Rammstein Fan ru Rammstein - последние новости О Rammstein Аудио, видео материалы Фэн-зона Работы фанатов группы Rammstein Магазин Форум
домойкарта сайтадобавить в избранноесделать стартовой
  + обои на рабочий стол
  + комиксы
  + рисунки
  + рассказы
  + сценарии для клипов
  + табы и миди



Долбящий клавиши Долбящий клавиши

Перед вами размышления о жизни и мироустройстве всемирно известного музыканта, клавишника Rammstein Кристиана «Флаке» Лоренца.

далее


Рассказы фанатов


ГОТ weiss ich will kein Engel sein!
или
чудовищная история с лёгкими элементами садизма…

Автор: Semanariorty-Ирина Автор: Semanariorty-Ирина

Небольшое пояснительное вступление от автора.

Согласитесь, любезные читатели, что любому, даже самому рассудительному и благоразумному человеку, когда-нибудь да приходила в голову какая-то поистине чумовая мысля – мысля, от которой вполне нормальный стандартный Homo sapiens на определённое время становился похожим на нечто такое, чему весьма сложно сходу подобрать правильное название… Больше того, скажу я вам, и вы снова наверняка со мной согласитесь, мысля-паразит, пробравшаяся в одну голову, немедленно стремится «заразить» собой ещё несколько других. Коварные они, эти мысли! А вокалист одной хорошо нам всем известной немецкой группы всегда считал себя человеком благоразумным. Больше того – крайне благоразумным. А что касалось его многочисленных ошалелых похмельно-концертно-поэтических выходок, то это так… сценический имидж и не более того. Да! И вообще, это… это всё клавишник! Это всё он, короед очкастый! Придёт вечно накануне момента Х (под моментом Х можно рассматривать любое культурно-массовое мероприятие с непосредственным участием этой хорошо известной нам немецкой группы, одной, или в компании с десятком таких же благоразумных шалопаев), достанет с загадочным видом из-за пазухи какую-то странную, но всеми горячо любимую бутылочку с чём-то тёмно-зелёным, разольёт в шесть стопочек со словами: «Шоб для храбрости», и… наутро наш вокалист, потирая больную голову, узнавал о себе, о своих дальних и ближних родственниках столько всего нового от валяющихся поблизости незнакомых (или неузнаваемых?…) лиц, что попросту терял дар речи… Да, это дело рук клавишника, его самого! А в реальной жизни Тилльхен (если вы, мои читатели ещё не догадались, то именно так звали этого вокалиста) был очень благоразумным товарищем, честным гражданином, примерным сыном и заботливым папашей. Правда, однажды произошло с ним то, что и дало мне повод рассказать вам эту красивую и весьма занимательную историю. Ну, как говорится в одном старом советском фильме: хотите - верьте, хотите нет, а дело было так…

* * *

- Тилль? – Пауль удивлённо поднял брови, увидев на пороге своей квартиры вокалиста, державшего в руках большой бумажный пакет и как-то слишком уж загадочно улыбавшегося. Нежданный гость молча потеснил гитариста и втиснулся в коридор. Всё также молча, он осторожно поставил на полку свой принесённый пакет, снял с головы шапочку, повесил на вешалку куртку и повернул к хозяину квартиры горящие чем-то неопределённо-таинственным глаза… Пауль даже сделал в исступлении шаг назад.
- Ты… ты чего?
- А вот чего! – громко прошептал Тилль и указал на бумажный пакет.
Пауль недоумённо посмотрел сначала на Тилля, потом на его пакет, а потом снова на Тилля.
- Извини, Тиллюха, я что-то не совсем тебя понимаю…
Тилль заскрипел зубами, закрыл входную дверь и повернулся к ошарашенному гитаристу.
- Ты дома один?
- Кто, я? – выдохнул уже начавший волноваться перед чем-то ему ещё не известным Пауль. - Д-да… один. А что?
- А вот что! – Тилль снова указал на таинственный пакет, взял его в руки и зашагал в комнату. Растерянный хозяин проследовал за ним.
- А что там? Что это за пакет, Тилль?
Вокалист повернулся к нему и озарил комнату широкой, немного идиотской улыбкой, от которой у Полика почему-то душа ушла в пятки.
- Ты что сегодня курил? – подозрительно поинтересовался у него гитарист, - странный ты какой-то…
- Я не странный, - тихонько отозвался Тилль, а потом с гордостью вдруг добавил. - Я – загадочный! Все мы, готы, загадочные…
- Все вы кто… эээ… загадочные? – Пауль всё с таким же непониманием глазел на Тилльхена. - Готы?
- Готы! – кивнул вокалист и отчего-то слегка покраснел, словно предметом их разговора было что-то чересчур личное или неприличное.
- Какие ещё готы? – гитарист не унимался.
Тилль неловко плюхнулся на кресло.
- Ну, обыкновенные готы… Ты что, не знаешь, кто такие готы?
- Ну… - Пауль замялся. - Знаю вроде… они в чёрной одежде ходят и Лакримозу слушают…
- И это всё?! - с издевкой произнёс Тилль. - Это всё, что тебе известно о готах?!
- Э… - растерялся гитарист. - Ну, вроде того…
Тилль с улыбкой сожаления и одновременно предвкушения чего-то сногсшибательного посмотрел на сидящего рядом коллегу по группе, а потом вдруг громко выдал:
- Готика – это начало всех начал! Готика – это всё! Готика – это такая красотища! Чёрная романтика ночи! Кладбища! Вампиры! Смерть! Кровь! Чёрные шмотки! Серебро! Безысходность, вечная тоска, вечная боль, вечный холод, вечный траур! Ааааах!!! – Тилль восторженно выпучил глаза, вскочил с кресла и одним рывком, в порыве, так сказать, эйфорическо-готического экстаза схватил бедняжку Пауля за плечи и затряс.
У Паульхена подкосились ноги, и он едва на них удержался. Тилль продолжал нараспев рассказывать ему о каких-то совершенно немыслимых, по мнению гитариста совершенно несочетаемых между собой вещах - склепах, покойниках, чёрных чулках в красную полоску, серебряных кубках, черном лаке для ногтей, поминутно вставляя цитаты из «Фауста» Гёте и блаженно завывая отдельные композиции группы Nightwish… Вдоволь просветив ошарашенного Полика, вокалист сообщил ему, что Rammstein в срочном порядке должны побрататься с готской туснёй, а в противном случае они рискуют прослыть самыми последними немецкими отбросами и лишиться значительного процента фанатской аудитории…
- Все наши согласны, остался только один ты! – Тилль снова сжал его и затряс.
Гитаристу сделалось нехорошо сразу по нескольким причинам. Для начала, он решил, что вокалист либо пьян, либо обкурен, либо у него попросту поехала крыша. Но так как ни запаха спиртного, ни сладковатого аромата «увеселительного» курева он не ощущал, Пауль вынужден был склониться к последней, самой плачевной, версии происходящего… Тилль Линдеманн спятил! Во-вторых, пребывание в постоянно трясущих его огромных волосатых лапах, мягко говоря, внушало ему не самые приятные чувства. В третьих, у Пауля совсем не было ни малейшего желания становиться готом. В четвертых, от непрекращающейся тряски, присовокупив к ней славные истории о кладбищенских похождениях, которые их, возможно, ожидают, гитарист почувствовал тошноту.
- Ти…и…и…и…и…иль!!! Пе…е…е…ере…е…еста…а…ань!!! ХВА-А-АТИТ!!! – наконец завизжал Пауль, когда вокалист, очевидно решивший, что гитарист собрался сдаться, поуменьшил тряску. - Меня же сейчас вырвет! Отпусти меня!!!
Тилль неожиданно послушался и отцепился от него. Пауль мигом сделал несколько шагов назад, отряхнулся, как кошка, только что выбравшаяся из мешка с мукой, и, оказавшись на более или менее безопасном расстоянии от Линдеманна, гордо заявил:
- Я не хочу быть готом!
Тилльхен, уже решивший, что дело в шляпе, нахмурился. Пауль нервно отряхивался и потирал помятые рукава, бросая косые взгляды на своего мучителя. «Мучитель» зарычал и ядовито поинтересовался:
- Это ещё почему?!
Вокалист выглядел непрошибаемым, однако Полик решил идти до конца, победным он будет для него или же трагическим…
- Тилль… мне кажется, что ты бредишь! Ну сам посуди – какой из меня… какие из нас готы?! И ладно бы, если ты предложил поменять сценический имидж, так ты ж какую-то ахинею несёшь!!! Кладбища, покойники, чулки… Совсем я гляжу спятил!
- Все наши согласны!!! – взревел Тилль, перебив его словоизлияние.
- А я – НЕТ!
Тилльхен ещё больше нахмурился и снова стал подкрадываться к гитаристу, шевеля пальцами, словно хищник, выпускающий когти при виде жертвы. Пауль сделал ещё несколько шагов назад и упёрся спиной в шкаф.
- Нехорошо выделяться из коллектива… - каким-то мрачным, поистине готическим голосом сообщил ему Тилль.
Паулю хотелось начать материться от души, но он только лишь снова сказал:
- Я не гот… Тилль, ты меня понимаешь?
Линдеманн отрицательно покачал головой. Пауль тяжело вздохнул и опустился на корточки рядом со шкафом. Как ни странно, Тилль живо подсел рядом.
- Тиллюш… ну вот скажи мне, как ты додумался-то до такого? – гитарист закрыл лицо руками.
Тилль неожиданно восторженно хрюкнул. Пауль вздрогнул и слегка от него отодвинулся.
- Я ж говорю тебе, готика – это всё! Готика – это така…
- Да это я уже слышал, можешь не начинать! Ты мне на мой вопрос ответь лучше!
Тилль притих…
- Чего замолчал? – улыбнулся Пауль.
Вокалист, не поднимаясь на ноги, пополз к креслу, на котором некогда сидел он сам и на котором в данный момент одиноко покоился принесённый им странный бумажный пакет, взял этот пакет в руки, и пополз обратно к Паулю. Пауль уставился на вокалиста с пакетом в руках. Тилль снова опустился рядом и, указывая на пакет, загадочно проговорил:
- Здесь часть того, что поможет нам стать ими…
- Кем? – машинально спросил гитарист, с плохо скрываемым любопытством заглядывая в пакет.
- Как это кем?! Готами! – Тилль, наконец, решил больше не испытывать нервы и любопытство Пауля и стал рассказывать более содержательные вещи о готике. - Поверь мне, Пауль, раньше я тоже относился ко всему этому также как и ты, но не так давно я понял, что являюсь самым настоящим готом… Смерть… Тоска и тишина… я всегда любил их, они всегда будут сопровождать нас на протяжении всего нашего жизненного пути. В моих стихах чувствуется безысходность и отчаяние… А ведь ты знаешь, что быть готом это значит не просто одеться во всё чёрное… хотя, конечно, и это является неотъемлемой частью готического образа, но быть готом – это значит прежде всего иметь мрачное, готическое мировоззрение… Ты понимаешь меня, Пауль?
Ошарашенный от таких слов, Пауль медленно кивнул головой. Тилль, с огоньком в глазах, в пятый за этот день раз, почувствовал заметное приближение победы и не ошибся – Пауль сдался. Не потому что проникся словами Тилля о готике и не потому что его заинтересовали ночные прогулки по кладбищам, массовое вскрытие вен на этих кладбищах и тому подобное. Пауль вынужден был сдаться, потому что Тилль ему надоел. Потому что Тилль высыпал на пол всё принесённое им многообразие различных косметических средств по отбеливанию и затемнению, то есть – для создания стандартного готического образа. Потому что Тилль начал воодушевлённо малеваться всем этим, извлекая из собственных голосовых связок милые, но очень странные песенки, вроде этой:

В тёмно-синем лесу, где трепещут осины,
Где с дубов-колдунов облетает листва
На поляне траву готы в полночь косили
И при этом напевали странные слова:
- Da! Das ist mein Teil! – Nein!!!

И, наконец, потому, что после его горячего чистосердечного обещания принять «готство» вместе с остальными, Тилль обещал уйти к себе домой и оставить на сегодня гитариста в покое.

* * *

Есть ли среди вас готы, о, мои любезные читатели? Знаете ли вы, что скрывается за такой интригующей фразой, как «посвящение в готы»? Тиллька знал об этом посвящении только понаслышке, и, исходя из этого, посвящение это обещало превратиться в нечто поистине незабываемое… Тилль так и не рассказал Паулю, как, впрочем, и всем остальным раммштайновцам, что же подтолкнуло его принять решение податься в готы. А был это какой-то паршивенький желто-бульварный, якобы молодёжный журнальчик, который его милая доченька бросила на кухне, так и не дочитав до конца. Дальновидные, пусть и слегка близорукие, отцовские очи заметили сей журнальчик. Тилль поднял его с пола, уселся на табуреточку, развернул и принялся выяснять, чем живёт-таки современный молодняк… Через пару минут несчастный Тиллька просто оторопел! Первая мысль, которая пришла ему в голову была сию же секунду кинуться в редакцию, соизволившую подписать в печать подобную порнографию, отыскать там главного редактора, заловить его и хорошенько помять, чтобы отбить у него всяческое желание впредь издавать такую дрянь. В ярости Тиллька стал листать дальше. Поскрипев зубками над заметушечкой про себя, родимого, гласившей, что «вокалист неофашистской группы Раммштайн, престарелый гомосексуалист, отец 19 детей (видимо, одно другому не мешает…), алкоголик и сексуальный маньяк в последнее время страшно растолстел, штаны лопаются, пузо отвисает под тяжестью восьми подбородков…» и дополненной милой фотографией Тилля, жующего пончик, обработанной в каком-нибудь фотошопе так, что его фигура напоминала скульптуру «Винни-пух проглотил воздушный шарик и натянул на шею гармошку» работы пьяного скульптора Церетели, Тилль смачно плюнул и перевернул страницу. А там… Тилль чуть не упал со своей табуретки. Там была та самая злополучная статья о загадочной, полной опасных приключений, жизни готов. Вокалист перечитывал её снова и снова, ужасался, крестился, таращил глаза на глянцевые страницы, почёсывал давно не крашеную голову и через некоторое время понял – вот то, что им нужно!!! Они непременно станут готами, да ещё какими!… В конце концов, Тилль Линдеманн решил, что он уже и так самый настоящий гот, ведь стихи-то какие пишет! Взять, к примеру, знаменитую песенку «Выходи за меня замуж»! Разве мужик, проводящий все ночи у могилы своей возлюбленной, постоянно откапывающий и закапывающий её бледное тело, целующий её при свете луны в холодные губы и твердящий при этих нехитрых процедурах фразу «Выходи за меня замуж!» - не гот?! Да он же самый настоящий гот!!! Выводы, сделанные Тиллем после детального ознакомления со статьёй, натолкнули его на мысль превратить Раммштайн в полноценную готик-команду, такую, чтобы все не просто знали и боялись, а дрожали при одном только упоминании о них… Зачем нужно так пугать народ, вокалист в этой эйфории не мог сообразить. Он немедленно решил оповестить своих коллег о принятом решении и уломать их с ним согласиться. Не один Пауль Ландерс соизволил оказать попытки к бегству от тиллевских идей, но вокалист напирал как танк, и Раммов удалось уломать на посвящение… Рихард запал на чёрные шмотки и серебряные побрякушки, что и следовало ожидать от заядлого модника. Шнайдера тоже привлекло чёрное одеяние, так как не так давно он прочитал в одной старинной китайской книге о том, что чёрный цвет олицетворяет человеческую мудрость. Флаку удалось убедить долгой лекцией о том, что «есть нечто покруче, чем его розовая рубашка и салатовые в голубой горошек шаровары». Оливеру же не давало покоя само это интригующее слово - «посвящение»… В целом, вышеперечисленные товарищи немцы были довольны ожидавшей их участью. Но не Пауль… Зря кто-то из вас считает Полика чересчур легкомысленным и сумасбродным. Гитарист не хотел переться в чёрной одежде на кладбище в ближайшее полнолуние и заниматься там всякими глупостями. Но делать было нечего. Полнолуние выпадало на третью ночь после тиллевского визита. Страшное посвящение приближалось… и, наконец, настало.

* * *

Когда Тилль с безгранично мрачной физиономией показался в дверях и объявил присутствующим о том, что у городских кладбищ полно охраны и ночью их туда могут не пустить, Паульхен чуть не захлопал в ладоши от радости. Но радость была преждевременной – Оливер, крутясь подле зеркала в длинной чёрной юбке и чёрном парике, который всё время норовил соскользнуть с лысой головушки, живо подал идею отправиться не на охраняемое городское кладбище, а на сельское, полузаброшенное…
- Ага! – поддержал его идею Рихард, восторженно рассматривая шнуровку на своём парчовом корсете. - Вендиш-Рамбовское кладбище, к примеру, не охраняется!
Тилль покосился на него:
- Ой… какой ты в этой одежде… эээ… пампушечка!
- А?! – Рихарду показалось, что слово пампушечка не относится к готике, поэтому он решил, что ослышался.
- Я говорю, что … ладно, я согласен. Попремся в Вендиш-Рамбов. - Тилль оглядел остальных Раммов и как-то странно засопел.
- Нда… готика. Чистейшая готика! – выдавил он.
Для моих любезных читателей мне не накладно будет описать внешность наших замечательных посвящавшихся раммштайновцев. Все они были при длинных чёрных юбках примерно одного фасона, только у Рихарда имелись задорные воланчики, обшитые красной тесьмой. Для тех, кто не представляет себе, для чего им понадобились юбки, я скажу – если для обычного мужика юбка представляет из себя исключительно женскую шмотку, то для мужика-гота юбка – это почти половина готического образа. Рихард получился самым красивым готораммом (авторский пардон за этот неологизм!), дополнив свою честно отвоёванную юбочку потрясающим корсетом, чёрным на красной шнуровке. Это что касается верхней части. Нижнюю часть украшали изящные кожаные сапожки с серебряными застёжками. Смешно или нет, но ему на удивление шёл этот наряд! Какая причёска? – Да всё та же, всё тот же «бешеный ёжик» с красными кончиками на торчащих дыбом колючках. Что касается Оливера, то ребята долго спорили, бывают ли лысые готы… Наконец, кто-то раздобыл пышный чёрный парик, который немедленно взгромоздился на несчастную лысую голову бас-гитариста. Оливер глянул в зеркало, встретился взглядом с чем-то вроде облезлого поклонника Мальвины по имени Пьеро и побледнел без помощи грима… У него была простая длинная юбка, простая кофточка сеточкой и кеды на ногах. Само собой, вся одежда была чёрной. Помимо прочего, взгляд радовал Пауль. Со свежеокрашенными чёрными волосами, малиновыми шёлковыми лентами в них, коротеньком бархатном чёрном платье, полосатых чулках, которых он с того самого визита Тилля страшно возненавидел и обутый в туфли с острыми носами. Флаке тоже не отставал от товарищей – юбка, кофточка, правда, тёплая, потому что клавишник не хотел простудиться ночью на кладбище, ботиночки, серебряных украшений по минимуму. Ух, каким же гарным хлопчиком был Шнайдер! Ни в сказке рассказать, ни пером описать! Хоть одет-то он был просто – просто юбка, просто кофта, просто длинный чёрный плащ почти до земли… Но глаза сияли синевой, какой-то ночной, холодной, адской и мистической… Думаю, лишним будет добавлять, что все Раммы были выбелены и разукрашены чёрными тенями, подводками, лаками и помадами.
- Ууух!!! – не удержался Тилль, взглянув на ударника, - Хорошеешь!
- П-пасиба… - немного заикаясь, поблагодарил его Кристоф. Как бы ни хотел он постичь мудрость, но страх всё равно брал своё – Шаня и днём-то побаивался ходить по кладбищам, а уж ночью… бррррр!!!!!! Ну прямо сплошной бррррр!!!!!!
Тилль ещё не одевался, не успел пока. Да и ладно, успеет ещё. Главное добраться до деревни Вендиш-Рамбов до полуночи. Именно по этой весомой причине он смял в охапку свою чёрную одёжу, засунул её за пазуху и скомандовал:
- Так! Прошу внимания! Не разбредаемся, не расползаемся, а дружненько берём всё, что нам там будет нужно, и спускаемся вниз к моей машине… - Тилль собрался было идти к двери, но вернулся, - Да… чуть не забыл! Машинка моя тоже… ЧЁРНАЯ! Гыыыы…
Пауль звонко икнул, а Крис пошатнулся.
- Ну, что, пошли?! – Рихард схватил миниатюрный магнитофон и подобрал полы своей роскошной юбки. Оливер, придерживая парик, Флака, немного сонный, и сам Рихард прошли в коридор. Шнайдер схватил Пауля за руку своей бледной дрожащей лапкой.
- Чего-то ето… страшно… - проговорил он полушёпотом. Гитарист только хмыкнул в ответ, дескать, сам согласился, мудрый ты наш, а теперь даёшь задний ход! И Пауль со Шнайдером гуськом вышли из комнаты.
На великое счастье раммов во дворе никого не было, и они без проблем сели в машину Тилля, никого не напугав и не шокировав. А шокировать-то ведь было чем… Разумеется, в деревеньку они прибыли далеко после полуночи. По дороге к намеченной цели разволновались все, даже вокалист, но он не подавал виду из чувства гордости за свою смелость. Тем не менее, каждый старался взбодрить другого.

А мне нужно, наконец, познакомить моих читателей с самим, таким таинственным и ужасным мероприятием, как обряд посвящения в готы. Я долго пыталась выяснить у настоящих, матёрых готов, правильно ли поступали Тилль и его согруппники. Что они мне только ни нарассказывали! Даже повторять страшновато… в итоге, все мною опрошенные готы пришли к дружному выводу – чем бы дитя не тешилось, лишь бы… сами понимаете. А про то, как именно посвятиться, можно много чего навыдумывать. Если бы наш дорогой Тилльхен вовремя сообразил сначала пообщаться с самими, настоящими готами, а только потом устраивать обряд посвящения, то, вполне возможно, никакого посвящения (а, тем более, такого) не состоялось бы. В том бульварном журнальчике были написаны маразматичные и поистине жутковатые вещи: вся готская тусня собирается ночью, в полнолуние, на кладбище, перед свежевырытой могилой, садятся в круг, магистр наливает в старинный серебряный кубок кагор, молоко, читая заклинания и вручая готам острый серебряный нож. Готы по очереди каждый надрезают себе вену на левой руке, получают из рук магистра кубок, и каждый сливает в него немного собственной крови, в том числе и новичок, которого посвящают. Затем кубок снова попадает в руки магистра, и он передаёт его новичку, который выпивает содержимое кубка (стараясь не давиться и думать о чём-нибудь приятном, - прим. автора). После всего этого готы помогают новенькому опуститься в свежевырытую могилу, куда он ложится и спит до самого рассвета, пока за ним не явится магистр и не скажет, что теперь он посвящён…

- Уууу… Ужасть! – прошипел Шнайдер, услышав такое. Рихард и Флаке переглянулись. Тревога в глазах Пауля усилилась. Оливер, до этого копошившийся с париком, мигом притих. Тилль вёз их, всех в чёрном, на этой чёрной машине, в чёрную ночь, на старое деревенское кладбище для того, что творить там такие ужасные вещи!
- Не ужасть, а деяния наиболее продвинутых современных молодёжных слоёв! – заверил его сидящий на водительском кресле вокалист. Пауль приподнял одну бровь:
- Так мы ж это… какая мы нафиг молодежь? Всем ровно под сорок. А тебе и того больше!
- Молчи! А то поймаю, порву и съем! Гыыыы! – Тилль наигранно облизнулся и подмигнул гитаристу в зеркало заднего вида, - я, как мне помнится в молодости моей, девчушке одной свидание назначил на кладбище! Вот как сейчас помню – осень, сырость, шорохи какие-то странные кругом, вой какой-то тихий стоит, сидим мы подле могилки её дедушки, а она ко мне так жмётся, так жмётся… а я-то времени зря не теряю! И только я её как следует ухватил за… ну, это не так важно за что именно я её ухватил там… короче, только я её как следует ухватил, как вдруг земля рядом с нами зашевелилась!… Подруга моя так запищала, так заверещала!!! Да я и сам от страха чуть не помер…
- Тиииль… погоди… мне нужно выйти! – Риха перестал быть похожим сам на себя от страха. Но Линдеманн продолжал гнать машину по дорожным ухабам его родной деревеньки, игнорируя его и продолжая просвещать честной народ по вопросам предстоящего посвящения.
- Хех, дуралей ты наш!!! Это мышка была! Мышка-норушка! Вырыла себе норку рядом с могилкой, чтоб удобнее было, и жрачку на зиму нигде не искать! Не пропадать же трупаку зазря! Ха-ха-ха!!! – Линдеманн разразился страшным хохотом.
Несчастному Рихе показалось, что его вот-вот вырвет. Оливер в ужасе при мысли о том, что когда-нибудь и по его бренным останкам будут тусовать червяки, кроты и мышки, закатил глаза. Флака дрожащим голоском похвастался, что знает «Отче наш» на случай, ежели трупаки, учуяв его, такого свеженького и вкусненького, попрут прямо на него. На что Пауль пессимистично возразил, якобы его фигура отнюдь не соответствует представлениям трупаков о здоровом и вкусном питании. Не последовавший за этой фразой гогочущий смех ударника свидетельствовал о неподдельности и его чувства тревоги. Интересно, а сам Тилльхен хоть чуть-чуть волновался или же Тилльки кладбищ не боятся??

* * *

Вендиш-Рамбовское кладбище было небольшим, страшненьким и, по-моему, вовсе не готическим. Там совсем не было и следа каких-либо памятников, каменных фигурок ангелов и прочей подобной ерунды; максимум того, что там присутствовало, так это старенькие, местами проржавевшие, полинявшие, с облезшей краской позеленевшей бронзы, незатейливые оградки и точно такие же кресты, выглядывающие из-за непроходимых зарослей осоки, крапивы и некоего вонючего растения наподобие бурьяна… Знали ли наши герои, какое фантастическое место они выбрали для своей умопомрачительной затеи?
Конечно же, не знали. Откуда они могли это знать? Ну да ладно, кладбище – как кладбище, трупаки как трупаки (простите за кощунство!) – итог: разницы никакой. И это значит, что посвящение должно состояться. Находилось всё это хозяйство (кладбище, то есть) на самом краю деревеньки. Тилль подъехал к его воротам и притормозил. Раммы были в недоумении:
- Ты чего остановился? – удивленно спросил Пауль. - При.. приехали?
Тиллька хмыкнул в знак согласия и снова принялся нездорово хохотать. Пятеро настоящих немецких мужиков, мужественных потомков тевтонских рыцарей, кумиры и навязчивые идеи 99,9% мирового женского населения стали тише воды и ниже травы…
- Неужели приехали? – как-то не своим голосом пропищал Шнайдер, осторожно выглядывая в окно. Тилль открыл у себя дверцу машины и вывалился наружу.
- Эх!… Хорош воздух! Не то что в городе! – сказал он после некоторой паузы и в голосе его ребята уже почувствовали некоторую дрожь.
- Да не… в городе кажись лучше… - Пауль сомнительно принюхивался (почему сомнительно, я скажу далее- прим. авт).
- Ой, Тиллюшенька! Сокол ты наш ясный! – благим матом заорал Рихард. - Поедем домой! Вот ты и сам уже сомневаешься! Поехали!!!
Тиллька смерил гитариста хмурым взглядом, не предвещавшим ничего хорошего.
- Вылезайте! – в ночной тиши, рядом с оградой кладбища, прозвучавший в добрых раммштайновских традициях, голос вокалиста распорол воздух как острое лезвие (вот она пошла, готика) дорогой бритвы Рихарда за 726 евро.
Риха не сдавался. Он огляделся вокруг себя ошалелыми и потемневшими от страха глазищами, на которые попался зажмурившийся по той же причине страха Оливер. Гитарист неожиданно схватил Олли в охапку и снова завопил Тиллю:
- Его хоть пожалей, окаянный!!! Молоденький он ещё, ему ж жить да жить!
Раммы, не ожидавшие от Рихарда такого странного шага на пару секунд позабыли, где они находятся.
- Ой… - Оливер открыл глаза и скромно улыбнулся. - Пасиба, не ожидал… не ожидал… пасиба!
Тилль начал потихоньку выходить из себя:
- Рихард! Не проверяй мои нервы на прочность! Выходи из машины! Быстро!!!
- Ни-ко-гда! – по слогам отозвался Риха и уцепился за спинку сиденья. Оливер, почувствовавший себя под какой никакой, а защитой, уцепился рядом. - Даю вам пять минут! – прорычал Тилль более чем зловеще и вытащил из машины кулёк со своей одеждой для посвящения.

Как самый старший, большой и … (не хочу писать слово «толстый», поэтому назову его лучше колоритным… - прим. авт) так вот, как самый колоритный, Тилль Линдеманн справедливо отвёл для себя почётную роль магистра. Итак, магистр Линдеманн стал облачаться в свои суровые чёрные одежды… Избавившись сначала, понятное дело, от традиционных шмоток, Тиллюша предстал перед взорами согрупников, читателей и её величества Ночи в белой хлопчатобумажной майке с аппликацией в виде медвежонка, несущего горшок с мёдом по зелёной лужайке, и широких полосатых семейных трусах. Кокетливо повертевшись, постреляв глазками, поспотыкавшись на ровном месте (вокалист, видимо, пытался рассмешить и немного ободрить коллег), и, не услышав даже намёка на хихиканье над его медвежонком с горшком, Тилль разочарованно засопел. Его любимый медвежонок не произвел фурор… Рррры!… Вскоре забавная маечка и не менее забавные трусики скрылись под чёрной шёлковой рясой. Эх, видели б вы, как бесподобен был Тилльхен в таком наряде!
- Ну как? – осведомился он у раммов. Те молчали, периодически поглядывали в сторону кладбища и грустно-прегрустно хмурились.
Тилль вздохнул, вынул ключи и пошёл к багажнику. Один только Пауль не выдержал искушения и с любопытством проследил за ним. Тиллюша открыл багажник и достал оттуда… ящик водки! Узрев ЕЁ, родимую, гитарист прямо-таки даже обрадовался тому обстоятельству, что он оказался глубокой осенней ночью возле кладбища. От неожиданного восторга Паульхен аж заёрзал по сиденью. Да и прочие раммы со всеми прилагающимися к ним штайнами заёрзали в такт!
- Вай-вай-вай! – Флака захлопал в ладоши.
Тилль внёс ящик в машину, достал из него две бутылки, отдал их Паулю, потом снова две, но на этот раз Рихарду. По две бутылки получили также Шнайдер, Оливер и Флака. Для себя же вокалист вынул «огненной воды» из-под сиденья. Раммы были, по правде говоря, приятно шокированы. - Ну, ребята… вздрогнули! – скомандовал он, и принялся откупоривать бутылку.

* * *

- Ааа… ааа… а что нам труп… ик! трупаки? – забавно щурился Рихард, оглядывая стеклянными глазами прочих раммов, сидящих на земле подле тиллевского «Опеля» чёрного цвета.
- Ну неее… - поморщился Пауль. - Я всё-таки трупаков там всяких не очень что-то…
- Ды ты шо, они ж готам братья! – вмешался Тилль, поднимаясь на ноги. - Пойдём, нас заждались… Эх, РОДСТВЕННИЧКИ-И-И-И!!!
Вторым с земли встал Шнайдер, предварительно прогорланив пьяным голосом «Айда трупаков мочить!», а за Крисом потянулись оставшиеся.

Как вы уже, наверное, поняли, мои любезные читатели, Тилль догадывался о возможном… да каком там возможном?!.. о самом неподдельном и настоящем страхе – своём и своих товарищей, и именно по этому, в качестве беспроигрышного варианта, запасся горячительными продуктами. Продукты сделали своё дело и море, то есть кладбище, стала нашим героям по колено. Извалявшись в дорожной пыли, там, где утром случайно перевернулся грузовик, перевозивший навоз с одного конца деревни на другой (вот по какой именно причине Полик так сомнительно принюхивался), ребята, пьяные, насквозь пропахшие… хм, как бы это помягче сказать? - Продуктами жизнедеятельности многочисленных вендиш-рамбовских бурёнок, окутанные чёрными одеждами, шатаясь, спотыкаясь и поря всякую пьяную чушь, бодренько зашагали на территорию кладбища.
- Погодь, погодь! – притормозил Тиллька. - Мы лопату забыли…
- Зачем лопату? – не врубился Кристоф.
- Ну дык ето… вдруг там не окажется свежевырыной… выры… свежевыторой… той! Свежевырытой… могилы, - проявил чудеса человеческой мысли Пауль. - Молодец, соображаешь! – ударил его по плечу вокалист. - Вот сгоняй-ка ты за ней, а мы где-нибудь в центре обоснуемся пока…
Паулю не хотелось идти одному.
- А можно со мной ещё Флака пойдёт? – спросил он, глядя на шатающегося из стороны в строну клавишника.
- Эй, ты чего, боишься что ль? Пафнутий!!! Не боись! – заорал Тилль и снова дружески врезал Паулю, правда, на этот раз его удар пришёлся по спине и чуть не свалил гитариста с ног. И Пауль побрёл за лопатой. Выйдя на дорогу, он полез в машину и принялся там рыться. Лопаты не нашлось… - Ой [censored]… - выдохнул расстроенный гитарист. - И где ж теперь взять лопату? Может, попросить у кого? О, эврика! – воскликнул он, заметив на другом конце дороги, за оврагом и прудом, маленький деревянный домик, где мерцал жёлтенький огонёк. - В любом деревенском доме обязательно должны быть лопаты!
Гитарист одёрнул своё бархатное платье, кое-как подтянул полосатые чёрно-красные чулки и двинулся на этот огонёк. Я, пожалуй, опущу детальные подробности о том, как именно наш доблестный искатель лопаты исцарапался в кровь, перелезая через овраг, и не удержался на стареньком мостике через реку, скажу просто – это белое страшное существо мужского пола, в странной женской одежде, с покрасневшими от лихой дозы спиртного глазами, немного поцарапалось и промокло. Таким он и очутился рядом с тем домиком. В том домике была гулянка – справлялся шестидесятилетний юбилей лесника. Полика это немного смутило, всё-таки первый раз в доме, на такое торжество, без подарка… но лопату нужно было срочно где-то раздобыть, поэтому гитарист добрёл до лесничей хаты и вежливо постучался.
- Открыто! – донеслось изнутри, - Заходи, дорогой гость, милости просим!

И Полик зашёл… Я не ведаю, знали ли простые деревенские мужики о том, кто такие готы, но эффект был невообразимый, особенно после того, как вошедший, шатающийся гитарист вежливо откашлялся и заговорил:
- Я дико извиняюсь, что вынужден прервать ваше торжество, но я только что с кладбища… меня наш… то есть, он теперь нашим стал… хех! А раньше он у вас тут жил… Тилль за лопатой послал, нам могилу вырыть позарез надо, а лопаты нет! Вы мне не одолжите хоть какую-нибудь, хоть старенькую, ненужную… В комнате, где собрались гости стояла гробовая тишина. Пьяный народ только лишь удивился, без видимого испуга. Наконец какая-то бабулька осторожно перекрестилась и подковыляла к Паулю:
- Это ж какой такой Тилль? Линдеманн что ль?
Пауль несказанно обрадовался тому обстоятельству, что хоть кто-то в этом убогом селенье помнит их вокалиста, а, следовательно, ему на честное слово могут дать лопату, и он радостно закивал.
- Ето что ж получается, - снова заговорила бабка, - он типерячи с вами?
- Ага! – ответил гитарист и шаркнул ногой.
Старушенция побледнела:
- Ох, бяда, бяда!!! – запричитала она. - Молодой-то како-о-о-ой!!! Ещё бы жить да жить! Помню ещё в одной распашонке по двору бегал, ножками сучил… ааааааах бяда, бяда!!! Молодой-то какой!
- Поделом ему! – перебила первую бабку ещё одна. - Помню яблоки у нас в саду воровал, окаянны-ы-ы-ый! Ух, леший ёго возьми!!!
- Точно поделом! – заголосила третья, жена юбиляра-лесника. - Дочку мою только так щипал! Уж мой старый прям загонял его по двору с ружьем!
Пауль, к счастью, не видел себя со стороны, поэтому немного не понимал речей старушек и панического недоумения прочих гостей. Две последние бабули явно не сумели-таки полюбить ихнего вокалиста, а вот самая первая даже прослезилась от воспоминаний о нём.
- И отчего ж он помер-то? – вдруг спросила та бабка. Пауль вытаращился на неё:
- Кто помер?
Старушка покосилась на него:
- Аль ты глупый? Тилль наш, отчего помер?
Пауль растерялся:
- Почему помер? Он не помер! он там, на кладбище, а меня за лопатой послали, могилу вырыть надо…
В это время, когда новоявленный гитарист-зомби пустился в несвязные объяснения, из соседней комнаты вышла красивая женщина средних лет с подносом в руках. Услышав о том, что Тилль Линдеманн якобы помер, на кладбище находится, и что могилу ему рыть надо, она, игнорируя стоящего в дверях мокрого, окровавленного, бледного субъекта в странной одежде, источающего тошнотворный запах, с грохотом уронила на пол поднос, присела на скамеечку и горько-горько заплакала…
- Ты что, доченька?! – бросилась к ней жена лесника. - Нашла по кому горевать!
Рыдающая женщина не унималась, а Пауль был сильно сконфужен. Поплакав минуты две-три, бывшая возлюбленная Герра Линдеманна дрожащим голосом начала говорить:
- Однажды я помню, завёл меня на кладбище, посадил возле дедушкиной могилки, обнял меня… ну… ну прям как чувствовал!!! – и она снова зарыдала. Пауль просто потерял дар речи от столь трогательной сцены.
На улице начало светать…

А мы, пожалуй, оставим на время нашего Пауля в простом деревенском домике, где он, впрочем, и пробыл до утра и перенесёмся к остальным, посмотрим, что же происходило в это самое время у них.

* * *

Итак, из шести посвящавшихся, до места предполагаемого посвящения, дошло только четыре человека – Пауль отправился на поиски лопаты, которую, как заметилось несколько позже Тилль нёс в мешке, завёрнутую в целлофан, и идти её искать, по сути дела, было незачем, а Флака как-то ненароком по дороге куда-то девался…
- Вот куда они, черти такие, смотались?! – рычал вокалист, воюя с зарослями бурьяна, которые были, наверное, даже выше самого Оливера.
- Трава какая высокая! – удивился Шнайдер.
- Ну, ты сам подумай, на каком классном удобрении она росла! – Рихард шёл позади него. - А мне тут чего-то теперь совсем не страшно… Я и кладбища-то толком не рассмотрю что-то…
- Так, - наконец остановился Линдеманн и повернулся к оставшимся Раммам. - Делаем привал вот тут!
Они огляделись, но видимость была нулевая, а точнее – бурьяново-кустовая. Времени до рассвета осталось мало, поэтому Тилль, как магистр, которым он сам себя назначил, быстро решил распределить обязанности между оставшимся, ещё пока не совсем готским, контингентом. Рихарду он поручил рыть могилу, и тот, после коротких пререканий с магистром, взялся за дело. Оливер же помогал Рихе выкорчёвывать кладбищенскую растительность, пока гитарист махал лопатой. А Тилль тем временем готовил Шнайдера для посвящения. Рыть могилу было тяжеловато, и нервы гитариста вскоре не выдержали:
- Всё!!! Я отказываюсь! Я больше не собираюсь! Это нереально! – Ришка откинул в сторону многострадальное орудие труда и пыток, отшатнулся в сторону, и перед глазами Тилля предстала корявенькая неглубокая ямка.
- Эх!… - протянул Тиллька. - Сойдёт! Ну, где ж они, где? Ладно, начнём пока без них.
Он сделал всем знак, и ребята уселись в круг.
- Шань, ты, как новичок, как самый первый, кого я посвящаю, должен сидеть около могилы.
Шнайдер перебрался к «могилке» только что вырытой Рихардом и посвящение началось. Тилль установил около себя магнитофон и нажал на кнопку play. Через несколько секунд кладбище огласила музыка Nightwish – единственная готик-команда, из упоминавшихся в том журнале, чьи записи Тиллю удалось раздобыть для создания особенной атмосферы. Тилль достал из мешка серебряный кубок, налил в него молока, кагора и вынул ножик…
- Пусть он и не серебряный, но я думаю, что и так тоже сойдёт, - пояснил он собравшимся. - Ну, Шнайдер, давай, ты первый. Режь!
- А? Чего?…
- Чего-чего… режь говорю, давай!
- Что резать?
- Вот тупой! Ты чего, забыл? Вену себе на левой руке режь!
Крис посмотрел на запястье своей левой руки, а потом медленно перевёл взгляд на ножик, и даже подпрыгнул при виде блестящей полоски металла. - Тилль… это… а, может, обойдёмся без крови, а?
Тилль исподлобья на него взглянул. Повисла мрачная пауза, проникнутая всеобщим сомнением, жалостью и состраданием.
- Ну… ладно, хорошо. У нас и ножик ненастоящий. Но тогда кровь нужно чем-нибудь заменить…
- О! – подал голос Рихард. - У тебя ж в мешке бутыла с пивом лежит! Давай его подольём!
Тиллю стало жаль так неразумно расходовать пиво, но делать было нечего. В молочно-кагоровый коктейль было добавлено также и пиво. Кроме того, Риха сорвал вонючую веточку бурьяна и покрошил в кубок…
- Ты это зачем сделал? – вскричал Кристоф, которому и предназначалось первому испить из чаши. Но Тилль ему быстро возразил:
- Трава, выросшая на кладбище, впитавшая в себя все соки мёртвых жизней… ты правильно поступил, Рихард.
Тилль взял кубок из рук гитариста и протянул Шнайдеру. Бедняжка Шнайдер скривился и готов был зарыдать от предстоящей ему перспективы. Дрожащие бледные пальцы сжали кубок.
- Пей давай! – настаивали со всех сторон. Ударник поднёс кубок к носу и принюхался…
- Фууууу… нашатырь какой-то с прокисшими консервированными грибами!
- Не придумывай! Пей!
Несчастный Шнаюшка тяжело и обречённо вздохнул, зажал пальцами нос, поднёс кубок ко рту и… сделал глоток.
- Мммммммммуууааа!!! – издал он какой-то жутковатый неопределённый звук и хотел было отдать кубок обратно в руки магистра, но Тилль заорал громче обычного:
- До дна! Ещё! Пей!!!
Оливер и Рихард зашизело наблюдали сию душещипательную сцену, потягивая оставшееся пиво и кагор, молоко их почему-то не заинтересовало… А Шнай, собрав все свои остатки мужества, давясь и икая, допил-таки готский напиток. Тилль умилённо улыбнулся, но, как оказалось, рановато… Шнайдер побледнел через грим, если такое себе можно представить (но лучше не представлять!), выкатил глаза, застонал, швырнул в сторону кубок, прикрыл рот дрожащими пальцами и, в диком приступе тошноты, склонился к свежевырытой «могилке». Тилль совершенно остолбенел от неожиданности, потому как такой исход событий его возвышенное готическое воображение предвидеть никак не могло.
Ах, а что же наши ненаглядные финны Nightwish! Какая божественная музыка получилась для посвящения! Воистину готический гимн! – This is me бэээээаааа!!! for forever бэээээаааа!!! one after lost ones бэээээаааа!!! The one without the name бэээээаааа!!! without an бэээээаааа!!! honest heart as compass… бэээээаааа!!! И так далее в таком духе…
- Ах ты… скотина такая! – чуть ли не плачущим шёпотом выдавил из себя вокалист, - нам же в этой могиле спать нужно сегодня… а ты что сделал? И продолжаешь делать?!
- Да я тебе!… Я эту могилу с такой душой рыл разве для этого?! – встрепенулся Рихард и замахнулся на лежащего с головой в яме ударника пустой пивной бутылкой.
- Шнайдер! Перестань! Эээ… А ну ты, Оливер, давай-ка, скажи ему какое-нибудь резкое слово!
Басист округлил зрачки:
- Я?! Ну… ето… а какое ему слово-то сказать?
- Какое? Да любое! Только бы он прекратил это безобразие!
- Шнайдер, Уууугууууугууууугууу!!!! – после небольших раздумий изрёк Оливер. Рихард подавился слюной в приступе неожиданного хохота:
- Ридель, ты что – больной?!
- За что мне всё это?! – сквозь зубы рычал Тилль, - За что?!?! И это называется нормальные взрослые люди! Да им же ничего уже доверить нельзя, а я их в готы посвящать собрался!… Один воет, другой сидит и ржёт над этим, третьего по дороге посеяли, четвёртого только за смертью посылать, а пятый… пятый… эй, Шнайдер, мать твою! Ты меня слышишь?!
- Бэээээаааааа!… Бууууээээээ!!! Ик! – в очередной раз издала голова из ямы и, наконец, затихла. Тилль настороженно привстал. У Рихи закончилась истерика.
- Он это чего? Неужели того… помер?
Вокалист приблизился к лежащему ударнику.
- Тьфу на тебя! а то накаркаешь тут… живой он!
Оливер опасливо поинтересовался:
- Дышит?…
- Дышит… только вот возле него дышать невозможно…
Рихард деятельно хихикнул и подобрался к Тиллю, предварительно зажав свой нос. Тилль, брезгливо фыркая, приподнял Шнайдера. Тот слабенько открыл глазки и прохрипел:
- Вот это пойло! Никогда ещё такого не пробовал…
И без чувств, в изнеможении, снова брыкнулся на землю.
- Ну… будем считать, что… ррры! – Тилль нахмурился. - Будем считать, что мы посвятились!
- А вот и солнышко скоро встанет… - меланхолично произнёс Оливер в сторонке.
- И то правда… - огляделся вокруг вокалист, - Эх!.. Как я вас всех терпеть не могу! А ты… ты… с-с-скотина… облевал мне всё посвящение!…
Тилль бросил растерянный взгляд на Шнайдера, горестно плюнул себе под ноги и зашагал куда-то прочь…

* * *

Флаку не потеряли, он потерялся сам. А точнее – клавишник пожалел Полика, решив, что страшно ему одному, без него, за лопатой через кладбище переться… И Флакон Флаконыч Лоренс незаметненько так отвязался от остальных, а когда Раммы свернули за какой-то кладбищенский поворот, по-пьяному восторженно пискнув, бегом рванул за Паулем. Но на его беду Полик уже успел далеко уйти на своих ножках-невеличках, и с Флакой тоже произошла забавная история…
Флака хоть и был пьян, но сообразил, что ему нужно идти к машине Тилля, куда по логике должен был направиться Пауль. Однако немного пошастав по кладбищенским зарослям, клавишник сообразил, что потерялся и одному ему и ни до машины, и ни до ребят, то есть до места предполагаемого посвящения, не так–то просто дойти. Хотя, расположение места для предполагаемого посвящения Флака по сути-то и не мог знать… Покарябав обожженной крапивой и поцарапанной ещё какой-то колючей здешней дрянью рукой косматый затылок, Флаке остановился, чтобы немного подумать над тем, что ему делать дальше и куда идти. Вокруг были непроходимые травы. Какой-то внутренний голос подсказал Флаке и дальше лезть сквозь них на удачу. Ну, Флака и полез! И вылез в конечном итоге на самое аккуратное место из всех территориальных кусков вендиш-рамбовского кладбища. Это было то самое место, где покоились самые последние захоронения (снова простите за кощунство!), там не было травяных зарослей, было чисто, могилки-памятники были в надлежащем состоянии и вообще, царила нормальная кладбищенская атмосфера. Туда-то наш Флака и вышел…

Для того, чтобы повеселить вас, а особо жалостливых граждан заставить прослезиться, мои дорогие читатели, я чуть-чуть отступлюсь от клавишника, и расскажу о том, что было на этой территории до того момента, как его тощее тело вывалилось из зарослей травы. А был там самый настоящий, ничем не приметный немецкий бомж. Бомжик тихенько, смирненько сидел на картонке подле могилок и что-то кушал. Бомжик в тёплое время года, кроме зимы, часто проводил ночи тут, а не в деревне, где его все пинали и вообще - немилостиво забижали. Бомжик никогда не видел призраков, трупаков, лезущих на него из своих могил и даже свечения фосфора над свежачками-незалежниками. У бомжика не было даже с кем поговорить, единственный друг, которого он себе нашел это ёжик. С ним-то наш бомжик часто беседовал и делил свои скудные трапезы. Так вот, я не ведаю, о том, знали ли простые деревенские мужики, кто такие готы. Не ведаю я и того, знали ли о готах простые деревенские бомжи…

Флакон Флаконыч во всей своей готической экипировке – тёплая кофточка, юбочка, ботиночки, серебряных украшений и фенек по минимуму, с колючками на всём этом добре, включая длинную чёрную взлохмаченную шевелюру и… да одного этого уже по-моему было вполне достаточно, предстал перед этим вот простым немецким бомжиком. Так вышло, что и Флака, и бомжик заметили присутствие друг друга в один момент, но разговор первым начал именно Флака.
- Ой! Здравствуйте… Герр… эээ… бомж.
Бомжик оглядел вылезшего из зарослей и выронил из рук то, что кушал.
- Хорошая погода, правда? – продолжал светскую беседу клавишник. - Правда сыровато… ну это и понятно, могилы всё-таки.
Флака недоумевал… Недоумевал, отчего это вдруг бомжик поднялся со своей картонки, одной рукой крестясь, а другой заворачивая своего единственного верного друга ежа в эту промасленную картонку и, завернув ёжика, бросился наутёк. Флака, как и Пауль, по следу которого он шёл, не видел себя со стороны, а, следовательно, тоже не мог понять, за кого его принимают. И вот Флака, не сообразив, за кого его принял кладбищенский бомжик, бросился сдуру за ним. Бомж бежал не оглядываясь, что-то воя на ходу, возможно даже какие-то молитвы из тех, что он знал. Клавишник только хотел спросить у случайного знакомого о том, как выйти с территории кладбища, но бомжик от страха даже слушать его не захотел. В конечном итоге, Флака вышел с территории. Как? Да ведь всё очень просто: куда по-вашему мог ещё в такой ситуации бежать бомжик, как не к выходу, к людям, подальше от трупаков? Гнался за ним Флака, гнался, но… убежал всё же бомжик. Клавишник оказался на дороге, по обеим сторонам которой располагались кустарники. Он огляделся, вздохнул и пошёл вперёд с чувствами полнейшего недоумения, усталости и безысходности. Он прошёл мимо огромного кустарника, и сзади что-то зашевелилось. Но клавишник не придал этому шороху абсолютно никакого значения, мало ли ветерок, да те же ёжики… - Аааааа!!! Ух ты моя цыпочка! Иди сюда к папочке!!! – раздался вслед за шорохом прокуренный мужицкий голосище. Флака вздрогнул и медленно обернулся, с удивлением желая посмотреть, кто же в темноте, по вине его юбки и распущенных всклокоченных волос, мог принять его за женщину. Деревенский сексуальный маньяк на поверку оказался гораздо смелее деревенского бомжа. Но, только на время. Хорошенечко рассмотрев свою «беззащитную жертву», незадачливый маньячище потерял дар речи и, с оглушительным криком скрылся в своём кустарнике. А Флака же, на своё счастье так ничего и не понял, пожал плечами и пошёл куда глаза глядят. Рассвет застал клавишника именно в этой дороге.

* * *

- Ничего себе! – громче вокалистки Nightwish завопил Рихард вслед удаляющемуся Тилю. - А мы?! Ты что нас бросить решил? Завёз неизвестно куда, в деревню, в глушь, в Саратов, в самую жопу можно сказать, а теперь когти рвёшь?! Паразит! Скотина!
Когда мужчина обычно ругается, то его голос должен превращаться в настоящий звериный рык. Хоть Риха и был … хм… (автор настороженно разглядывает его на фото) мужчиной, но до всяких там рыков ему было ой как далеко! Очень странная картина – когда Рихард говорил, то все думали – это говорит настоящий такой, прокуренный громадный мужик, а когда Риха вот также как сейчас истерично вопил не переставая, то величайшие оперные певицы, жемчужины оперных театров готовы были от зависти рвать на себе волосы с чувством глубокой досады… Да, не удивляйтесь, Рихард и не так ещё умел! Даже Шнайдер волей-неволей стал приходить в себя. Но Тилль проигнорировал адресованную ему тираду.
- Господи… - Кристоф держался за голову с видом, не предзнаменующим ничего хорошего. - Какой же идиотизм кругом! Какие мы все идиоты! Какого хрена я, Кристоф Шнайдер, делаю тут, в таком виде, в такое время?!
- А он кажись, протрезвел… - тревожно шепнул Оливер Рихарду. - Как бы с кулаками на нас не полез, у него ж заскоки на посталкогольной почве бывают… - ИДИОТЫ!!! – Шнайдер вскочил на ноги и впиявил свой, горящий ненавистью ко всему человеческому роду, взгляд в стоящую неподалёку парочку до боли знакомых ему музыкантов Раммштайн. Басист захлопал глазами, ойкнул и… сделал нечто вроде попытки запрыгнуть на ручки к Рихарду, а, если быть точнее, он прыгнул на него и зажал в своих передних и задних конечностях. Рихард не оценил его идею и тотчас же принялся сбрасывать с себя наглеца.
- Кыш!!! С ума сошел?! Что ты повис на мне как макака на лиане?!
Тогда Оливер решил не испытывать терпения ещё одного согруппника, соскочил и пулей спрятался за гитариста.
- Би-и-ить будешь?… - поинтересовался он у Шнайдера, выглядывая из-за широкой рихардовской спины.
- Да нужны вы мне!!! – в сердцах плюнул ударник и последовал примеру Тилля, только гордость Кристофа не могла позволить ему идти одной дорогой с вокалистом, поэтому его путь лежал в другую сторону. Рихард и Оливер, оставшись одни не знали что и делать. Посовещавшись несколько минут, ребята пришли к выводу, что раз уж Тилль завёз их сюда, то должен и увезти, и посему им стоит собирать пожитки и идти к его машине.
- А если он без нас вздумает уехать? – пессимистично предположил бас-гитарист, - Он же рассердился на нас… на Шнайдера, на Пауля, на Флаку… да и на нас с тобой…
Но Рихард, уже тоже начавший, как и ударник, проклинать всех и всё на белом свете, был не в состоянии что-либо отвечать. Риха просто выключил орущий магнитофон, поднял с земли все злополучные причиндалы для этого «посвящения», сложил их в мешочек, валявшийся рядом, взвалил себе на могучие плечи и двинул по направлению, заданному Тиллем. Оливер побежал за ним:
- Эй, Рих! А как же Шнайдер? Его ведь тоже здесь бросать нельзя!
- Найдётся… не маленький… - хмуро отозвался Рихард. - Нам бы сейчас догнать или хотя б найти Тилльку.

А Тиллька излечился от своей собственной дури. До такой степени излечился, что ему стало стыдно как перед Раммами, так и перед самим собой… Вокалист жаждал как можно скорее дойти до машины и переодеться пока ещё никакая деревенская хозяюшка не надумает гнать пастись свою корову мимо кладбища. Дойдя до своего дорогостоящего чёрного «Буме… эээ… «Опеля», вокалист, скрипя зубами, обнаружил его стоящим среди навозных кучек, пригретого утренним солнышком и облётанного большими мухами и перламутровыми жуками-навозниками… Одним словом, вокалист Раммштайн был в тот момент как никогда близок к такому состоянию, когда хочется в порыве отчаяния биться головой об капот. В то самое время, когда Тилль разглядывал свою бедную машинку, позабыв все предосторожности, связанные с выгонкой коров, к «Опелю» почти одновременно подковыляли Шнайдер, Флака, и Рихард с Оливером. Подойдя поближе, они тоже остановились и принялись с ужасом в глазах смотреть на этот кошмар. Около десяти минут никто так и не мог проронить ни звука. Слышались только горестные вздохи Тилля… Наконец вокалист, видимо вспомнив о своих предосторожностях, решил-таки переодеться в нормальную одежду и, неуклюже попятился к машине.

В это самое время произошло то, чего совсем никто не ожидал, а именно вот что. По дорожке, по направлению к машинке и к Раммам шла парочка. Парочку составляли Пауль Ландерс, вдоволь напраздновавшийся на лесниковском юбилее и (Тилль, прими мои искренние соболезнования!) дочка лесника… кого-кого, а вот свою бывшую возлюбленную Тилль больше всего не ожидал и больше всего опасался встретить! По крайней мере, в таком виде в каком он пребывал сейчас. Хуже того – Тилль её сперва не заметил! Он подобрался к машине, достал ключи, открыл дверцу, схватил подол своей чёрной готической рясы магистра, одним рывком стащил её с себя через голову, отбросил в сторону, на одну из многочисленных навозных кучек и предстал перед всем честным народом в уже знакомом нам туалете… Тилль поднял голову и обмер при виде женщины. Нет, он ошибся, когда решил, что его медвежонок, несущий горшок мёда по зелёной лужайке не произвёл фурор. Произвёл, да ещё какой! Дочка лесника с головы до ног оглядела «бывалого» бойфренда, с коим не раз резвилась на кладбищах и сеновалах, особенно тщательно изучила этого медвежонка, и звонко расхохоталась. Оторопевший от неожиданности, Тиллька ойкнул и залился пурпурным румянцем. Дочка лесника, видя, как он покраснел, разразилась ещё пущим хохотом, а вслед за ней и все Раммы, даже сам Тилль.
- Ну что, готище, - хитро подмигнул вокалисту Пауль. - Посвятился?
- Почти… - смущённо отозвался «готище», исподлобья рассматривая дочку лесника и сложенными на груди руками прикрывая свой срам (медвежонка). Тиллю и не пришло в голову, что его семейный трусняк вполне может произвести точно такой же эффект, как и майка. Дочка лесничего, продолжая звонко смеяться, тоже проявила было интерес к прошедшему посвящению, но вид бывшего, уже не молодого, жениха не давал ей возможности успокоиться.
- Магистр ты наш! – почтительно склонился перед вокалистом Рихард. - Моё почтение!
Пауль лежал на крышке багажника и сотрясался хехеканиями от непрекращающейся комедии, Шнайдер восторженно гоготал, совершенно не стесняясь присутствия дамы, что было несомненной редкостью, у Флаки от смеха по щекам потекли слёзы… Даже Оливер широко улыбался. Никто не думал, что их горе-посвящение закончится так весело.

И мой рассказ подходит к своему концу. У любой истории, рассказанной одним человеком нескольким другим обязательно должна быть поучительная черта, а точнее – мораль. Человеки! Прежде чем стать готом, сатанистом, хирургом, почтальоном, учителем физики или же ещё кем-либо – сто раз подумайте, что это и с чем его едят. В противном случае вы рискуете быть съедены сами. Будьте умненькими-разумненькими и не забывайте Сёмку – наимрачнейшего гота, любящего больших и волосатых муШчин!


  Количество комментариев: 26

[ добавить комментарий ]    [ распечатать ]    [ в начало ]