 |
Reise final
- Ребята?! – раздалось осторожное шуршание пакетом с чаем со стороны Оливера.
Басисту на ум иногда приходили весьма занимательные предложения. А главное, у них никогда не было таких последствий, как от идей Тилля.
- Хм?! – Флаке задумчиво повернул в сторону зовущего уши и нос. Глаза же остались приклеены к журналу в руках Шнайдера, который замедлил переворачивание страницы в журналище о hi-tech и вопросительно глянул на Оливера. Ударник задумал обрестись новым мобильным телефоном и теперь с головой погружался в омут новинок, который заметно углубился со времён его последнего туда наведывания. Он уже начал понимать, что скорей всего купит себе простенький Nokia, иначе его общение с мобилкой превратится в разговор глухого с немым. Тем более, зачем нужен в средстве связи Интернет, телевизор, фотоаппарат, камера и mp3 плеер, в который всё равно больше 5-7 треков не запихнёшь, Крис не представлял. Зато хорошо представлял Флаке, любитель навороченной техники и гордый владелец бесчисленных образчиков средств сотовой связи.
- Идея?! – радостно откликнулся Пауль, который лежал на полу, закинув ноги на стенку, и просто… молчал. – Ну, давай, не томи! – он активно закрутился, пытаясь из лежачего положения перейти непосредственно в стоячее, минуя все промежуточные стадии.
Дело было в том, что у группы выдался незапланированный отпуск на 2 недельки. Вроде они маялись с новым альбомом в Испании: пытались наложить Тиллевские тексты на музыку, придумать красивые аранжировки, вспомнить, какого это – работать вместе… И тут, на тебе: не учёл дальновидный, как и положено всем хорошим продюсерам, Якоб того, что порой испанские власти производят жилищные ремонтные работы. И очередь особнячка, в котором обосновались раммы, подошла именно в этом году. Впрочем, никто сильно не расстроился: поназаписывали уже столько материала – на два альбома хватит. Осталось только укомплектовать, подтесать уголки и названье придумать. Ну, свести всё… Дел-то, всего недельки на две-три. Если учесть, что они сидели в Испании уже больше трёх месяцев, то жаркое, даже зимой, испанское солнышко уже не казалось таким желанным, море, до которого всё равно надо ездить и в котором им наивно пытались запретить купаться (оно же холодное в январе-то!), стало обыденным, дружелюбные жители, не знающие ни слова по-немецки, начали раздражать. Небольшой перерывчик был очень кстати… К тому же Якоб сделал им просто королевский подарок: отдал этот перерыв в их личное распоряжение, не став навязывать никаких мероприятий и оставив при себе все свои мысли о том, что полезного для общества могут сделать шестеро здоровых мужчин за такой гигантский период времени. Музыканты вернулись в Берлин. Тут, вроде бы, они и должны были остаться, но к концу первого дня все дела были переделаны, все родственники были навещены, все памятные места были посещены, все друзья обласканы, а все враги оплёваны.
Ничто не держало даже Оливера: он явил себя семье в момент её отъезда к родителям жены. Ему было предложено присоединиться, но Олли благоразумно вспомнил своё последние свидание со второй «мамой» и ретировался, клятвенно пообещав жене крепко всех расцеловать по почте.
Пауль опасливо заглянул к себе домой, ожидая увидеть там что угодно: от толпы людей в народных костюмах сатанистов до наряда немецкой милиции. Но ничего такого ужасного он там не нашёл: видимо, ключи он перед отъездом не для кого не дублировал. Побродив вдоль полок с фарфоровыми истуканчиками, посмотрев раритетный мультик про ёжика в тумане, прослушав все сообщения с автоответчика (так ни на одно и не ответив), он решил, что дома уже побыл достаточно, что ему уже скучно и что пойдёт он лучше к Флаке заглянет.
Лоренц, забрав свою горячо любимую кошку у Неле, всё ещё стоял у почтового ящика на лестничной клетке. Количество всяческих журналов, присланных Кристиану, зашкалило за объемы ящика, и потому почтальоны аккуратно складывали их прямо на пол. Стопка собралась внушительная, до колена точно. Флаке, держа урчащую от радости кошку подмышкой, тщетно пытался найти в этой стопке важные письма. Вскоре степенное перекладывание прессы ему надоело, и он начал её просто раскидывать. К моменту пришествия Пауля лестничная клетка походила на типографию, которая через час должна выдать на гора огромный тираж, а тут станок сломался. Кошка, вывернувшись из объятий Флаке, увлечённо гоняла по глянцевым журналам случайную газетку. Хозяин всей этой макулатуры с довольным видом поднимал с пола последнее письмо.
Рихарду так и вовсе в Берлине никуда не нужно было, и он хвостом увязался за Тиллем. Пообщавшись с тиллевскими рыбками («Тилль, зачем тебе эти селёдки в банке? Они же ТУПЫЕ!»), домохозяйкой на тему возникновения каких бы то ни было экстремальных ситуаций («которых, я надеюсь, не возникало») они столкнулись с Неле и её компанией, которые подкинули замечательную идейку пойти в кино. Но их поход завершился всего в нескольких метрах от кинотеатра: Рихард решил устроить начинающим гитаристам, коих в компании было, мастер-класс и завернул в магазин музыкальных инструментов, тут же собрав толпу. «Тоже мне, любитель эпатажа!» - подумал Тилль, которого припрягли подыгрывать «мастеру» на барабанной установке.
Шнайдер направился домой без особого энтузиазма: там никто не ждал, никто ничего вкусненького не готовил, никто не собирался приласкать. Он пытался позвонить своим бесчисленным сёстрам, чтобы поинтересоваться, что она думает об этой перспективе, но, будто в насмешку, повинуясь закону подлости, ни одна из сестёр трубку не взяла. Предположения Криса полностью оправдались: никто, кроме старушки соседки, поливавшей его любимые цветочки и деревца, встречать его не собирался. Тяжело рухнув в кресло, он вывалил на журнальный столик кучку барахла: какие-то сувенирчики, отобранные у Пауля зажигалки, бумажки, исчирканные телефонами и неимоверными пожеланиями от поклонниц. На столе лежало ещё несколько таких же кучек. Дум угрюмо покосился на телефон: вряд ли ему оставили какие-нибудь ободряющие сообщения. Лениво перемешал всё валявшееся на столе и наугад вытянул бумажку. На ней пляшущим почерком юной фанатской души было написано: «Люблю только тебя! Позвони, я буду ждать вечно». Прилагался и номер. Дум вздохнул и, скатав из бумажки шарик, запустил им в ведро. Следующее послание было ещё менее информативным и выведено было ещё более взволнованно и криво. Оно отправилось вслед за предшествующим. Бумажке на седьмой Шнаю повезло: ровными строгими буквами на ней красовалось имя «Анна», телефон, выведенные уверенной рукой, и страшно полезная приписка «P.S. Вечеринка после концерта в Берлине такой-то месяц такой-то год». Крис ухмыльнулся: с этой дамой будет интересно. И набрал номер. После третьего гудка низкий бархатистый женский голос предложил оставить сообщение, ибо дома никого нет. Шнай горестно закатил глаза: как это так - нет?! Буйное воображение и ненадёжная память рисовали пышные формы обладательницы этого обволакивающего голоска. Сообщения он, конечно, не оставил. С досады запустив телефоном в диван, разочарованный Крис отправился в холодный душ.
А теперь было тихое мирное утречко, и ребята пытались придумать, что им делать ещё целых 12 дней. Несмотря на дико живучее среди фанатов – и выраженное в их рассказах, чтением коих уже по третьему кругу занимался Флаке, - мнение, что пьянка без повода была для них обычным и весьма приятным времяпрепровождением, участники группы придерживались другой точки зрения. По-крайней мере в сложившейся ситуации. Довольно дельным оказалось предложение Рихарда «а может, мы куда-нибудь съездим? Займёмся чем-нибудь полезным для здоровья?». Теперь все, за исключением самого Рихарда и Тилля, занимались развиванием этой идеи. Рихард же, кинув яблоко раздора, удалился в неизвестном направлении, с не менее известными намерениями.
- Опять по бабам! – не удержался Пауль. Но жестоко ошибся: Риха отправился на почту с вполне невинной целью: отослать дочери подарок из Испании. Почему не послал прямо оттуда? Ну, его феноменальные знания испанского заканчивались в районе фраз «Dos tekilas, por favor» и «Que tal, chica?», так что судьба отосланной посылки могла оказаться очень таинственной.
А Тилль попал в тугой переплёт. Неле что-то учудила в школе, и теперь директорат, в очередной раз, очень хотел увидеть хоть одного её родителя. В обычных условиях Тилль не пошёл бы ни в какую школу и под дулом пистолета, потому что прекрасно понимал, что его миленькая девочка ничего такого сотворить не могла. Ну, подожгла петарду в коридоре, разве это трагедия? И Тилль неосторожно согласился прийти. По пути он заглянул к Флаке, чем порядочно перепугал коллег: вид у него был такой, как будто это он устроил небольшое пиротехническое шоу в стенах школы и теперь ему грозит порка. Узнав причину, Пауль затянул «за упокой души солиста всех времён и народов», за что был очень неаккуратно подвинут в сторону. Не устояв, гитарист, как подрубленная сосенка, брякнулся о пол, пообщавшись по дороге с некстати подвернувшейся тумбочкой. В голове загудело, перед глазами засверкали «огненные колёса», Ландерс невольно протянул «ууу!» и остался лежать. Сердобольный Олли оказал посильную помощь случайно пострадавшему: облокотил его ноги на стенку.
- Чтобы кровь к голове приливала, - пояснил свои действия басист.
Тилль урулил на свою казнь.
Минутки через две голова прошла, но лежать было удобно, и Пауль пребывал в этом состоянии уже около часа. Лицо его немного покраснело, ноги стали холодными, но в гитаристе проснулся мазохист-экспериментатор и принять нормально положение он не желал, и нездоровое стремление приобщиться к тайнам индийских акробатов только усугубляло положение.
А общество меж тем выдвигало свои предложения. Флаке разродился мыслью о походе по местам боевой славы какого-нибудь большого деятеля науки, причём пешком, причём сопровождая это познавательными лекциями, но особой поддержки не встретил. Шнайдер отчуждённо протянул что-то про море, но в этом сезоне для раммов это было явно не актуально. Пауль начал с поездки в Сибирь, потом вспомнил, что скоро Вальпургиева ночь, а он знает, где Лысая Гора, а ещё в Праге открылась новая выставка пыточных приспособлений, а вообще можно к полярникам съездить или прошвырнуться автостопом по Египту. А может научиться прыгать с парашютом (тут в него полетел шнайдеровский тапок)? Ну, если не хотите, может вояж по Амстердаму? Ну, там всякие каналы, красные фонари… Где-то идее на двадцатой не выдержал уже Флаке и попросил заткнуться, а то скотч станет новым штрихом образа активного гитариста. Как ни странно неугомонный замолк. Видимо его занимали какие-то свои расчёты касательно возможности провести дилетантские исследовательские погружения в каналы Венеции: там столько всего нужного в своё время утопили! В квартире повисла безмятежная тишина.
Оливер стучал на кухне чайниками, умиротворённо смешивал разные листики и думал думы. А думы его гуляли в плоскости экстремальных видов спорта. Сначала ровная тропа шла мимо коралловых атоллов и серфинга, потом мимо итальянских озёр и виндсёрфинга со скай-сёрфингом, рядом обязательно фигурировал тот же парашютинг и дельтапланеризм, далее тропка резко повернула в сторону гор и альпинизма, триала и бейсерства. Впрочем, себя он ещё представлял прыгающим с какого-нибудь небоскрёба или скалы, но вот, например, Крис на высоте превышающей средненькую стремянку был уже явно фантастикой. Или такая картина: Кристиан с велосипедом, стремящимся по весу к его собственному. Этим людям нужно что-то менее радикальное. Например, например… Мысль никак не хотела покидать горы. Эти горы покрылись снегом. На них появились подъёмники, трассы и небольшие ресторанчики. Правильно! Горные лыжи, сноуборд и бобслей. И теперь Олли делился этой мыслью с друзьями.
Флаке одобрительно покивал и заявил, что всегда мечтал заняться фристайлом. Мнение на эту тему Оливер предпочёл оставить при себе: с конкретными моментами будем разбираться после. Шнай нервно поинтересовался:
- Слушай, Олли, горы ведь высокие? Нет, я серьёзно! – заметил он на ухмылку басиста.
- В таком случае, что ты делаешь на третьем этаже? Тут ведь тоже не низко…
- Умник! Но там всякие лавины бывают… Не боишься, за свою жизнь, так хоть нас пожалей! – заныл ударник.
- Крис, хватит, а? Тебе просто лень куда-то собираться. А по-моему мысль замечательная! А то я последний раз лыжи видел на своих ногах в третьем классе! – вмешался Пауль. Зрелище он представлял занимательное: ногами упирался в стенку, руками в пол, удерживая остальные части тела в воздухе.
Оливер не смог выдержать таких вольных интерпретаций йоги:
- Пауль, прими, наконец, нормальное положение. Ты же не знаешь, что делать надо! Поломаешь себе ноги раньше времени…
- Что?!? – оживился Шнай. – Какого это такого времени?
- Когда мы сами ему ноги переломаем, - пришёл на помощь Олли Флаке, который прекрасно осознавал всю опасность этих видов спорта и понимал, что Крис заведомо на такие подвиги не пойдёт – ноги ему ещё нужны, профессия обязывает. А Пауль и лёжа играть умеет. - Не могу я! – заныл Ландерс. – Ноги колет. И тебе нравится йога? Так же инвалидом стать можно! Кажется, в ноги ножи вонзают! А!
- Да сядь ты на диван и терпи. Говорил же, не лежи в этой позе долго, - прожурчал басист.
- Лежи, не лежи… Много вас, умников. А я один такой, бедный и несчастный, над которым все издеваются!
Флаке страдальчески закатил глаза (разумеется страдания Пауля его не тронули, ибо выборочное сострадание клавишника распространялось только на любимого себя) и прервал поток жалоб:
- Олли, а теперь по делу: куда именно ты думаешь ехать? Сейчас же уже весна. На дворе март, цветочки распускаются, птички поют…
- Так самое время. Знаю я пару мест: Андорра, например.
- Испанцы? Опять? Ну и кто после этого неоригинален? – откликнулся Дум, окончательно запутавшийся в дебрях современных мобильных технологий, но приобрётший в процессе блуждания толику ехидства и злобы.
- Что ж, тогда, Швейцария или Австрия. Ну что? Едем?
- Да еде… - Пауль осёкся: в дверь позвонили так, будто это звонок из последних сил. Нажали кнопку и осели на пол. Он даже рванул к двери, но ноги ещё не отошли, подкосились, и он, ругаясь, приземлился в кресло. Открывать пошёл хозяин дома. Через секунду в проёме объявился Тилль. Выглядел он, прямо скажем, краше в гроб кладут. Часовая пытка лекциями на тему, что пиротехника – не игрушки для детей, «поговорите об этом со своей дочерью!», что отсутствие нормальной семьи плохо действует на девочку – не дальше как неделю назад, она в стенах школы целовалась со старшеклассником, что «группа Rammstein и он, Тилль Линдеманн, в частности, растлевает молодое поколение», что «вот в наши годы такого бы вам никто не позволил», да и вообще «наши годы были такие… и такие… и такие», не то, что сейчас, довели его до полуобморочного состояния. Такого количества грехов и непристойностей он за собой как-то не замечал. Флаке быстренько принёс нашатырчику с кухни и сунул под нос несчастному. Тот, судорожно вдыхая едкий запах, медленно начал приходить в себя.
- Она, она… Нет, чтоб я ещё! Убейте… - заикался Тилль.
- Вот поэтому и не люблю я школы, - с видом неоспоримого авторитета заявил Пауль.
- Да что ты про них знаешь? – выдавил герр Линдеманн. И схватил Флаке за руку: - Нашатырь оставь!
- Ну, там в детей запихивают тьму ненужного и мешают заниматься полезными вещами. Единственное, чему я там научился: как получить спирт! – гордо ответствовал тот.
- А получать подзатыльники ты тоже там учился? Не, Ландерс, ты себе не представляешь, что такое побывать в кабинете директора в качестве родителя! Святая Инквизиция позавидовала бы тем пыткам потоками слов, которые сегодня на меня обрушились! – Тилль накапал на ватку ещё нашатыря.
- Не надо! Ходил я однажды к директрисе по поводу сына. Ну, а то, что я с собой принёс цветочков и коньячок и что ей было лет тридцать, не считается, - нахально усмехнулся гитарист.
- Ну всё, хватит, - эти дебаты по мнению Флаке могли идти ещё долго. – Мы придумали, чем нам заняться ближайшие дни. Тилль, собирай чемодан, едем в Австрию, кататься на чём душа пожелает. Спорт плюс отдых.
- Эээ… - озадачился герр Линдеманн.
- Никаких отговорок. Решения принято большинством. Да и ты ведь тоже «за»? – вопросительно и строго посмотрел на него Олли. Тилль, на которого и так обрушился сегодня водопад таких взглядов, только раза в три выразительнее, тут же закивал. – Ну и прекрасненько. Пойду договариваться с тур-агенствами.
Заявившийся вскоре Рихард тоже не нашёл, что бы возразить. Да и что тут возразишь? Тилль, раз уж его затащили в эту авантюру противу его желания, страдать один не собирался. Пауль тоже не хотел оставлять коллегу на родине: ему уж очень интересно было, чем удивит его Рихард, который лыжи видел только в телевизоре и в магазине и на себя их ни разу не примерял. Шнайдер мысленно просчитывал наклон склона и высоту гор, но так как математика явно не была его любимым предметом в школе, цифры у него получались просто космические. Ударник пришёл к выводу, что если рядом окажется ещё пара крепких дружеских рук, ему будет спокойнее. Оливер висел на телефоне и категорически не собирался ничего обсуждать. Да и чтобы подобраться к нему, надо было пройти оборону Лоренца, который всячески защищал организатора от внешних раздражителей. Пришлось смириться, тем более что идея казалась весьма интересной и экстравагантной.
И вот раммы встречались в 9.00 утра следующего дня на берлинском вокзале (Олли, рассчитав запутанную систему линий вероятности в соответствии с аурой группы и положением звёзд, благоприятствующем экстремалам, вывел, что летать им сегодня ни при каких обстоятельствах нельзя). Ридель был на месте как штык и даже раньше: уже минут пятнадцать он изучал суетящихся пассажиров и горделиво движущихся через эту суматоху работников вокзала. У его ног покоилась длинная, но наполовину пустая сумка – в ней угнездился сноуборд, а на плечах как влитой красовался спорт-рюкзак, словно панцирь защищавший спину.
К девяти подбрёл Тилль, побудку и проводы которому устраивала дочурка: зная, что будить папу надо долго, она завела на шесть утра (ибо перед тем, как рухнуть в такую мягкую и дающую отдохновение кровать, он так и не удосужился собрать вещички) все три имевшихся будильника, которые трезвонили без перерыва. Такого вынести не мог даже Тилль, и ему пришлось встать. Запихивая в бездонную спортивную сумку всё, что под руку попадётся, он проклинал на чём свет стоит всю эту поездку, идиота, это придумавшего, бессовестную дочь, разбудившую его так неоправданно рано, правительство Испании с его ремонтом, одногруппников, ну и Якоба (по привычке). Злой как чёрт он отправился бриться, но бритвы не нашёл. «Уже убрал, - подумалось ему. – Ну и ладно. Пусть что хотят со мной делают, не буду я её там искать» - продолжил он размышления, скептически глядя то на ощетинившийся свежей порослью и обретший синеватый оттенок подбородок, то на распухшую от скомканных и засунутых в неё вещей суму. Тяжкую злобу удалось растопить лишь Неле, накормив папаню блинчиками и варениками с разнообразными джемами и вареньями. Подобревший и осоловевший Тилль уже более жизнерадостно направился к поездам, на прощанье пообещав дочери привести что-нибудь такое-эдакое. Неле помахала папочке на прощание, закрыла входную дверь, хихикая, потёрла руки и отправилась исследовать тиллевский фоер-арсенал.
Понятное дело, с ним пришёл и Рихард, у солиста ночевавший, бурчащий что-то про то, что он будет в Австрии делать – у него ведь только летняя одежда, придётся шляться по магазинам, и вообще, почему его бесцеремонно вытолкнули из ванной, он не успел навести марафет и т.д., и т.п. Короче, утренний кошмар в лице беснующегося Тилля не прибавил ему хорошего настроения. Не отличавшийся особой пунктуальностью, гитарист опаздывал всегда и везде (ну, пожалуй, кроме сцены), так что его явление вовремя, пусть даже обусловленное вполне логическими причинами, было воспринято как аномалия.
Попрыгав ещё минут пять Оливер выделил взглядом особенно большой рюкзак, направлявшийся как раз в их сторону. По мере приближения выяснилось, что «рюкзачок» покоится на плечах Пауля. Тот остановился возле Тилля, сгрузив своё нечто прямо на ногу солисту. Тот стал медленно багроветь и шипеть. Рюкзачок являлся пережитком махровых советский времён: кто хоть раз ходил в походы по просторам бескрайней России, знает, о чём речь, - и не доставал до роста Ландерса каких-то десять сантиметров. Где гитарист откопал этот раритет было загадкой (но скорей всего на древних антресолях – это самое бездонное место любой квартиры, где можно найти и вчера купленную тушь-сигареты, и коньки, на которых ты катал(а)ся ещё в детском саду). Не меньше изумлял и вес этого чудища: можно было подумать, что Пауль ограбил стройку. Олли предпочёл не интересоваться, что именно стащил гитарист: кирпичи или части бетонного каркаса, - ибо пока Ландерс молчал, надо было ловить момент и наслаждаться тишиной. Тилль возмущённо спихнул этот тяжеленный призрак прошлого со своей несчастной ступни и тоже почему-то промолчал.
Вскоре подгребли и Флаке с Шнаем, ничем особым не отметившиеся и дико сонные. Тилль даже усомнился вслух, а домой ли Шнай вчера вечером пошёл? И не привёл ли он в гости к клавишнику кого? Флаке, залившись краской, забормотал что-то про симпозиум академиков по вопросам развития теорий странгволюционной борозды, проходивший в три ночи в Интернете. Крис огрызнулся, но, отвернувшись, расплылся в блаженной улыбке – видимо, девушка Анна оказалась сильно впечатляющей особой и её прекрасный образ всё ещё давил на ударника. Потоптавшись ещё немного на дорожку, они двинули к поезду.
Через часов восемь на вокзале в Инсбруке можно было наблюдать такую картину: из вагона с счастливым номером 13 поезда Берлин-Инсбрук вылетело в окно купе номер 4 гигантское нечто маскировочного цвета (рюкзак Ландерса). Через пару мгновений в окно же вылез и хозяин чуда. Вдогонку ему летело плохо направленное рукой Шнайдера полотенце. За полдня Крис успел получить весь набор «поездных» шуточек: связанные шнурки, потерянный билет и паспорт, ментоловая зубная паста, появляющаяся на лице во время сна, бред про то, что в Мюнхене им перепутали путь и теперь они едут к нецивилизованным народностям в Карпаты, ну, и финал – железно закрытое снаружи (естественно, с ним, Крисом, внутри) купе.
- Я его убью! Нет, сначала я буду его долго пытать, а потом убью! – орал освобождённый Рихой и Тиллем ударник.
- Как именно? – поинтересовался солист, жестом мага высшей квалификации извлекая из глубокого кармана блокнот и ручку. – И помедленнее и поподробнее, я записываю. – Уже который день гуляла в его голове буйная идея песни о чём-нибудь неимоверно кровожадном, рождённая найденной в Интернете статьёй о давнем добровольном (с обоих сторон) акте каннибализма.
Крис явно не оценил заботы о репертуаре группы и обиженно хлопнув дверью вышел из поезда. Дверь практически сбила Рихарда, шедшего за ним, с ног. Теперь уже он клялся устроить Шнайдеру концлагерь.
- А если более детально? – не унимался Тилль. Понятно, детальнее ему никто не ответил. Зато чья-то костлявая рука толкнула меж лопаток – задумчиво застывший солист перегораживал проход будто огромный камень бурлящий поток. И вот теперь Тилль записывал свои соображения на тему, что же он сделает с Флаке такого ужасного. Среди всего обещанного имелась и варка в котле…
Ещё часа через три весь этот «детсад» попал-таки в отель. И даже разместился в номерах. Правда, Крис был на данный момент явно не рад сожительству с Паулем, и потому тот, забаррикадировавшись, сидел в шкафу и периодически пытался начать переговоры о примирении, но ударник только зло кидал в шкаф какой-нибудь ботинок. Заглянувший было к ним Тилль, даже удивился ярости обычно спокойного коллеги:
- Ты чего, Крис? Решил убить этого, - он кивнул в сторону шкафа. Оттуда послышалось истерическое хихиканье – полчаса сидения в темноте возымели эффект действия пары хороших затяжек кальяном, - метким броском сапога?
- Нет. Замуровать в шкафу! – огрызнулся тот, не оценив юмора. Пауль стал дергать дверцу своей темницы, изображая страх и ужас перед всевидящим гневом Шная.
- Замуровать, замуровать… - пробормотал герр Линдеманн. – Это мысль!
Впрочем, довести мысль до конца ему не дали: дверца шкафа приоткрылась. Ландерс, нахально склабясь, протянул «Крис, ну я же пошутил! Мир, дружба, первое мая! А?» и плавно упал внутрь шкафа. Шнайдер жадно посмотрел на тиллевские ботинки – такими можно было разнести эту мебель (а заодно и голову гитаристу) в щепки.
- Неее… - затянул солист, но тут вошёл Олли. Торчащие из шкафа ноги Пауля его удивили не меньше, чем тихенькое, но непрекращающееся его хихиканье. Имея острый нюх на всякие гадости, Оливер заглянул внутрь пристанища гитариста. Порывшись в нём, Ридель извлёк маленький пакетик с белым порошочком.
- Это что?! – не замедлил появиться со смежного балкона Флаке.
- Что-что! Похоже на кокаин! – прорычал Тилль, уже рисуя в своём воображении все проблемы, которые эта мерзость им доставит.
- Да не, это опий, - ответствовал Олли и спокойненько упрятал находку в карман.
- Совсем обалдел, буддист фигов! Ты что творишь, да нас за это знаешь на сколько засадят? – для Тилля разница между опием и кокаином была небольшая и он, пожалуй, был единственным в группе, кто ни слухом, ни духом не знал о постоянных перевозах этого самого опия Оливером через границы всех стран мира. Где он его прятал и зачем он ему был нужен, оставалось только догадываться; но данная партия была явно не его.
- Ничего не будет! Я как раз один чаёк готовить собрался…
- Чаёк? Олли, а ты тут что делаешь? Не, погоди, а почему ты с крыльями? Причём с тремя? – поинтересовался забытый всеми Пауль.
- М-да, ничего себе, поездочка! Reise, reise… – промямлил себе под нос Шнайдер, подпиравший входную дверь. И правда, отдых начинался весьма примечательно.
На следующие утро (хотя, разве 6.15 это утро?!) прибалдевший накануне Пауль в одиночку, потому что Шнай его идею не оценил, Оливер с Флаке тоже выразились по этому поводу довольно крепко, а от номера Тилля и Рихи за три метра слышался такой храп, что любые попытки пробудить их были обречены в самом зародыше, вышел на разведку. Обойдя весь городок минут за 20 он немного приуныл – ему так и не удалось найти ни одного места паломничества. Отдых обещал быть здоровым, что претило Ландерсу, всю жизнь руководствовавшемуся принципом «Кто не курит и не пьёт, тот здоровеньким помрёт». Уныло насвистывая Wilder Wine, он с восхищением и ужасом смотрел на стягивавшихся в полвосьмого утра к подъёмнику людей. Над ним так и витало его мнение об этих «спортсменах» - «Больные!». Ошарашенный этим зрелищем, он и не заметил подкравшегося десанта в лице Оливера и Шнайдера.
- Ну что?! – громыхнул над его ухом басист. Пауль от неожиданность пригнулся и лягнул Олли в коленку, Шнайдер истерически захохотал. Потирая ушибленную часть, Олли продолжил: - Пойдём брать лыжи, пока вы меня не убили.
Троица направилась в прокат лыж, бордов и всего остального для зимнего отдыха требуемого. Там к немереному удивлению Пауля (ещё же только 9 утра!) обнаружились остальные. Они заполняли какие-то анкетки: адрес проживания, контактный телефон, рост, вес, уровень мастерства (эпизод, наверное, многим знакомый: анкетка должна быть заполнена честно – в целях вашей же безопасности). Такая, вроде бы простая задача, вызвала внезапные трудности. Флаке с дотошностью пытался вспомнить свой вес и рост до грамма и миллиметра, ибо где-то когда-то прочитал, что мизерная погрешность в настройке креплений может привести к неприятным последствиям. Рихард, привыкший быть везде и во всём первым, не задумываясь написал, что является чуть ли не олимпийским чемпионом по горным лыжам. Он бы, может, и признался в своём неумении, но лыжи ему подбирать взялась девушка, и Круспе никак не мог позволить себе ударить в грязь лицом перед столь милой особой. После получаса саморекламы и обворожительных улыбок Риха обрёл тяжеленные лыжи для карвинга (это загадочное слово всё никак не давало ему покоя) и обещание встретиться с ним в таком-то клубе сегодня вечером. Девушка удалилась разбираться с Флаке, а Рихард впервые ощутил, что эти atomic’ные «монстры» ему неимоверно чужды. Он даже подумал, а безопасно ли это, но отступать было уже поздно. Оливер радостно и ободряюще похлопал друга по плечу: к сожалению, в лыжах он был таким же дилетантом. Один из работников проката в затруднении поглядывал то на Олли, то на стойки лыж, явно прикидывая, где ж он найдёт экипировку этому двухметровому гиганту. Парень уже сбегал и в подсобку, и в находящийся на втором этаже магазин, но решение всё не приходило. Ридель, впрочем, заметив его безуспешные метания, успокоил сердобольного тем, что ткнул пальцем в свою доску. Вскоре, к довольным и готовым к высадке на гору прибавился и Флаке с Burton’овской доской. Тут Ридель проявил себя: погнул борд, постучал по кантам, потеребил крепления – и остался доволен.
А вот герр Линдеманн отказывался писать свой истинный вес. И вообще: этот листочек казался ему работой вездесущих папарацци. Да и на кой ляд ему лыжи? Не будет он на них кататься. В итоге общество уломало солиста взять себе спортивные подушко-санки и шлем – дабы он не совсем прохлаждался (и не переохладился) и занялся хоть чем-нибудь, кроме праздного созерцания красот заснеженных Альп. Во время долгих уговоров перед внутренним взором Тилля всплыла картинка: пятеро раммштайновцев, впряженные в санки, как бурлаки, тащат своего вокалиста в горку (с горки-то, он, авось, и сам справится).
Шнай, глядя на всё это безобразие остановил свой выбор тоже на доске – по-крайней мере Олли с ней знаком, и научит, как, что и куда. Пауль, от души рассмешив обслуживающий персонал попыткой вписаться в рост 185 см, получил лыжи для начинающих (тут гитаристу хватило ума не врать) и кандалы в виде ботинок для этих самых лыж, что серьёзно сковывало движения неспокойного болтуна и несказанно обрадовало остальных членов группы. И вот «спортсмены» гремя ботинками, неумело задевая лыжами и досками всё подряд направились к подъёмнику и далее на гору.
И вот, обозревая просторы замечательных трасс и щурясь от ещё встающего шального солнышка, Раммы, пожелав друг другу удачного катания, разделились.
Оставим пока в стороне наших сноубордистов: под чутким надзором Олли они начали разминку: махали руками, ногами, приседали – в общем, утренняя зарядка на высоте 1800 метров шла полным ходом.
А вот Рихард вновь блистал уверенностью в своём всеумении: понаблюдав за спускающимися по трассам горнолыжниками, кое-как проанализировав их движения, пренебрегая хоть какой-нибудь зарядкой, гитарист нацепил лыжи и начал спуск. Пауль, который мерно взмахивая руками, вспоминал, как в детстве в России лютыми зимами катался на лыжах (правда, на беговых), смог только изумлённо крякнуть, созерцая такую наивность. Ясное дело, что метров через пять перед Рихой встала проблема поворота, которую тот, за неимением других вариантов, предпочёл решить балетным полётом в сугроб. Это, впрочем, не сильно его огорчило, потому как сделал он это действительно красиво. Ландерс же, обладая хоть какими-то навыками управления этими штуковинами, начал продвижение к месту падения герра Круспе, пытаясь ещё и докричаться до него. Не смотря на все призывы подождать секунду и выслушать хоть краткие и неполные наставления – герр Ландерс, даже мечтая переквалифицироваться в соло-гитариста, не собирался достигать этого таким образом и дорожил жизнью друга – Рихард вновь направил лыжи вниз. Видимо, в нёи проснулся дух мазохиста.
А теперь краткая сводка о тех atomic’ных «монстрах», которые подсунула судьба нашему обожаемому Рихарду. Существует замечательная австрийская фирма Atomic. Она производит две линии лыж: для профессионалов (на них откатывает чемпионаты Мира половина участников) и для спортсменов-любителей (её особенность в том, что даже простые atomic’и тяжелы для начинающих). В 2004 году была разработана модель для карвинга: стиля, подразумевающего большие длинные повороты на одних кантах, что позволяет развить скорость до 60-70 км/ч. Потому каждая лыжа весит под три килограмма, и тормозить на них нужно жёстко, что очень сложно, учитывая их твёрдость.
И Риха уже летел как гордый орёл по прямой. Задача торможения казалась ему неразрешимой! Но решение вскоре нашлось – не привыкшие к таким извращенствам ноги отказывались держать лыжи ровно, и Рихард просто запутался в них. Будто снежный ком он покатился по склону, всё больше становясь похожим на снеговика… Лыжи отцепились уже на третьем метре полёта, далее всё торможение пришлось на пятую точку несчастного. Минут через десять подкатил Пауль, везя за собой хитроумно повязанные лыжи Рихи. А тот лежал на трассе, блаженно пялясь в небо, мелко дрожа и радуя мир свеженькими кровоподтёками. Губы его непроизвольно шевелились и он шептал:
- Никогда… Ни за что… Идиоты…
Последнее, впрочем, убедило Пауля в симуляции друга: он просто дико испугался, но никак не ударился головой. Риха был приведён в чувство парою болезненных пинков и поставлен перед выбором: либо км вверх по трассе с лыжами в руках (только оттуда можно было спуститься вниз), либо тот же км вниз по трассе. Ноя и страдая, Рихард вновь прицепил лыжи к ногам, но теперь же предпочёл выслушать несколько наставлений. Вскоре друзья плугом направились к низу горы, причём герр Круспе постоянно бурчал себе под нос. Он проклинал всё, что приходило на ум: придурочных согруппников, тот момент, когда он позволил себя уговорить, ту девушку, которая подбирала лыжи, эти самые лыжи, палки, трассы, Австрию и продюсера, по привычке (впрочем, себя любимого он предпочёл в этом списке не упоминать). В общем, всё его бормотание в итоге свелось к фразе:
- Ни хрена себе поездочка! Reise, reise…
А вот у Олли с компанией начинающих сноубордистов всё было в ажуре: Флаке с академическим видом рассчитывал траекторию каждого поворота, который он делал след в след за Олли, а Шнай радостно тормозил в клавишника, когда тот особо увлекался сравнениями высчитанного ускорения с действительностью. Впрочем, вскоре Флаке оказался в не особо привычном для него состоянии нытья, потому что руки его слушаться уже отказывались, не говоря уж о затёкших ногах, которые неизбежно связались бы в узелок, если бы не были прикованы к борду. Но мольбы его не были услышаны, ибо Олли уже давным-давно забыл свои ощущения в начале обучения премудростям сноубординга, а Шнай, обладая натренированными игрой на барабанах бицепсами, трицепсами и остальными мышцами рук и ног, и вовсе не подозревал о таких неудобствах. Так что Лоренцу оставалось только тихо и, судя по энтузиазму друзей, долго страдать.
«О, как же заколебало меня это отбивание коленок, задницы и остальных частей моего драгоценного тела! Елы-палы, ну неужели можно так двигать ногами?! Переноси вес? Это что, шутка? Нет, это просто невозможно: что это за спорт? Моя превосходная осанка, «поставленная» танцами, тут только мешает – выпрямишься, тут же падаешь! Нет, это просто пытка! Извращение какое-то! Определённо, я покалечусь…» - примерно такими были бы его подвергнутые цензуре размышления о сложившейся ситуации. Вскоре его мысли переключились на предвкушение незабываемых телесных ощущений под вечер…
Часам к трём дня, к огромному неудовольствию Олли, который обычно торчал на горе как раз с 8 утра до 5 вечера, компания ведущих здоровый образ жизни (но, самих по себе, не сильно здоровых) музыкантов оказалась у подножия основной трассы и завершила экзекуцию. Флаке с трудом тащил за собой борд, да и ноги тоже. Еле отмахавшись от предложения пойти глотнуть «чайку», что в исполнении Шная наводило на мысль, что чаёк по градусу близок к глинтвейну как минимум, из последних сил добрался до отеля.
Тилль, сидевший в санках, искренне недоумевал – где услужливые согруппники, почему его не катают. Оставили, забыли, обижают… СВОЛОЧИ!
Нет, он был вовсе не против лицезрения местных красот… Но как-то глупо он выглядел (как ему казалось) на фоне этого буйства движения. Его прямо-таки заражала эта энергетика, хотелось нестись вниз по склону, чтоб ветер в ушах свистел и снег фонтанами вылетал из-под полозьев. Но, будучи всё же довольно расчётливым, он уже битый час решал задачу, а как потом подниматься на гору? На безответственных музыкантов, что бросили его на произвол судьбы, попутно заставив скучать в гордом одиночестве, надеяться не приходилось. Воспользоваться подъёмником? Обладая живописующим воображением Тилль изобразил перед внутренним взором эту картину и пришёл к выводу, что будет выглядеть просто идиотом. А быть шутом он не любил, нееет. Внушать страх, благоговение, восхищение – Jaaaa!, вот его конёк. А веселить народ… На то Пауль есть. Второй вариант, которым преимущественно пользовались всё замеченные им саночники, заключался в пешем восхождении, что тоже не сильно его привлекало. Будь с ним хоть кто-нибудь, он бы чисто из садизма и вредности без колебаний рванул бегом в горку, но не в одиночестве. Кроме того, Тилля, мало знакомого с современной саночной культурой непередаваемо возмущал внешний вид санок и способ передвижения на них: выглядели оные как боб и на них нужно было вовсе не садиться, а улечься на живот носом вперёд, и чувствовать себя летчиком-истребителем или Конкордом. Так как ни тем, ни другим, ни чем- или кем-нибудь ещё в том же роде Тилль себя не чувствовал, а отдельными частями тела, носом, например, он по каким-либо причинам дорожил, то санки были заныканы в середину стойки с лыжами и бордами так, что найти их там не смог бы и Эркюль Пуаро, а сам симулянт отправился в находившийся в двух шагах (прям рядом с подъёмником, благо он недалеко от него отошёл) ресторанчик и разжился кружкой пива и лежачком. Тилль с блаженством подставлял тёплому ласковому альпийскому солнышку своё и без того загорелое лицо, упоительно морщась, как кот наевшийся сметаны, и временами с наслаждением отхлёбывал из литровой, покрывшейся капельками кружки великолепное пиво. Холодный янтарный напиток, поигрывавший пузырьками в бликах солнечного света, имел приятный насыщенный горьковатый вкус. Вскоре Линдеманн вполне резонно заключил, что ему жарко и теперь, нежась под жаркими лучами, подставлял солнцу уже всё своё тело. Тиллю казалось, что он находится в раю. Не хватало только ангелов…
Которые не замедлили появиться, а точнее свалиться. Гордо шествовавшая мимо девушка лет 25 ненароком наступила на крепления ботинок и с грохотом свалилась в его объятия…
Вот только Тилль почему-то был уверен, что ангелы не должны после секундных извинений начинать умалять его об автографе. «Вот …!» - заключил он про себя и скрипя сердце расписался для «ангела» на салфетке. Нужно было шустренько ретироваться, иначе… Но только никто более не обращал на него внимания… Это, прямо скажем, и радовало, и расстраивало одновременно. А «ангел» всё не исчезал. И даже настойчиво предлагал угостить его пивом, ибо линдеманновское было разлито при падении. Окружающее безразличие к его персоне и дружеское, но никак не фанатское, отношение девушки к нему успокоили Тилля. Знакомство завязывалось…
А Олли и Шнайдер, спустившись с горы, пошли пить «чаёк», в загадочное заведение возле подъёмника под гордым названием Apres Ski.
В Австрии возле каждого основного подъёмника есть такой бар. Уставшие, но довольные горнолыжники, сноубодисты и остальные «горные» люди, как правило, заходят туда после последнего спуска погреться. Каждый греется по-своему… Основная проблема после посещения этого заведения заключается в том, чтобы определить, какие же лыжи твои, ибо ряд одинаковых Atomic’ов, Fisher’ов, Salomon’ов, образующийся по мере заполнения бара, впечатляет и озадачивает даже трезвого человека. Обычно уже после пяти часов дня изнутри доносятся сперва стройные, потом уже не очень, хоры голосов и тирольские подвывания.
На этот раз песни были вовсе не тирольские. Уже на подходе к бару Шнай выделил из общего гула смутный свист… Кто-то насвистывал Engel. А ещё кто-то пытался петь «ШтЫль», но его явно пытались заткнуть. Это наводило на определённые мысли. Особенно когда прямо перед их носом из бара вывалился уже весьма весёлый Пауль.
Ландерс заприметил это странное строение ещё при первом и последнем же спуске. И был несказанно рад, когда его догадки подтвердились – он нашёл место, где можно оторваться по полной. Он от души подивился умению австрийцев маскировать такие заведения под складские помещения и с азартом погрузился в привычную атмосферу. Тем более, что прибалдевшего от феноменального падения Рихарда надо было реанимировать как можно скорее. Но герр Круспе, кое-как придя в себя после пары стопок, не оценил голосовых упражнений Пауля и отправил его погулять, придав для верности ускорения в виде порядочного пинка. И тот весьма удачно затормозил прямо в одногруппников и компания направилась в бар.
Не будем утруждать себя описаниями, что они пили, пели, чем закусывали и как развлекали народ, скромненько подходивший обрестись автографом, потому что после торжественного исполнения Рихардом новой версии Du hast (вообще-то он просто заикаясь цветасто материл Олли, делая особый акцент на том, что это ему ещё аукнется и что именно он затащил его сюда: Du….Du…..Du hast…. Ja, du! Du hast mich hier angefahren!) не узнать их было невозможно… Или может быть барабанное соло двумя стопками по столу в исполнении Шная было в этом виновно? Хотя скорей всего, Паулю не следовало снимать со стены декоративные гусли и играть на них Du riechst so gut…
Лучше перейдём к моменту, когда немного удивлённые друзья вынуждены были покинуть бар по причине закрытия оного (ибо бары такие, в основном, часов до шести-семи вечера работают, и веселье перемещается в дискотеки и пабы, которые, впрочем, непонятно что делают в Австрии). Пауль, естественно, узнал, куда переходит тусовка, собирался зайти «воооон в тоооот подвальчик», но большинство решило, что для первого дня хватит. И вообще, как там Флаке? И кто-нибудь видел Тилля? И большинство потащило Пауля за шкирку в отель.
Кстати, кто же видел Тилля? Хм, разомлев от общения с развесёлой австрийкой, многих литров пива и ошалевшего часам к трём дня солнышка, он потерял всякую бдительность… Занимаясь своим, в общем-то, любимым занятием – созерцанием окружающего мира, который был сегодня необычайно приветлив, - Тилль не озаботился вопросом, а как же он в итоге будет спускаться. Точнее, он предполагал благополучно спуститься на подъёмнике, но не учёл факта его закрытия. Как же он не заметил исчезновения народа? Ну, он уснул… А когда Тилль спит…
Итак, герр Линдеманн застрял на горе. Было уже часов семь вечера и в наличии имелись только не внушающие доверия санки (пойти пешком ему даже в голосу не пришло: слышал, как Олли что-то говорил о длине трассы в семь км). Было темно (солнце прямо мгновенно кануло за линию гор) и чертовски холодно. И выход был только один. И тут Тилль начал распинать себя так и эдак за то, что не удосужился опробовать это чудо современного спорта хоть раз днём. Он не знал, как этому коню на полозьях подступиться, не знал окружающей местности и вообще не был уверен, что трасса эта в конце концов выведет его в городок.
Но бесстрашно уселся на санки – лечь на них он так и не рискнул, небезосновательно рассудив, что так он хоть тормозить и рулить ногами сможет – и стартовал. Старт прошёл удачно, первые метров 700-800 тоже. А дальше, в традиционной манере, герр Линдеманн позабыл об осторожности… И финишировал в лесополосу, не сообразив, какой ногой лучше провести поворот налево при такой зашкаливающей скорости, что он без труда набрал. В лесополосе он мгновенно разобрался, где право, где лево и как рулить этим дьявольским средством передвижения только проблемы появляются всегда тандемом – лесок оборвался, вслед за ним оборвалась и суша, и Тилль попал в родную стихию – в воду. Беспардонно ледяную, моментально замерзающую на коже инеистой коркой воду. И вошёл он в неё весьма профессионально, будто всю жизнь был моржом – без малейших брызг. Тонкие струйки быстро проникли под комбинезон и Тилль чувствовал себя будто ему закачали под одежду жидкий азот. Миллиарды острейших ножей впились в его кожу… Что несомненно подхлестнуло его выбраться на сушу в темпе. Да ещё и вытащить вслед за собой «источник всех неприятностей на Земле», как он не замедлил окрестить во всеуслышание санки. Теперь он был весь мокрый, холодный и озноб накинулся на него в превеликой радостью. Чтобы просто не превратиться в ледышку, герр Линдеманн принялся выискивать трассу, возвращаясь по своим следам… Путь к отелю, тёплой ванне, еде и мягкой постели оказался неимоверно долог.
А на утро следующего дня Раммы принялись искать уже Пауля… Точнее…
Сверхактивный и воодушевлённый своими успехами Шнай делал обречённую на провал попытку выйти на гору в первых рядах… По сему поводу он завёл себе будильник на полседьмого. И даже встал. И даже дошёл до номера Олли и Флаке, вогнав мимоходом в краску горничную, потому как вышел в коридор не одеваясь, хорошо хоть спал в трусах. И даже добудился Оливера, перебудив заодно и пол-этажа. Герр Ридель сказал «Отлично! Через 40 минут внизу!» и, моргнув глазом, захлопнул дверь так, что создалось ощущение, будто сразу за этим он плашмя упал на пол и захрапел дальше. Крис не стал проверять, так как и сам был к этому близок.
И вот по возвращению в номер, он случайно заметил, что кого-то («Пауля, кажется? Или я всё-таки один в номере живу?») не хватает. Окинув номер слипающимися глазами он заключил, что герр Ландерс куда-то ушёл… «Ну и что? Опять, как вчера пошёл гулять» - не расстроился Шнай и стал собираться. И только когда он уже выходил, заприметил на двери кусочек салфетки, прилепленный к ней жвачкой и искаляканый нетвердым почерком. На нём Пауль повествовал, что сейчас час ночи и ему ну ооочень захотелось пива. И что он сейчас придёт… Наводило на определённые мысли, не правда ли? Но Шная не навело и он отправился вниз.
Но в горы они так и не вышли: Олли обрадовал известиями о сильном снеге… Крис было возмутился, но более опытный герр Ридель на провокацию не повёлся и заявил, что сильный снег означает:
на расстояние втянутой руки ничего не видно;
тебя засыпет как снеговика;
очки просто примёрзнут к лицу, которое и так будет исколото жёстким снегом практически до крови;
там дует чуть ли не штормовой ветер;
больше двух третей подъёмников не работает.
И даже детский вопрос Шнайдера:
- Серьёзно?! – заданный с кристально чистым наивным взглядом не сподвиг сурового Олли на перемену решения.
- Кроме того, - продолжил тот уничтожение мечты Шная, - там Флаке плохо.
Тот и впрямь чувствовал себя как Пиноккио. После вчерашних мытарств все мышцы одеревенели, суставы грозили заскрипеть при ходьбе и вообще любой попытке согнуть руку или ногу. Хорошо хоть нос не рос, и Флаке смог без последствий для себя солгать заботливому Риделю, что он вроде ничего себя чувствует. Тот, ессно, не поверил.
Не лучше чувствовал себя и искупавшийся накануне Тилль: вроде насморка не было, горло не болело, но голова раскалывалась и температура грозила зашкалить за отметку 40. Чувствительность кожи к покалываниям, пощупываниям, теплу и холоду резко снизилась. Не хотелось ничего: полная и абсолютная апатия. И даже на предложение пойти перекусить Тилль среагировал отказом… Неимоверно бледное лицо и кожа усыпанная красными звёздочками, которые появляются при обморожениях, и просвечивающими сквозь неё больше обычного синюшными венами делали его похожим на труп. Ну или близко к тому.
Оливер принялся лечить больных, а Шнай за неимением другого занятия разговаривал с дверью в ванную, за которой возился Риха, бесцеремонно отправленный подальше от больного Тилля…
- Слушай, а ты Пауля не встречал сегодня? – медленно, с неповторимой ленцой в голосе спросил он Рихарда.
- Не-а, - приглушённым недовольным басом отозвалась дверь. – Но, видимо, он опять ушёл гулять…
- Н-да? И даже нас не позвал?
- Ты давно в мазохисты заделался? Погулять в семь утра – гениальная мысль.
- Тут где-то записка от него валялась…
- Да прекрати ты. Он не маленький – сам дорогу домой найдёт! – лопнуло терпение Рихарда, и всё беспокойство Шная было убито в зародыше.
Время шло, а Пауля всё не было… Тилль огласил номер ором: «Хочу жрать!», чем успокоил своих одногруппников, доказав, что помирать ещё не собирается. Флаке перестал передвигаться, будто фарфоровый. Жизнь наладилась, снег прекратился. Но герра Ландерса всё не было… Часов в семь вечера это наконец стало общепризнанным фактом. Но где его искать общественность мало представляла… Пришлось составить план похода сперва в больницу, потом в местную милицию и наконец, самое трудно и важное, в бары. Каково же было их удивление и беспокойство, когда они так и не смогли Пауля там найти… Любитель попаниковать №1, Риха, уже завёл пластинку о том, что группе конец, как же они без ритм-гитариста. Впрочем, на это нытьё никто внимания не обратил, хотя оно исподтишка нервировало их всех и обращало ситуацию чуть ли не в катастрофу. Незаменимых, конечно, не бывает, но всё ж таки, куда их друг делся? Злые, нервные и голодные они прекратили тщётные поиски и вернулись в отель.
А там их ждал мирно похрапывающий Ландерс. Понятно дело, виновник переполоха был грубо разбужен, несусветно выруган и засыпан тьмою вопросов, ни на один из которых он не имел охоты отвечать. Население поволновалось, поволновалось, но так как Пауль молчал как русский партизан (то есть выдавал заведомо ложную информацию и многоэтажный мат-перемат по поводу человеко-зверёв, что посмели прервать его священный сон) разошлось по номерам.
На следующий день обрадованные хорошей погодой Олли и Шнай пинками погнали всех на гору… История повторилась вновь… И опять на следующий день… И следующий был не лучше…
А через неделю Раммы ну очень отдохнувшие и так и рвущиеся работать – в основном, чтобы отделаться от спортивного отдыха в понимании Олли, от которого они дружно зареклись (не все, правда, Пауль гордо промолчал, загадочно улыбаясь), - вернулись в Испанию, в студию, в объятия своего распрекрасного продюсера, который, хоть и заставлял их писать песни и музыку и отыгрывать астрономическое количество концертов, даже представления не имел ни о санках, ни о лыжах, ни о бордах, ни о чае с опиумом.
И перед ними довольно остро встала проблема называния хоть как-нибудь нового альбома. А с утречка Олли принёс проявленные фотографии из их поездочки. Стоило Флаке узреть на снимках эти заснеженные трассы, ненавистную доску и пока ещё улыбающегося себя, как он зашёлся в приступе истеричного хохота, перемежаемого лепетанием: «Reise, Reise…… Reise!». Герр Ридель воспринял эту реакцию по своему и мечтательно протянул:
- Дааа! Поездка была хорошей. Предлагаю как-нибудь повторить!
Тут уж не сдержался Тилль:
- Сейчас я тебе скажу, какой эта поездка была: мучительной, ужасной и полной наших страданий.
- Угу, почти как наш новый альбом, - откликнулся Крис, который, впрочем, был абсолютно доволен - как и поездкой, так и альбомом.
- А это идея! – согласился Пауль, вновь улыбнувшись каким-то своими милым воспоминаниям. Где же он, всё-таки, провёл ту ночь?
- А, ладно. Утвердим «Reise, Reise»? – вздохнул Рихард, рождавший название уже пятый час к ряду.
- Утвердим! Я уже и песню накарябал: не песня, а призыв на великие мучения!
Количество комментариев: 15 [ добавить комментарий ] [ распечатать ] [ в начало ]
|
|
