника подвела хозяина, и тот еле сдержал вопль ужаса, чувствуя, что неотвратимо падает. В полете ищущая рука наткнулась на рыбий плавник, который с едва слышным хрустом ушел вниз. Мозг Шнайдера моментально провел сложнейшие страховые вычисления, не всякому суперкомпьютеру доступные. Но едва только перед внутренним взором нарисовался неутешительный финансовый итог, как часть стены, украшенной рыбьей головой, медленно повернулась вокруг своей оси. Ударник восстановил равновесие и буквально завизжал от изыскательной радости. Ему удалось свершить то, чего не свершили дотошный Рихард и въедливый Пауль! Ударник сломя голову кинулся в таинственно дохнувшую сыростью неизвестность… и отступил, сраженный стрелой прогресса. За стеной открылся пульт с несколькими экранами - умная техника подмигивала индикаторами и демонстрировала сад. Пульт был автономным дублером основной системы. Шнайдер не выдержал и все-таки плюнул, тут же стыдливо отвернувшись от результатов. Внезапно, его внимание привлекло движение на одном из экранов.
Тойфель полз на запах. Волнующий запах сосисок с подпаленной шкуркой. Еще пахло магнием, Францией, травой, медикаментами, спиртным и слегка – солдатскими портянками. Следом бултыхались еще какие-то запахи, но их Тойфель игнорировал, определяясь на сосиски. В загашнике Тойфель нес много гадостей ближнему, собираясь щедро одарить ими кого попало, но планам на будущее внезапно помешал новый запах – кожи и гуталина. Он становился все резче, пока не перебил все остальные (с особой жестокостью). Тойфель наконец-то открыл глаза и остановил продвижение. Под нос утыкался источник запаха – черные сапоги, блестящие от гуталина. Взгляд медленно пополз наверх, спотыкаясь о каждую металлическую или кожаную деталь одежды и чуть ли не свалившись с массивной пряжки. С дрожащими ногами вскарабкался он по черной майке, подтянулся на ошейнике и перепрыгнул на лицо. Владелец лица приветливо улыбнулся и подвигал кадыком.
- Оставь одежду, всяк сюда входящий! - продекламировал Шнайдер несколько видоизмененные бессмертные строки. - Стой, путник! Огоньку не найдется? Считаю до трех, на счет три начинаю нервничать.
- Вы не подскажете, как пройти в Берлинский Оперный Театр? - вежливо спросил Тойфель, начиная отступать.
- Это кто тут у нас? - притворился подслеповатым ударник. - Ба, сам герр Тойфель, прошу ненавидеть и оскорбить!
Нагнувшись к конкуренту, Шнайдер распростер руки и многообещающе крутанул аж двумя ремнями зажатыми в кулаках, но герр Тойфель ловко увернулся, взял низкий старт и вломился в крапиву. Выпорхнув оттуда с фирменно перекошенной физиономией, упомянутый герр помчался, куда глаза глядят, а глядели они преимущественно в равнодушное небо, не желающее знать о том, что сейчас под его звездными очами произойдет преступление с особо отягчающими обстоятельствами. Сзади призывно щелкали ремни. Сделав круг, марафонец не заметил, что путь его фатальным образом пересекается со стеной все того же проклятого дома, обсаженного деревьями. С разбегу налетев на препятствие, Тойфель принялся энергично карабкаться на первую попавшуюся флору, которая на его несчастье оказалась хлипким растением навроде березки. И карабкался по ней до тех пор, пока она не кончилась, и не началось воздушное пространство. Чувствуя, что временно переходит в сферу интересов орнитологов, Тойфель известил окружающих о своем положении криком души и устремился вниз. А там зло улыбался ударник, приглашающе указывая ремнем на ржавый капкан, гостеприимно распахнувший челюсти. Это тоже была декорация «Фармера и сыновей», но Тойфель об этом не знал…
Количество комментариев: 9 [ добавить комментарий ] [ распечатать ] [ в начало ]
|
|
